«Дарсаном» оказались весьма уютные chambres garnies[10], где путешественники за два рубля в день получили полный пансион и каждый по сухой солнечной комнате с балконом, с которого открывался великолепный вид на море. Самолично встречавший гостей хозяин утверждал, что стол у него домашний, кухня находится под его личным наблюдением, первые блюда готовятся на мясном бульоне, а вторые — на сливочном масле.
— Я вас уверяю, господа, у меня вам понравится. Завтрак с восьми до десяти утра, обязательно два горячих блюда, чай и кофе на выбор, белый хлеб. Обед с трех до пяти пополудни, три горячих блюда, вечером — чай. В любое время вы можете заказать самовар. В стоимость входит два самовара ежедневно. Прислуга у меня вышколенная, исполнит любое ваше желание.
— Вот поэтому мы у вас и останавливаемся. Мой коллега был у вас в прошлом году, и ему понравилось. Так что я к вам по рекомендации.
— Милости просим, и по возвращении поблагодарите коллегу за лестные отзывы. Не желаете ли с дороги помыться? У меня на каждом этаже ванная комната, с дождем. Если желаете, я сейчас же распоряжусь затопить.
— Чудесно, велите!
3
Через два часа полицейские, свежие, сытые и довольные, сидели на балконе, пили прекрасный кофе по-турецки и обсуждали предстоящую операцию.
— Письмо вашей знакомой няньки прибудет на здешнюю почтовую станцию послезавтра. Завтра утром я проведу рекогносцировку. А послезавтра приступим.
— А мне что завтра делать? — спросил Тараканов.
— Отдыхать с дороги. Дышать морским воздухом и наслаждаться видами. Но только с балкона. В город я вам выходить запрещаю. Я специально нанял нам жилье подальше от центра. Народу сейчас на курорте немного, и гуляет он в основном в одном месте — на набережной. Вы можете случайно столкнуться со Спектором, и он вас может опознать. Последствия будут весьма плачевными. Поэтому кушайте щи на мясном бульоне и кашу на сливочном масле, читайте газеты и дожидайтесь меня.
— Так вас Спектор тоже видел!
— С чего вы взяли?
— Ну как же, вы же говорили мне о засаде в Питере.
— Я, молодой человек, уже давно не боец, а исключительно кабинетный работник. Должность и чин, слава богу, позволяют. В засадах с тысяча девятисотого года не участвую. Слишком я ценный кадр, чтобы мной рисковать. К здешнему начальству я не пойду. Во всяком случае, пока. Главноначальствующий, генерал Думбадзе, узнав о том, что в городе живет убийца полицейских, может наломать дров и испортить нам всю охоту. Он из старательных дураков, посчитает, что Спектор представляет угрозу монаршей семье, и затеет для его поимки войсковую операцию, с него станется. К исправнику идти тоже смысла нет, тот непременно доложит обо всем по начальству. Поэтому устанавливать местожительство наших клиентов мы будем самостоятельно. А как установим, так сразу генерал-майору и сообщим, пусть привлекает пехоту и кавалерию.
Кунцевич вернулся с рекогносцировки как раз к обеду. Прервав пытавшегося задать сразу несколько вопросов Тараканова, он предложил отдать должное хозяйской кухне и только потом обсудить дела.
Обсуждали опять на балконе за кофе с ликером, это уже становилось традицией.
— А повар у нашего хозяина и правда превосходный. Жаль, что больше нам его стряпню отведать не придется.
— Почему?
— Сегодня же переезжаем. Придется пренебречь конспирацией. Почтово-телеграфная контора находится практически на набережной, в Глухом переулке. А в доме напротив расположена гостиница «Франция», и окна одного из номеров, во втором этаже, выходят как раз на двери почты. Правда, просят за этот номер два рубля в день без стола, но что же делать. Кушать будем в ресторанах, их в округе полным-полно, да и при гостинице первоклассный.
— А нельзя расположиться внутри конторы? Договорится с почтмейстером…
— Не хочется лишиться здешних обедов на сливочном масле? Мне тоже, но нет-с, не получится. Я и на почте побывал. Там такая маленькая зала и так мало посетителей, что всякий наблюдатель сразу привлечет к себе внимание. Кроме того, Матрена может явиться на почту со Спектором. Тот вас опознает, начнет палить, и будет вам вторая Кашира. Да и еще есть кой-какие смутные подозрения. Нет, наблюдение будем вести издалека.
Жилье в гостинице было гораздо хуже. Номер состоял из одной комнаты, которая по площади была значительно меньше, чем в «Дарсане». Оказалось, что Кунцевич нещадно храпел, и Тараканов изрядно измучился. Избалованная клиентами в высокий сезон, прислуга была так ленива и нерасторопна, что самовара приходилось ждать по часу. Зато вид из окна с точки зрения целей и задач их операции был потрясающим: вход в почтово-телеграфную контору находился не далее как в трех саженях, и всех выходивших из нее посетителей было видно прекрасно. Заступали на пост в восемь утра — в час открытия конторы. С двух до пяти почтовики отдыхали, и у полицейских тоже появлялась возможность отобедать. Кунцевич спускался в ресторан, а Тараканову, который сказался больным, обед присылали прямо в номер, горячим, в судках. В пять вечера снова заступали на пост и прекращали наблюдение в семь, когда почта закрывалась. Правда, в основном наблюдал Тараканов, Кунцевич если и менял своего молодого коллегу, то нечасто и ненадолго. Большую часть времени он проводил в городе и занимался отнюдь не служебными делами — часто возвращался пьяным, а один раз не пришел ночевать. Через три дня Тараканов запросился на улицу.
— Мне бы в баньку сходить.
— Зачем вам в баню? В гостинице прекрасная ванная!
— Мне бы бельишко постирать, а в ванной неудобно. Кунцевич расхохотался.
— Господи! Отдайте в прачечную, вам все выстирают, погладят и в номер принесут. Впрочем, прогуляться вам действительно не мешает. А то цвет лица испортится. Но для этого нам необходимо соблюсти некоторые предосторожности.
Вернувшись вечером домой, Кунцевич достал из кармана пальто небольшой пузырек.
— Я купил вам средство для окраски волос. Приказчик клялся, что это лучшее французское средство. Превратим вас из русака в жгучего брюнета.
Из саквояжа Кунцевич достал сверток.
— А вот это — фальшивая борода, сделанная из натуральных волос реквизитором Александринского императорского театра. Клеить бороду я вас научу.
— Я умею.
Кунцевич удивленно посмотрел на Тараканова.
— Тем лучше. Распорядитесь подать горячей воды, будем вас красить, ну а бороду станете клеить всякий раз, выходя из дому. А с баней придется денек подождать, пусть краска впитается в волосы.
На следующий день Кунцевич милостиво разрешил Тараканову выйти на прогулку.
— Три часа вам хватит. Сходите в городской сад, прогуляйтесь по набережной, пообедайте в ресторане. Посмотрите город, и к пяти — назад.
Кожа под приклеенной бородой постоянно чесалась, а от пронзительного мартовского ветра не спасало даже ватное пальто. Да и солнце давно уже не показывалось. Но Тараканов не обращал на это никакого внимания. Он дышал морским воздухом, любовался морем, окружающими Ялту горами, бродил по тротуарам под сводом тополей и кипарисов. Но первым делом он зашел в аптеку и купил себе беруши.
За неделю наблюдения Матильда так на почту и не пришла.
— Вариантов несколько: либо она уехала из города, либо письмо за нее получил кто-то другой. Либо мы ее попросту проглядели.
— Не могли, Мечислав Николаевич! Она такую наружность имеет, что ее не проглядишь. Да вы сами посмотрите: когда человек на почту заходит, его лицо действительно разглядеть сложно. Зато когда выходит — видите, вот господин как раз вышел из конторы. Прекрасно все черты лица видно.
— Да, вы правы. Тогда я склоняюсь ко второму варианту. А чтобы это узнать наверное, мне придется посетить здешнего почтмейстера и сообщить ему о наших розысках. Вечером я нанесу ему домашний визит. Представлюсь чиновником столичной охраны, разыскивающим политических.
Начальник почтово-телеграфной конторы, обрусевший немец по фамилии фон Фик, сотрудничать согласился неохотно и только после того, как получил гарантии личной безопасности. Вечером следующего дня он сообщил, что письмо из Санкт-Петербурга госпоже Ивановой выдано еще третьего дня, о чем в книге выдачи писем имеется ее собственноручная роспись.
4
— Юноша, больше некому. Наверняка сам отнес письмо. И книгу взял, чтобы Матильда расписалась.
— Какой юноша?
— Я про чиновника, заведующего выдачей заказных писем. Он мне сразу же не понравился, в первый мой визит на почту. Безусый юнец с романтическим взглядом. Госпожа Сафронова-Иванова — дама с изюминкой, при том чадолюбивая, посему наверняка справляется о весточке про любимого ребенка довольно часто. И, следовательно, часто с этим чиновником общается. А такие юноши склонны влюбляться в эдаких femme fatale[11]. Видимо, она успела вскружить ему голову, и он доставил письмо прямо ей на дом.
— Что же нам теперь делать?
Кунцевич сел и задумался.
— Да-с, положение хреновое. Как бы нам их не упустить. Вы знаете, я же времени даром не терял. Я за эту неделю посетил все злачные места города. Стал своим в курзале, отужинал по очереди во всех первоклассных ресторанах, набережную вдоль и поперек исходил. Но ни Матильды, ни Спектора не встретил. Либо они затаились, либо вовсе из города уехали. Может, почуяли чего?
— Да что они могли почуять! Мы же никому…
— Может, из содержания нянькиного письма чего углядели. Спектор — калач тертый… Подождите! Нянька им написала, что к ней явился какой-то человек и хотел вручить Матильде пять тысяч рублей от неизвестного поклонника. И наверняка написала, что сообщила этому человеку адрес Матильды. Так? Так. А если бы это было на самом деле, то что должен сделать присяжный поверенный?
— Написать Матильде письмо!
— Правильно. Сейчас мы его с вами и напишем. Потом с помощью фон Фика поместим на почту и уж будем смотреть за почтовым юношей в четыре глаза! Попросите у коридорного бумагу и чернила.
— Мечислав Николаевич, письмо-то мы напишем, вот только штемпель на конверте там должен стоять тульский.
Кунцевич аж сел.
— Верно! На штемпель и чиновник, и Спектор обязательно обратят внимание! Да-с, незадача. Были бы мы в Питере, я бы нашел умельца, он бы быстро такое письмо состряпал. Но здесь… — Чиновник поник. Потом встрепенулся. — Надобно порасспрашивать коридорных, горничных, пообещать им награду. В гостиницу ведь много писем приходит, могли и из Тулы поступать. Пусть в мусоре конверты поищут. А адрес я вытравлю и новый напишу, это я и сам сделать сумею.
— Мечислав Николаевич! Разрешите мне на почту сходить.
— Зачем?
— Я перед нашим отправлением из Питера матушке отписал, что в Ялту еду по службе. Она мне ответить должна на почтово-телеграфную станцию, до востребования.
— Господи! У нас все дело рушится, а он про матушкино письмо вспомнил!
— Матушка у меня сейчас в гостях у своей сестры, в Туле, уехала, потому что одной дома скучно. Корову на кухарку оставила и уехала. Так что ответ она мне из Тулы прислать должна. Мать у меня малограмотная, и письмо наверняка тетка писала. А у той почерк каллиграфический, не хуже, чем в конторе присяжного поверенного. Нам останется только имя переделать.
— Так бегите скорее!
Тараканов из Питера отправил два письма, одно в Тулу — матери, а другое — в Каширу, Варваре Антоновне Подпругиной, и получить надеялся два ответа. Но на почте его ждал только один конверт — от маменьки. Он внимательно посмотрел на выдававшего письмо чиновника, но ничего романтического в своем ровеснике в сюртуке с петлицами не имеющего чина не увидел. Получив письмо, Тараканов бросился в гостиницу.
Кунцевич написал список химикатов и послал его в аптеку. Когда Тараканов вернулся, Кунцевич включил настольную электрическую лампу и приступил к алхимическим опытам. Вскоре в комнате нестерпимо завоняло, и, несмотря на дождь на дворе, пришлось открыть окна. Через полчаса письмо высохло. На том месте, где раньше было написано «его благородию коллежскому регистратору Осипу Григорьевичу, г-ну Тараканову», от букв не осталось и следа.
Проветрив как следует комнату, Кунцевич позвонил, потребовал у явившегося на вызов коридорного перо и бумагу и принялся писать.
— Ну как? Могу я векселя подделывать?
На матушкином конверте появилась новая надпись: «Матрене Митрофановне, м-ль Ивановой, до востребования». Отправителем значился присяжный поверенный Тульского окружного суда господин Любимов.
— Можете, Мечислав Николаевич.
— Пусть письмо сохнет, а вечером я снесу его фон Фику.
Ровно в два часа дня в понедельник, 12 марта 1907 года, коллежский регистратор Тараканов в партикулярном пальто на вате и с приклеенной бородой сидел на скамейке на набережной и пялился на входную дверь почтово-телеграфной конторы. В пять минут третьего из дверей вышла группа из трех почтовых служащих и пошла вверх по Глухому переулку. Один из служащих, почтовый чиновник Рассохин, держал в руках толстую конторскую книгу. Тараканов поднялся и двинулся вслед за ними.
На Садовой Рассохин отделился от товарищей и свернул направо. Он прошел мимо храма Александра Невского, миновал еще два дома, вошел в калитку в ограде третьего и пошел через роскошный парк, в глубине которого скрывалась великолепная белая дача. У калитки была прибита табличка: «вилла “Ванда”, комнаты и пансион по весьма умеренным ценам». Пробыл на вилле чиновник не более десяти минут. Вышел он довольным и, насвистывая какой-то популярный мотивчик, чуть не бегом бросился в обратный путь. Тараканов пошел за ним. Шли они минут пятнадцать, все время поднимаясь вверх, и наконец очутились в Старом городе, кривые и узкие улочки которого с невзрачными домишками резко контрастировали с великолепием Нового города. Рассохин толкнул одну из калиток и закричал: «Мамаша, я пришел, накрывайте на стол!» Тараканов развернулся и, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, пошел в гостиницу.
5
— А револьвер-то у вас есть? — спросил у Тараканова ялтинский уездный исправник Гвоздевич.
— Есть. — В доказательство он достал из-за пояса револьвер, который так и не вернул Батурину.
— Это хорошо. А стрелять доводилось?
— Нет.
— Это плохо. Но хоть как это делается, представление имеете?
— Надо прицелиться и нажать на курок.
— Курок надо взводить. А нажимать нужно на спусковой крючок. Смотрите. — Гвоздевич ловко выщелкнул из барабана своего нагана все патроны и показал Тараканову, как взводить курок и как нажимать на спуск. — Взвести нужно один раз, желательно заранее. Потом он будет стрелять самовзводом. Когда взведете, держите в руках стволом вверх, не вздумайте в таком положении совать за пояс, а то отстрелите себе чего-нибудь, не дай бог. А у вас, Мечислав Николаевич, оружие имеется?
— Избави меня бог! Мне начальник наказал ни в коем случае не рисковать, уж очень он ценит мою голову. Посему я в сторонке постою, я целиком и полностью на вас надеюсь. Да и зачем вам славу поимки такого опасного преступника с пришлым делить?
Последний аргумент возымел на исправника решающее действие.
Проследив за Рассохиным, Тараканов доложил Кунцевичу. Тот надел сюртук и поехал к главноначальствующему. Думбадзе, узнав про Спектора, вызвал исправника и велел доложить ему о задержании убийцы в течение двух часов.
Предложение Кунцевича подождать, пока Спектор выйдет из дачи, и взять его на улице было с гневом отвергнуто.
— Вы, милостивый государь, не понимаете, в каком городе находитесь? Ялта — летняя резиденция Государя и монаршей семьи! И я не потерплю в городе экспроприаторов. Ни одной лишней минуты не потерплю! Быть может, он вовсе из дому не станет выходить? Прикажете его месяц ждать, пока Государь не приедет? Немедленно арестовать и доложить!