— И какая опасность угрожает моему ребенку?
— Мне сложно об этом рассказывать, ибо идет следствие и в его интересах не имею права посвящать вас в детали расследования. Однако обязан вас, как близкого родственника, проинформировать, что Паша попал в неприятную историю и его могут убить.
— Вы меня пугаете! — надув губки, нахмурилась Власова. — Я так не хочу!
— Я бы мог ему помочь, Людмила Захаровна! — проникновенно сказал Кравец.
Он сразу же просек, что парикмахерша знает, где находится сын, и, сам того не ожидая, положил ей руку на колено. Климов часто прибегал к таким методам, когда требовалось добыть важные сведения. «Ради дела можно иногда и пожертвовать собой, если ты укладываешь в постель не подозреваемую, а всего лишь источник информации», — любил повторять он.
— Чем помочь? — порозовев всем лицом и даже ушами, глубоко задышала хозяйка.
Оперативник легко скользнул вверх по ее бедру, но Власова неожиданно остановила его руку. Сыщик схватился за бутылку, откинулся на спинку стула.
— Так чем вы можете ему помочь?
— Я готов защитить Павла!
— Как?
— Я отправлю парня в такой санаторий, где ни одна собака его не найдет и туда не проникнет!
— В тюрьму, что ли?
— Ну зачем же? Знаем места!
Он снова сжал ее бедро, и Власова простонала.
— Вы так каждую даму допрашиваете?
— Нет, далеко не каждую!
— А кого?
— Только отдельных личностей! — Он почувствовал, что уже вдохновенно врет по-климовски, и это, как ни странно, оказывало глубокое воздействие на хозяйку.
— Все милиционеры врут, я знаю! — кокетливо заметила Власова.
— Я не милиционер, я из угрозыска, мы из особой породы! Так где Паша-то?
— Он звонил, сказал, что все в порядке, говорил весело, просил не беспокоиться…
— Откуда звонил?
Власова замерла, поняв, что проговорилась. Старлей налил еще коньяка, показывая этим, что не спешит и готов оказать ей любезное внимание.
— Людмила Захаровна, поймите, те, кто Павла туда отправил, люди криминальные, отморозки, ничего святого за душой! Они с ним нянчиться не станут. Оставят записочку: мол, прости, мама, не горюй, решил свести счеты с жизнью — и нет у вас сына! И порешат-то не наши, а тамбовские или казанские, уедут, исчезнут, а потом ищи их! И не найдем ведь! А сейчас еще спасти можно! — говорил оперативник.
— Да что вы пугаете меня, Сергей! Он с девчонкой уехал, сам мне сказал!
— Вы ее видели?
— Кого?
— Девчонку эту?
— Зачем мне на нее смотреть?
— А раньше видели?! — настойчиво допытывался Кравец. — Была у него вообще девчонка-то или нет? Вы же мать, вы такие вещи сразу видеть должны!
Власова не ответила, встав в тупик, ибо ничего такого не замечала и всерьез беспокоилась за сына. Все его одноклассники давно переженились, и не по одному разу, а он, как красна девица, по выходным кис дома у телевизора. Она даже предлагала к врачу сходить, провериться. Сын орал, что у него все в порядке и пусть мать отстанет от него.
— Тебе нравится мужиков менять, вот и меняй, а меня не трогай! — кричал Паша.
— Мне же внуков хочется, дурачок! — ласково отвечала мать.
— Если хочется, завтра из детдома притащу целую ораву, вот и нянькайся с ними! — зло огрызался он.
Сыну шел двадцать седьмой год, и подружка ей сказала: «Не дергайся, мой тоже до тридцати не женился. Теперь все они так, хотят подольше на воле пожить!»
Старлей тотчас заметил задумчивое выражение лица парикмахерши и понял, что попал в точку.
— То-то и оно, что не было у него никакой подружки! — взглянув на хозяйку, усмехнулся оперативник. — А значит, не с девушкой он хотел уединиться! Принудили его к такому отъезду! И опасность, угрожающая его жизни, существует! А вы родному сыну помочь не хотите. Как бы не пришлось потом локти кусать!
Сыщик поднялся. Власова, видя, что он собирается уходить, кинулась к нему, схватила за руку:
— Но Паша так просил меня не говорить никому, где он сейчас, и особенно вам!
— Лично мне?
— Не лично вам, но если придут из милиции… — Парикмахерша вздохнула.
— Но я же не из милиции. Поймите вы наконец, дорога каждая секунда, ваш сын в опасности!
— В Реутово, в санатории, я где-то на газете записала, как туда добраться, но телефона там нет… — поддавшись его напору, вздохнула она, с неохотой прошла в гостиную, вынесла оттуда газету. — Вот на полях я тут…
Кравец выхватил газету, пробежал глазами адрес, сунул ее в карман.
К счастью, климовские «Жигули» сразу же завелись, и он, отзвонив в отдел, помчался в Реутово. Подмогу брать не стал, надеясь, что с щуплым Павликом справится и сам, даже если тот станет сопротивляться. Наденет наручники и в принудительном порядке увезет как соучастника покушения на жизнь капитана.
Дома жена по-прежнему держала оборону, разговаривала с ним сквозь зубы, как бы напоминая, что условия, ею выставленные, меняться не будут. Заезд в пансионат предполагался с утра тридцатого декабря, то есть завтра, и сегодняшний день был для Кравца решающим. Либо он сейчас арестует Павла, тот назовет ему имя маньяка, которого старлей тотчас арестует, и за это попросит у полковника хотя бы неделю отпуска вместо ордена, либо лишится семьи.
«Но ведь получилось же! — радовался за себя старший лейтенант. — Не боги горшки обжигают! Сорок минут, и нужный адресок в кармане! Интересно, за сколько бы его добыл Климов? Я думаю, за час, не меньше! Он не любит спешить. А потом капитан наверняка бы остался, допил коньяк».
Мысли опять свернули к жене, которая допускала его до себя только по большим праздникам, хотя, когда Сергей еще ухаживал за Надей, они с такой страстью любили друг друга, что могли позабыть обо всем на свете. Но постепенно бытовые неурядицы, проблемы, связанные с рождением сына, ссоры из-за его поздних возвращений отдалили их друг от друга, а любовь почему-то для Нади превратилась в тоскливую обязаловку. Он понимал, что жена его разлюбила, так бывает, но все еще тешил себя иллюзиями, что это охлаждение временное и однажды она проснется, увидит его и воскликнет:
— Боже, как я по тебе соскучилась!
Они заключат друг друга в объятия и снова заживут дружно и счастливо.
Шел снег, заметая льдистый покров, машину заносило и приходилось то и дело гасить скорость. Еще не хватало вляпаться в ДТП, тогда вообще кранты.
Кравец двигался под шестьдесят километров в час, ощущая странную тревогу в душе. Когда все складывается на редкость удачно, то поневоле начинаешь дергаться, появляются сомнения: а не заводит ли тебя судьба в очередной тупик, откуда не выбраться. Как-то уж очень быстро и легко он достал адрес Власова, который должен вывести его на маньяка, выложить ему на блюдечке этого Сереженьку, и тогда ордер на арест у него в кармане. Останется лишь взять преступника, оперативник же сделал главное — нашел прямого свидетеля, чем и заслужил хотя бы неделю отпуска. Да и Климова наверняка скоро выпишут, тот рвется в бой, стал кое-что припоминать, но на службе его память быстрее выправится. И уж он-то, узнав об успехах Кравца, будет землю носом рыть, а потрошителя возьмет.
«Говорить полковнику об ультиматуме жены нельзя. Запрезирает, сукин сын, — размышлял про себя сыщик. — Надо небрежным аллюром бросить между прочим Волкодаву: мол, жена с сыном в пансионат едут, а я давно с пацаном на лыжах не ходил и несколько месяцев его уже не видел! «Ладно, — помассировав мочку уха, хмуро обронит Волкодав, — съезди, отдохни с пацаном, отвлекись от нашего муравейника, ты заслужил!» А через неделю случится ЧП, всех срочно вызовет генерал, никуда не денешься, надо ехать, и жена тут возражать не станет. А отдохнуть действительно не мешает. Эта собачья работа вконец вымотала!»
Показались корпуса санатория. Старлей на скорости подлетел к воротам пансионата, выскочил из машины и подошел к охраннику, показал удостоверение:
— Открывай ворота!
— Не положено! Въезд на машинах запрещен! — забасил отъевшийся на санаторных харчах бугай.
Оперативник увидел у крыльца девятиэтажного здания черный джип, спокойно стоявший у крыльца, явно не служебного пользования, и закипел от злости:
— Да я тебя, сволочь, на тридцать суток сейчас оформлю за соучастие в убийстве! Я преступника приехал брать, а ты его, сука, покрываешь?!
Старлей выхватил пистолет, и охранник побледнел.
— Лучше не заводи меня! Открывай!
Бугай испуганно закивал и нажал на кнопку. Ворота стали расходиться в стороны.
— И сиди тихо, понял! Где второй корпус? — Старший лейтенант даже слегка толкнул пистолетом охранника в живот, и тот присел на стул.
— Он сразу за первым, там…
Ворота со скрипом открылись, и сыщик въехал на территорию, подкатил к крыльцу второго корпуса, вошел в вестибюль на первом этаже. Ни швейцара, ни привычной ключницы у входа, никого. Заходи кто хочет. Власов занимал семнадцатый номер, это, судя по всему, на втором этаже. Кравец поднялся, двинулся по длинному коридору, нашел семнадцатую комнату, постучал. Ему никто не ответил. Все логично. Не станет же молодой мужик сидеть взаперти, наверняка плещется в бассейне, или режется в бильярдной, или, объединившись с другими мужиками, попивает пивко. Что еще делать в санатории? А пансионат огромный, бегать искать одного отдыхающего неразумно, надо придумать что-то поумнее.
Старлей постучался к соседям, но и те не откликнулись. В досаде он толкнул дверь Пашиной комнаты, и она неожиданно приоткрылась. Оперативник помедлил, заглянул, прошел в комнату.
Кровать застелена, хотя кто-то сидел на ней. На столе недопитая бутылка водки, стаканы, почему-то три, и окурки в пепельнице от разных марок сигарет, на тарелке остатки останкинской молочной и кровяной колбасы, банка с недоеденными маринованными огурцами, порезанный российский сыр, куски дарницкого хлеба и три стеклянные бутылки «Боржоми». Стандартный набор закусок. Кравец взял «бычок», понюхал: курили, а значит, и выпивали вроде бы недавно. Недопили граммов сто — сто пятьдесят, что-то отвлекло. Могли пойти на обед или сыграть партеечку в бильярд на новую бутылку. Был, видимо, весомый повод, чтобы выпить с утра.
Комнатка небольшая, как гостиничный номер. Телевизор, кровать, письменный стол, второй, журнальный, с двумя креслами, два стула. Холодильник. Старлей открыл. Он был забит. Видимо, свои расстарались. И водочка, и всякие нарезки, и маслины, и крабы, и печень трески, икорка, фрукты и шампанское. А может быть, парень уже думает о Новом годе и кого-то ждет в гости. Ундину с рыжей челкой. «Мысль не нова, но своевременна» — как любил повторять Климов. От обилия жратвы у сыщика заурчало в животе, и он захлопнул дверцу. Надя объявила бойкот, теперь не встает вместе с ним и не готовит ему завтрак. Сергей выпил утром лишь чашку кофе и съел хлеб с маслом.
Воздух в комнате висел спертый, тяжелый, но помимо привычных запахов: табака, спиртовых паров — примешивался еще один, хорошо знакомый Кравцу. Запах крови. Обоняние у старшего лейтенанта было редкостное, из него бы получился талантливый парфюмер, более удачливый, чем мент. Он хотел уже выйти в коридор проветриться, но на пороге остановился, вернулся в комнату, огляделся. Заглянул под кровать: пусто. Возвратился в прихожую, открыл дверь туалета, включил свет, закрыл, распахнул дверь ванной и остолбенел: в ней с перерезанным горлом лежал Власов.
Это было так неожиданно, что старлей несколько секунд стоял неподвижно, разглядывая кудрявую голову продавца. Приблизился. Черта разреза на горле была почти такой же, как у детей, убитых таким же способом. Вся кровь почти вытекла, и лицо Паши приобрело восковой, почти яблочный оттенок. Синие глаза остекленели. Большие капли крови запеклись на кафельном полу ванной. Значит, убийство произошло здесь, потому-то ни в комнате, ни в прихожей красных пятен он и не заметил. Власов лежал в клетчатой рубашке, брюках и ботинках. Выходит, что убийца хладнокровно перерезал горло и уложил продавца в ванну, причем бережно уложил, руку картинно зацепил за край. И лишь после этого вышел. Было бы интересно узнать, на сколько по времени оперативник опоздал? Вот уж где стоило бы себя выстегать!
Если бы мать Паши сразу же выдала ему адрес, то, возможно, сыщик сумел бы накрыть преступника и жертву, застав их еще за водкой. И спас бы этого обалдуя Пашеньку. Странно только: зачем убийца распивал с ним водку, а не убил сразу? Или так положено поступать с друзьями, дав перед смертью миг расслабухи?
Послышались торопливые шаги в коридоре, а еще через мгновение кто-то осторожно постучал в дверь. Кравец, находившийся в ванной и не ожидавший этого, насторожился, вытащил пистолет, потушил свет, и очень вовремя. Потому что незнакомец не стал дожидаться, когда ему ответят, а толкнул дверь и зашел в комнату.
— Пашок-гребешок, ты где там, отзовись? — послышался ленивый голос.
Сыщик замер, ожидая, что неизвестный может заглянуть в ванную, но этого не последовало. Незнакомец допил водку, смачно закусил и громко отрыгнул, потом открыл холодильник и присвистнул от удивления. Прошло еще несколько секунд, оперативник услышал странный шорох и вдруг догадался: пришедший выгребает оттуда продукты. Банки падали на пол. Это уже походило на ограбление. Надо было действовать. Кравец тронул дверь ванной, и она неожиданно заскрипела. Грабитель отреагировал моментально: он бросился из комнаты, долбанув дверью попытавшегося выбраться из ванной старшего лейтенанта, и метеором вылетел в коридор.
Удар, невольно нанесенный неизвестным, оказался настолько сильным, что Кравца отбросило к ванне, и он, ударившись вдобавок затылком о ее жесткий край, некоторое время пролежал на полу без сознания. Очнувшись, он несколько минут соображал, где находится и почему пятна крови на кафельном полу. Но, к счастью, память его не покинула, и через мгновение он вспомнил все: и убийство Власова, и приход незнакомца.
Старлей со стоном поднялся, смыл кровь, потом подставил голову под струю холодной воды и держал до тех пор, пока не унялась боль. Попадись ему только этот сукин сын, он ему устроит сладкий отдых в санатории. Сергей, не утираясь, вышел в комнату. Сумка, нагруженная продуктами, похищенными из холодильника, так и осталась лежать на полу. Грабитель, видимо, настолько испугался, что бросил все и выскочил из номера. Но кто это был? Убийца, собутыльник, сосед, свидетель убийства Власова или просто случайный халявщик? Вряд ли убийца, коли так струсил, что чуть насмерть не зашиб оперативника. Но он может многое знать и, возможно, видел того, кто приезжал к Власову. Такие всегда крутятся вокруг выпивки и ради халявного глотка не брезгуют ничем: могут сбегать за бутылкой, закуской, найти стакан, составить компанию, а при случае и легко обчистить, чему едва не стал свидетелем Кравец.
Сергей сообщил об убийстве, вызвал экспертов, взглянул на часы: половина четвертого. Звонить Людмиле Захаровне не стал. Сообщать все равно придется. При всей ее сексуальной одержимости она искренне любила сына, и эта страшная потеря принесет ей муки и страдания. Извещать Власову все равно придется ему, и он сделает это завтра. И не по телефону. Сейчас надо опрашивать свидетелей, кто-то наверняка видел гостя, приехавшего к Паше. Не стоит сбрасывать со счетов и тот вариант, что убийца находится в санатории. Раньше восьми-девяти сыщик не освободится. Это уж точно. Домой доберется в десять-одиннадцать, выжатый как лимон. Жена конечно же будет спать. Вещи у нее собраны, такси на завтра заказано. Она женщина предусмотрительная. Утром молча встанет и, не сказав ему ни слова, уедет. А вернувшись, обязательно подаст на развод. Потому что Надя упертая, как сто хохлов.
— Ну и плевать! — с ожесточением выговорил Кравец. — Мы тоже не лыком шиты!
Комок обиды встал в горле, точно все это уже произошло. Но может быть, и к лучшему?.. Сына только жалко. Сын тут ни при чем. Он будет жутко переживать, замкнется. Мальчик очень ранимый. Надя же этого не понимает. Ей не объяснить. Слуха нет. И ведь ничего не сделаешь. Он на колени будет вставать, но она не простит. Сейчас бы махнуть стакан. Кравец взглянул на сумку, где сверху лежала бутылка «Гжелки», видимо припасенная Власовым на Новый год. Однако Паше она больше не понадобится. Оперативник заколебался, но тотчас решительно отмел этот мимолетный искус. Ему придется сейчас говорить с директором санатория, со свидетелями, и ни к чему, чтобы от представителя власти несло водкой. Да и потом это уже вещдок. А оно должно сохраняться в течение нескольких лет и после решения суда. Хотя в отделе его оприходуют гораздо раньше, это уж точно.