Рассвет придавал таинственности очертаниям корабля. Светло-серый корпус «Аргонавта» плавно скользил по воде, оставляя за собой две тонкие расходящиеся волны. Мерный гул двигателей и однообразный горизонт действовали умиротворяюще. На поручнях, палубе и якорных шпилях лежал тонкий слой инея. Не снимая перчатки, Фогельзанг провел пальцем по заиндевелой стенке. Иней не осыпался, а смялся тонкой гармошкой серого в сумерках снега. Каптри улыбнулся и нарисовал на стене солнышко.
Потоптался на месте, посмотрел на часы – пора заступать на вахту. Стерев рисунок, он не без сожаления направился в штурманскую рубку.
Официальными целями «Аргонавта» были исследования морского дна и метеоразведка, но перед выходом в море на корабле установили новейшую систему связи «Поллукс», принимающую сигналы космического спутника Земли.
Руководитель бригады, занятой монтажом оборудования, пытался впечатлить всех своим знанием греческой мифологии:
– Кастор и Поллукс – два неразлучных сына Зевса. Когда одного из близнецов грохнули, второй поделился с братом своим бессмертием, и с тех пор они, как моряки, половину времени проводят на Олимпе, а половину – в Подземном царстве.
– Как же его, бессмертного, смогли ухлопать? – поинтересовался первый помощник капитана.
Бригадир подробностей жития греческих богов не знал, поэтому вопрос проигнорировал.
– Ваш «Поллукс» будет фиксировать сигналы спутника, названного «Кастором». Лучи обычных геостационарных спутников попадают в высокие полярные широты по касательной, поэтому сигнал получается слабым и нечетким. «Кастор», выведенный на более высокую орбиту с эллиптической траекторией, сможет слать сигналы в приполярные районы почти вертикально, и это позволит вести качественную съемку ледяного покрова и всей поверхности океана.
– Не нравятся мне эти неразлучники, – ворчал капитан Давен, – как бы «Кастор» на нас не упал, или нам бы к нему на небо не отправиться…
Одновременно с экипажем гидрографического судна, испытания еще одного «Поллукса» вели сотрудники исследовательской станции, расположенной на острове Крайнем. Этот остаток древнего вулкана, получивший свое название из-за удаленности от материка, был последним клочком суши на пути к полюсу, вследствие чего представлял большой интерес для ученых, метеорологов и военных.
Помимо исполнения обязанностей старшего штурмана, каптри Фогельзанг отвечал за секретность и сохранность «Поллукса», поиск и обезвреживание лиц, стремящихся сорвать испытания.
– Мы получили сведения о готовящейся диверсии, – инструктировал Фогельзанга начальник Управления военной контрразведки, руководивший сотрудниками, работавшими под прикрытием. – Наша парочка «Кастор-Поллукс» слишком хороша, чтобы нам дали спокойно провести испытания. Задача понятна?
– Так точно!
– О твоей миссии знают только капитан корабля и его первый помощник. Но у них и без нашего «Поллукса» много работы. Так что придется справляться самому.
– Есть, справляться самому, – отвечал каптри, и в голове его возникали вопросы, ответа на которые не смог бы дать ни капитан корабля, ни начальник Управления военной контрразведки.
Первоначально предполагалось, что испытания пройдут в августе, но долгое согласование срока запуска спутника привело к задержке выхода «Аргонавта» в море. В Заполярье начиналась зима, и теперь, продвигаясь на север, корабль не просто приближался к границе льда, – с понижением температуры ледяные поля сами шли ему навстречу.
Перед выходом в море старший штурман внимательно изучил архив метеонаблюдений по всему предполагаемому маршруту. Карты ледовой обстановки прошлых лет обещали спокойное плавание, но северный ветер слишком рано принес не свойственные октябрю холода. Профессор Облак оказался прав. К обеду появились первые пятна ледяного сала – тонкого слоя смерзшихся игл, придававших воде сходство с бульоном, в котором плавают капли жира.
Дни шли за днями, «Аргонавт» все чаще сталкивался с небольшими группами льдин, с шуршанием проплывавшими вдоль бортов. Солнце на несколько часов показывалось над горизонтом, низко зависая над морем, но дни стояли безоблачные, и восхитительные закаты – то ярко-желтые, то сиренево-розовые, побуждали свободных от работы моряков выстраиваться вдоль борта с фотоаппаратами. Чаще всего обсуждали погоду, краски неба и скудное меню корабельного ужина.
Каптри, проведший в море почти пятнадцать лет, видал еду и похуже, поэтому в разговорах не участвовал, старался прибиться к профессору-метеорологу и послушать его рассказы, предназначенные не только аспирантам, но и всем желающим.
Перейдя на правый борт, подальше от трубного смеха доктора, Мате стоял, облокотившись на поручни, и отрешенно смотрел на распадающиеся кристаллы льда. Под ними темнела вода. Глубокая, непроглядная, как зрачки Клодии в минуты страсти. Могут ли у другой женщины быть такие же бездонные глаза?
– Не погода – мечта! – голос Аспири перекрывал корабельные шумы.
– Это не мечта, а плевок в душу, – возражал себе под нос профессор, стоя у противоположного борта. – Я год добивался этой поездки, и где результат?
Профессор Облак занимался изучением стихийных гидрометеорологических явлений. В этой экспедиции он при помощи аспирантов собирал материал о формировании критически высоких волн в пограничных с ледяными полями районах, но никаких аномалий за месяц плавания зафиксировать не удалось. Азартные аспиранты предложили немного пошаманить, вызывая бурю. И, как на грех, поделились идеей с боцманом, а тот доложил командиру корабля. Капитан шутки не оценил и в резкой форме выразил свой протест. С тех пор, к огорчению Фогельзанга, ученые мужи воздерживались от обсуждения своих дел в присутствии военных, к которым относили и старшего штурмана. Тем не менее профессор обратил внимание Фогельзанга на тонкие перистые облака, крадущиеся с севера. Подсвеченные низким солнцем, они напоминали морозный узор на окнах старого дома.
– На современных стеклопакетах мороз такое не нарисует… А погода-то, и правда, отличная, – заметил каптри. – Жаль только, что через пару дней эти облачка притянут за собой хороший ветер.
Беседу прервал Симон Берни – главный механик.
– Хорошо, идем! Зря я вчера грешил на правую турбину. Не понравилась мне ночью ее песня. А сегодня не фальшивит – поет, как оперная прима.
Главный механик на корабле имел почти такой же вес, как и капитан. За двумя обеденными столами кают-компании они сидели друг напротив друга, каждый в окружении своей команды. Фогельзанг, сидевший за капитанским столом, с удовольствием променял бы свое кресло на место за столом главного механика. С его ребятами у него находилось больше общих тем для разговоров, чем с болтливым доктором.
– Вы сравниваете турбины с женщинами? – включился в разговор профессор.
– Да, у них характер капризных дам. Вовремя не уловишь недовольную интонацию – тут же получишь семейную ссору.
– Тогда остается дать каждой по имени…
– Пробовал. Опыт оказался неудачным. Ошибся, знаете ли, с именами. Одну паровую машину я назвал Клеопатрой, а вторую Леди Макбет. Представьте себе, Леди Макбет обиделась, что ей не дали царское имя, и отомстила.
– Как же вы так оплошали? С дамами нужно быть тактичнее. – Облак явно хорошо знал вопрос.
– Да, отрыв лопатки ротора – страшная месть. Обломки полетели по проточной части, так что пришлось перебирать все последующие ступени турбины. Чинились до конца плавания.
– Решительная дамочка, – согласился профессор.
– С тех пор – никаких имен, только правая и левая, носовая и кормовая.
– Теперь слушаются? – уточнил Фогельзанг.
– По-разному, но таких аварий у меня больше не случалось. Корабль, правда, был старый, его через год списали. Котлы на нем еще угольные стояли. Шестьдесят кочегаров в рейс брали, – не машинное отделение, а преисподняя с чертями.
Берни, несмотря на возраст, смуглой кожей и тугими кудряшками жестких волос сам напоминал молодого серьезного чертенка. Мате с удовольствием слушал бы его и дальше, но пришло время заступать на вахту, и он с сожалением пошел на командный мостик принимать сведения о предстоящем курсе, метеообстановке и состоянии корабля. Данные спутника предсказывали скорую встречу с большим ледовым полем.
7. Лед и тревога
В регистре морского судоходства «Аргонавт» значился как судно ледового плавания, допускавшее самостоятельную работу в разреженных однолетних льдах, толщиной до одного метра. Плавание в более сложных условиях допускалось только в канале за ледоколом. Трехнедельная задержка с началом испытаний и холодная осень привели в район плавания первые ледовые поля, и уже несколько дней корабль крошил большие, пока еще тонкие льдины, то и дело возникающие на его пути.
Скопление толстого льда, не ломающегося на волне, о котором заранее предупредил радар, Фогельзанг почувствовал сразу по изменившимся вокруг звукам. В сумерках прожектора выхватывали заснеженные белые лоскуты на фоне похожей на разлитый деготь воды. Сдав дежурство, каптри направился в свою каюту. Ему хотелось побыть одному. Несколько лет он встречался с молодой обаятельной женщиной, делил с ней стол и постель и считал, что их отношения должны перейти на следующий уровень. Он сделал ей предложение по всем правилам и даже собирался отвести в ювелирный магазин, чтобы выбрать подходящее кольцо. Реакция оказалась неожиданной, – она отказала. Мате удивился такому повороту и постарался выяснить причину отказа. Но, как говорится, зашел не с той карты. Вместо ответа получил хорошую ссору, Клодия визжала, как шлюпочная лебедка.
На следующий день они, конечно, помирились, но решения своего Клодия не изменила. Теперь же, не имея возможности выяснить отношения до конца, каптри мучился от неопределенности своего будущего и в свободные минуты подыскивал аргументы, опровергающие доводы Клодии против официального брака. Кажется, это называется «разговор за дверью», когда ты уже вышел из комнаты, и только после этого нашел нужные слова. Но поговорить они смогут, в лучшем случае, через месяц, когда «Аргонавт» выполнит всю программу исследований. Пока же Мате терзал себя подозрениями в неискренности своей избранницы и задавал себе один и тот же вопрос – смогут ли они быть вместе, если его предложение так и не будет принято? Состояние тоски и отчаяния, с которым он засыпал, просыпался, ходил по каюте или палубе корабля, было невыносимо.
Вчера, устав от работы и горьких мыслей, Мате упал на истерзанную бессонницей подушку и мгновенно уснул. Впервые за несколько месяцев он спокойно проспал до самого утра, а проснувшись, понял, что обстановка за бортом корабля снова изменилась. Исчез звук льдин, лениво трущихся о борт, безымянные машины Берни пели счастливую песню холостого хода. «Аргонавт» лежал в дрейфе.
Торопясь узнать причину остановки, каптри спешно брился, улыбаясь в зеркале своей намыленной физиономии. Привычные корабельные звуки говорили, что жизнь идет своим чередом и до конца плавания стало одним днем меньше. Мате вдруг отчетливо понял: за утро он ни разу не вспомнил о Клодии. Мысль о том, что любовь ушла в один миг, словно закрыла за собой дверь, оставив его на залитой солнцем палубе без мучительных мыслей и сожалений, удивила его. Старший штурман не знал, что так бывает, – еще вчера он не мог представить себе жизни без Клодии, а сегодня ему стало абсолютно все равно. Клодия исчезла из его жизни, и вместе с ней ушли переживания, обиды и боль. Мате почувствовал радость свободы.
Причиной остановки стала огромная ровная льдина, преградившая путь кораблю. Разломить ее с набега не получилось и теперь следовало решить – не безопаснее ли обогнуть ледяное поле, взяв немного восточнее.
Пока расшифровывали снимки спутника и сверялись с показаниями радаров, капитан дал команду спустить трап. Свободные от вахты матросы высыпали на лед. Мате тоже не отказал себе в удовольствии размять ноги.
Первая крупная льдина, встретившаяся в этом плавании, оказалась гигантским обломком старого ледяного поля, повидавшего не одну и не две полярные зимы. Подтаявшие за лето края рассыпались хризантемами ледяных игл и, не успев растаять, снова замерзли причудливыми прозрачными соцветиями. Хотелось, как в детстве, взять тонкую сосульку в рот и ощутить холод на зубах.
Получив в свое распоряжение двух матросов, профессор Облак занялся измерениями толщины льда. Разгоряченные работой моряки, крутившие большой ручной бур, весело шутили над аспирантами, спрятавшимися от ветра за спиной профессора.
Каптри отошел подальше от корабля и сконцентрировался на созерцании волн замерзшего льда, простиравшихся до исчезающего в рассветных сумерках горизонта. Этому упражнению когда-то научил его дядя Иосиф – любитель подледного лова и лыжных прогулок. Соседи считали его странным, однако многое из того, что он показал племяннику, позднее пригодилось Фогельзангу во взрослой жизни. Во время обучения в школе контрразведки, куда Мате попал после окончания университета, некоторые дядюшкины «фокусы» изучались очень подробно. И уже через месяц подготовки курсант Фогельзанг перестал искать причины, по которым выбор кадровых специалистов спецслужб пал именно на него.
Мате рано остался без матери, а когда ему исполнилось одиннадцать лет, его отец женился второй раз. Накануне появления на свет младшего брата Мате переехал к тетушке Эмилии и ее мужу, у которых и жил до самого поступления в университет. Не имевшая своих детей тетушка любила и баловала мальчика так, что и спустя долгие годы он считал свое детство самым счастливым временем. Дядя И осиф, поддразнивая супругу, пропагандировал спартанское воспитание. Впрочем, строгость его методов вполне устраивала юного Мате.
– Чем мы займемся сегодня? – спрашивал дядюшка племянника, уплетавшего завтрак на освещенной солнцем веранде. – Предлагаю прогулку за земляникой с купанием в родниковой воде!
Тетушка всплескивала руками, а мальчик уже собирался в путь, чтобы, поднимая тучу брызг, прыгать в горное озере, кидать на дальность камни и помогать знакомому леснику восстанавливать противопожарные канавы.
Дядя учил Мате различать голоса птиц в поле и форму облаков на небе. В плохую погоду они часами пропадали в маленькой столярной мастерской, устроенной в сарае еще прежним хозяином дома и так полюбившейся новым жильцам.
Сейчас, стоя посреди огромного заснеженного поля, Мате впитывал в себя силу льда. При замерзании большой массы воды выделилось колоссальное количество энергии. Еще больше энергии вобрал в себя лед, сдерживая мощь приливов и отливов, не имевшую выхода под двухметровым панцирем. Фогельзанг ловил эту энергию, способную компенсировать нехватку солнечного света в течение долгой полярной ночи.
Внешне казалось, что каптри полностью погрузился в свои мысли, однако сотая часть мозга контролировала происходящее вокруг. При приближении отца Иоанна Фогельзанг надел маску восхищенного пейзажем зеваки. Не желая выдавать истинную причину своего уединения, он сделал вид, что испугался внезапного появления священника, попятился и почти сразу угодил ногой в спрятавшуюся под снегом яму.
– Зря вы не переобулись, – судовой священник потопал ногами, проверяя прочность льда. Сам он благоразумно сменил свои легкие башмаки на унты из оленьего меха.
Фогельзанг почувствовал, как его ботинки намокают от набившегося снега.
– Полутораметрового бура не хватило, чтобы достать до воды, – сказал он, чтобы ответить хоть что-то.
– Откуда здесь такая большая льдина?
– Ветром или течением обломки часто выносит далеко от основной линии льда. Этот лед тоже принес ветер. С севера идет циклон, и скоро начнется шторм.
– Тогда лучше вернуться на борт, – забеспокоился отец Иоанн.
Мате усмехнулся и, чтобы не стоять в мокрых носках, последовал примеру священника и поднялся в свою каюту.
Двенадцать часов спустя штормовой ветер обрушился на «Аргонавта» с яростью голодной волчьей стаи. Первый удар стихии пришелся на вахту Фогельзанга, и матросы сбились с ног, готовя штормовые леера на палубах и проверяя крепление грузов в трюмах. Непрерывная череда гигантских волн то возносила корабль, то роняла, чтобы через минуту снова поднять на гребень. После каждой волны нос «Аргонавта» зарывался в воду, смешанную с кусками льда, и холодные брызги обрушивались на корабль, замерзая причудливыми архитектурными формами на шлюпках и мостиках. Ветер завывал в снастях, противно гудел в вентиляционных шахтах, соревнуясь с мерным свистом турбин. Борта корабля, палуба и такелаж сразу покрылись толстым слоем льда, который не успевали смывать струями горячей воды.