— Возьми, сынок, — мать стояла на пороге комнаты, — как раз на обмундировку. А то денег-то у нас совсем нет. Все, что было накоплено, на дохторов ушло да на лекарства.
6
На следующее утро Тараканов чувствовал себя уже совсем хорошо. Штольц его внимательно выслушал, посмотрел язык, измерил температуру.
— Здоров. Вот только на службу выходить я бы не торопился. Побудьте дома еще пару дней, чтобы избежать возвращения болезни. Простуда чревата осложнениями, если ее не долечить.
Решено было приступить к исполнению обязанностей с понедельника.
В час пришел Кудревич.
Тараканов уже не лежал в постели, а сидел в халате в гостиной и читал газету.
— Ну вот теперь вижу, что молодец, совсем молодец. — Помощник исправника принес с собой в дом морозную свежесть. Щеки у него были красные, усы заиндевевшие. Глядя на него, хотелось выйти на улицу, взять санки и покататься с горки, как в детстве.
В этот раз Кудревич от обеда не отказался, с аппетитом откушал щей, съел большую тарелку каши с говядиной, выпил компоту из сушеной малины и сделал маменьке такой заковыристый комплимент, что та зарделась, махнула на гостя рукой и ушла в кухню.
— Вы как, Осип Григорьевич, после обеда спите?
— Нет. У нас в семье не заведено это почему-то.
— А я, признаться, люблю в эту пору часок-другой Морфею посвятить. Но сегодня свой обычай нарушу. Давайте о деле поговорим.
— Я только и жду этого разговора.
— Опять я вам о деле докладываю в нарушение субординации, какая-то тенденция нездоровая, не находите? Шучу, шучу, вы не обижайтесь, у меня бывают шутки такие, своеобразные… В общем, слушайте. После вашего отъезда в Москву, часа через два, прибыл жандармский ротмистр Кожин с несколькими нижними чинами. За дело они взялись рьяно, передопросили всех почтарей, вместе с нами обыскали Пушкинский парк. Не безрезультатно. У входа, со стороны Дворянской, нашли пустую почтовую сумку. Затем мы с Кожиным повторили весь путь злоумышленников. Съездили в Мокрый Корь, побеседовали с шурином Игнатьева, неким Нефедьевым, на его тройке домчались до Серпухова. Седоков он высадил не на вокзале, а на центральной площади. Оттуда у них дорог было — бесконечное количество. Там же, на площади, — извозчичья биржа. Мы к серпуховскому исправнику пошли, попросили помощи. Он дал пару городовых да помощника городского пристава. Некто Юдзинский, мой соплеменник, напыщенный хлыщ. Интереса в этом деле у серпуховских никакого, у них своих происшествий хватает, поэтому и к службе они относились спустя рукава, лишь бы от них отстали. Обошли мы всех извозчиков, съездили на вокзал. Никто нам ничего хорошего не сказал. То ли не запомнили на самом деле никого, то ли говорить не хотели. В кассу сунулись, в тот день билетов в третий класс интересующего нас поезда было продано пятьдесят шесть штук. Естественно, кассир ничего путного тоже не сказал. Мы как раз с ним разговаривали, когда жандарм станционный прибежал и телеграмму от исправника принес о ваших успехах. Кожин сразу домой засобирался, строго-настрого приказав мне всех причастных отыскать и задержать, и на ближайшем поезде в Тулу и укатил. А мы на лихой тройке в Каширу поехали. Третьего дня меня в Тулу вызывали, к Кожину, дело ему от нас передали. Он-то мне и сказал, что о нашем разбое отрапортовали как о раскрытом. Формулировочка такова: «Девятнадцатого сего декабря в городе Кашира совершено разбойное нападение на почтово-телеграфную контору, убит стражник. Принятыми к розыску мерами преступники обнаружены, один убит, большая часть похищенных денег разыскана и возвращена в казну. Розыски других членов шайки продолжаются». Получается, что все довольны — губернатор ловко отчитался, исправник место сохранил, жандармы и охрана свою роль в раскрытии самыми яркими красками расписали, они это умеют.
— И вы довольны?
— А я вот нет. И знаете почему?
— Ну как же — преступники-то на свободе!
— Мало ли на свободе преступников, Осип Григорьевич! Если обо всех беспокоиться — никаких душевных сил не хватит, извините за цинизм. У меня тут личные мотивы.
— Какие, если не секрет?
— Стражник Богачев — сын бывшей няньки моих дочерей. Я и не знал. Я его видел-то мальчонкой, потом его в Москву в учение отдали, а после службы он на родину вернулся и в полицию поступил. Марфуша, нянька, очень уж убивается, сынок-то у нее единственный. И дочки мои переживают, любят они Марфу, она их с пеленок воспитывала. А еще покойник моей супруги крестник. Вот я и обещал жене с дочками отыскать всех, кто к смерти стражника причастен. Будете мне помогать?
— Разумеется!
— Другого ответа я и не ожидал. Тогда давайте думать. Из трех вопросов, которые я вам давеча на крыльце почты задал, на один вы ответили, большую часть денег нашли. Частично ответили и на второй, нашли одного из хищников. Осталось нам узнать, кто остальные и где они? Какие будут мысли?
— Мыслей много, Витольд Константинович, я об этом деле думаю не переставая.
— Так давайте, делитесь.
— Смотрите: как вам известно, банков у нас в городе нет и все казенные деньги возят с почтой, такая есть договоренность между Министерством финансов и почтовым ведомством. Такая большая сумма понятно как накопилась: конец года, а наши обыватели любят налоги в последний момент платить, да и недоимок много насобирали. Я лично почти тысячу в этом месяце собрал. Насколько я помню, деньги в губернское казначейство отправляют не так уж часто?
— Именно! По мере накопления. Обычно после того, как накопится тысяч десять. Почтмейстер за день до отправки сносится с исправником, тот выделяет команду конных стражников, почтари организуют сани. По нынешним лихим временам, с денежной посылкой отправляем в Тулу весь наличный состав отряда, десять человек.
— Что же получается? С двух до пяти почта, как обычно, была закрыта для посетителей. Дверь там хорошая, и запоры крепкие. Поэтому грабили в пять, после перерыва. В пять с небольшим произошло ограбление, а в половине шестого на почте должно было появиться десять полицейских, которые дали бы экспроприаторам хороший отпор. Но ведь стражники могли и раньше прибыть! То есть все решали минуты! Получается, что бандиты должны были непосредственно перед нападением зайти на почту, проверить, не прибыли ли стражники.
— Молодец! Мне эта мысль тоже пришла в голову. Я побеседовал со служащими. В пять часов заходил молодой человек. Не наш, не каширский. Отправил телеграмму в Тулу, при этом заполненный бланк принес с собой. Был на почте не более пяти минут. А непосредственно после его ухода — ворвалась банда.
— Был ли он среди нападавших?
— Чиновники сказать ничего на этот счет не могут.
Все ворвавшиеся в почту были с бородами, видимо наклеенными, и в нахлобученных на глаза шапках. Все — в пальто.
— А адрес, по которому телеграмма отправлена?
— Нет такого адреса в городе Туле. Улица есть, а дома на ней под таким нумером нет. Вот, пожалуй, и весь мой доклад. Какие будут выводы?
— Подводчик был!
— Абсолютно согласен! О дате отправления посылки никто, кроме почтовых и исправника, до последнего момента не знал. Даже я. Стражники у нас, как вы знаете, размещены казарменно, и о предстоящей командировке исправник уведомил их ровно в пять часов. Не успевали они сообщить никому. Я всех опросил: когда они узнали о том, что в Тулу поедут, все стали собираться, лошадей запрягать, никто никуда не отлучался.
— А Богачев?
— Богачева исправник отправил на почту пешком, тот должен был посидеть до прибытия отряда, а потом в казарму вернуться. В Тулу он не должен был ехать. Отпросился у исправника, дела у него какие-то были… Да-с. Судьба… Ну так вот. Получается, что о посылке сообщить «товарищам» мог только кто-то из почтовых. Остается узнать кто?
— На почте не так много народу служит.
— Много не много, а шесть человек классных чинов, включая начальника. Еще сторож и два городских почтальона. Кожин по моей просьбе проверил их всех по картотеке ГЖУ. Ни за кем ничего предосудительного не значится. Надо каждого проверять — с кем общается, как досуг проводит. На это много времени может уйти.
— Витольд Константинович, а бомба?
— Что бомба? Муляж.
— Муляж. Сделана из медной трубы. А трубы у нас по городу не валяются! Надо найти место, где преступники могли взять эту трубу. С собой привезли?
Кудревич задумался.
— Осип Григорьевич, да вы настоящий Лекок! Вы знаете, чем больше я размышляю над этим делом, тем больше склоняюсь к тому, что без наших, доморощенных, экспроприаторов здесь не обошлось, а сейчас вы меня в этом окончательно убедили. Во-первых, подводчик — этот точно наш, каширский. Во-вторых, попутчик ваш в поезде был в бобрах, а на «эксе» — в пальто. А багажа вы при нем не видели.
— Не видел — так, маленький саквояж, в который пальто бы не поместилось.
— Вот! Да и в сани он садился с одним сидором, шуба бы туда тоже не поместилась. Ну не выбросил же он ее! У знакомых, выходит, оставил. Я, кстати, к Добронравову заглянул, не было у него такого постояльца. Стало быть, не всю заразу мы с Сергеем Павловичем вывели, не всю. А помните, за что исправник «неполное служебное» получил?
— Ну как же — допустил участие наших деповских рабочих в прошлогодних декабрьских беспорядках.
— Деповских рабочих! Слесарей в основном, которые в Москву на баррикады явились с самодельными бомбами, изготовленными из труб!
Они проговорили еще около часа, обсудили все шаги предстоящего расследования, договорились о том, кто из них чем будет заниматься.
Кудревич на прощанье крепко пожал Тараканову руку.
— Кстати, зачем вы мать напугали?
— Я? Чем же?
— Зачем вы ей сказали, что построить форму в сто рублей станет? Сходите к Абрамсону, он вам все в лучшем виде из своего материала за пятьдесят рублей сделает, я с ним договорился.
— Да там одного материала рублей на пятьдесят уйдет: пальто, мундир, шаровары!
— Абрамсону виднее, сколько чего стоит, он всю жизнь портняжит. Сделает из сэкономленного. Вот только прибор[6] придется покупать, я бы вам дал из своих запасов, но у меня прибор золотой, а вам положен серебряный.
Проводив гостя, Тараканов долго смотрел в темное окно на улицу.
7
Кудревичу очень хотелось стать исправником. Должность эта открывала огромные перспективы. Дурак Батурин и десятой части своих возможностей не использовал. Сам не использовал и ему не давал. На самой заре карьеры в Кашире у Кудревича с начальником состоялся крупный разговор на тему «Не по чину берешь!», после которого и затаил Кудревич на Сергея Павловича обиду.
Когда Империя с ума стала сходить и народ безобразничать начал, Кудревич сразу понял, чем это может обернуться. А опыт борьбы с политическими у него пусть небольшой, но был. Довелось ему в свое время послужить в московском Отделении по охранению общественной безопасности и порядка, да под началом самого Зубатова! А тот подчиненным крепко-накрепко в головы вбил, что внутренняя агентура — гораздо эффективнее, чем наружная. Поэтому Кудревич, когда на новое место службы поступил, первым делом завел себе агентуру. Но агентов нашел он среди «блатных», кто же знал, что революция до их богоспасаемого городка доберется! В прошлом году этот недочет пришлось срочно исправлять. Почти весь пролетариат их уезда был со средоточен в паровозном депо станции Кашира. Именно там затевались разные сборища, именно оттуда, по слухам, в городе появлялась всякая крамольная литература. Агента искать следовало именно здесь.
Съездил он на станцию, поговорил со станционным жандармом, с буфетчиком Щукиным и узнал от них, что слесарь Городушкин повадился каждое воскресенье в Москву ездить. А самый дешевый билет в один конец полтора рубля стоит! Не по средствам для слесаря.
Кудревич надел партикулярное, взял с собой новенького, еще не успевшего в народе примелькаться городового в штатском и поехал в Москву в одном поезде с Городушкиным. Городового в третий класс отправил, поближе к слесарю, а сам сел во второй. На вокзале Городушкин стал аккуратно проверяться, и, чтобы не испортить все дело, решил Кудревич за ним не следить — все равно обратно на поезде возвращаться будет. Прождали они слесаря недолго — три часа не прошло, как он на вокзал вернулся, неся большой заплечный мешок. Сели в поезд. В Домодедово, где поезд десять минут стоял, Кудревич послал городового к жандармам и с их помощью Городушкина арестовал. Осмотрели мешок, а там — всякая разная пропагандистская гадость! Листовочки, газетки. Губерния тогда на положении усиленной охраны была, и светило слесарю нешуточное наказание. Долго с ним Кудревич беседовал, пока не уговорил сотрудничать. Как ни странно, больше всего слесаря прельстило казенное жалование.
Потом Кудревич съездил в Тулу, в ГЖУ, договорился с ротмистром Кожиным, тот агента Городушкина зарегистрировал как своего личного, под псевдонимом «Дерзкий», и стал Городушкин исправно поставлять интересные полиции и жандармерии сведения. Часть информации помощник исправника реализовывал, а часть попридерживал, чтобы Батурин не прослыл в глазах начальства особенно удачливым борцом с революционной заразой. Не сообщил он исправнику и о том, что 10 декабря 1905 года вооруженная дружина деповских рабочих выезжает в Москву поддержать товарищей на баррикадах. Да не просто выезжает, а на угнанном паровозе! Восстание разгромили, слесарей каширских кого убили, кого поймали, а исправник за ротозейство, а особенно за паровоз, едва службы не лишился. Только родственные связи с вице-губернатором и помогли.
После того как в «Тульских губернских ведомостях» был пропечатан приказ губернатора об объявлении Батурину всего лишь предупреждения о его неполном по службе соответствии, Кудревич выхлопотал трехдневный отпуск, уехал на свою дачку в Лиды и два дня там пропьянствовал. Третий день отходил — отпивался квасом, парился в бане, купался в проруби.
После «экса» Кудревич думал, ну все, кончилась у Сергей Павловича казенная служба, ан нет, опять выкрутился. Кто ж знал, что новоиспеченный надзиратель таким везунчиком окажется! Исправника не только в отставку не отправили, но даже поощрили за столь быстрый розыск. И в отпуск разрешили уволиться — у исправника тетушка в Орловской губернии умерла, экономию ему завещала, он туда и укатил вчера на целый месяц — в наследство вступать, дела в порядок приводить.
И пока Батурина в городе не было, нужно было, кровь из носу, самому поймать неразысканных разбойников. А уж когда поймает, он такой рапорт составит, что держись, исправник! Да и есть в губернском правлении люди, которые помогут этот рапорт в нужном ракурсе губернатору доложить. «Совсем о службе Батурин не печется, ваше превосходительство! Основная часть банды на свободе, а он из города укатил свои дела решать. Ставит личные интересы выше служебных! А может, он и в казенном жаловании не нуждается, коли такой богатый наследник?»
Найдет Кудревич банду — будет у него вторая петлица на воротнике[7], а уж после этого реализует он все свои нереализованные возможности!
А Тараканова можно взять помощником. Парень неглупый, исполнительный, а дурь юношеская пройдет у него быстро. Да уже проходит — и сто рублей у купцов взял, и к Абрамсону мундир шить пойдет. Если начнет артачиться, об этом всегда можно напомнить.
Настроение у помощника исправника после таких размышлений было прекрасным. Он дал извозчику двугривенный, чему тот несказанно удивился, слез с саней и проследовал на городскую елку, устроенную на Хлебной площади. Народу на площади было много. У елки прогуливалась и простая, и интеллигентная публика. По случаю воскресенья простой народ был пьяненьким, играло сразу две гармошки, а за лавками купца Нестерова затевалась драка. Дав постовому городовому распоряжение пресечь безобразие, помощник исправника прошел мимо Введенской церкви вниз по Большой Московской, у номеров Добронравова повернул налево и по Монастырской дошел до городского кладбища. Оглядевшись по сторонам, Кудревич юркнул на погост и подошел к заброшенной могиле в его дальнем углу. Там уже стоял, переминаясь от холода с ноги на ногу, Городушкин.