– Приятно иметь с вами дело, но все не настолько просто, как может показаться на первый взгляд. История с драгоценностями, спору нет, насквозь пропитана кровью, в том числе и кровью Соломона, который, кстати, часть их стоимости оплатил заранее, что подтверждает его благонамеренность, а потому он является добросовестным приобретателем и эти права, соответственно, переходят к его жене. Так что о бросовых ценах на эту партию товара я бы посоветовал забыть. Другое дело – спокойная жизнь доверителя. Действительно, за камушками по пятам ходит опасность, и однажды, ради тихой и мирной жизни, мой клиент, возможно, вспомнит о вашем предложении. Это все, что я могу вам обещать. – Убрав драгоценности в коробку, адвокат встал с кресла, давая понять, что разговор окончен. Но затем добавил:
– А могу ли я взглянуть на ваше новое пианино? Жена последнее время все чаще говорит о том, что и нам следовало бы обзавестись им. Гости, знаете ли, часто приходят. Я все-таки предпочитаю фабрику «Ernst Kaps» из Дрездена. А вы?
– Пожалуйста, Клим Пантелеевич, смотрите. По правде говоря, я в этом мало смыслю, – будто оправдываясь, признался хозяин дома.
В гостиной Ардашев открыл верхнюю крышку, рассматривая внутренности инструмента, потом сел на стульчик и заиграл… По комнатам неслась чудная музыка Людвига ван Бетховена. Пианино, разбуженное прекрасной мелодией, проснулось и с каждым аккордом издавало все более чистые и ясные звуки и вдруг так же внезапно замолкло. Хозяин зааплодировал:
– Если не ошибаюсь, «Лунная соната», не так ли?
– Да, вы правы, так музыкальные критики окрестили это произведение уже после смерти великого композитора, а вообще-то автор назвал его скромно – соната для фортепьяно № 14. Я сыграл только первую часть – Adagio sostenuto. У нас схожие вкусы, вы, как я заметил, тоже приверженец немецких мастеров, но из Данцига, именно там изготавливают инструменты под маркой «Нugo Siegel».
Уже в передней Доршт опять вернулся к теме камней:
– И все-таки, Клим Пантелеевич, я даю вашему доверителю на раздумье всего три дня. Ну, а после того мне придется известить полицию о нашем с вами разговоре и о драгоценностях… Вы, надеюсь, понимаете последствия как для себя, так и для вашего доверителя. – С лукавой улыбкой финансовый консультант неотрывно смотрел в глаза адвокату.
– Ну что ж, это ваше право. Зло разгуливает по земле, и с ним надо бороться. Кстати, соблаговолите сообщить господину Поляничко, что найденная на месте убийства струна, которой, очевидно, и был задушен господин Жих, принадлежала… вот этому пианино и служила для извлечения ноты «ля» субконтроктавы. А заодно не забудьте охарактеризовать и ваши с Жихом отношения как в высшей степени неприязненные. И в довершение ко всему упомяните об отсутствии у вас алиби. Знаете, Вениамин Яковлевич, на Востоке говорят: «Есть двери, в которые никогда не стоит входить, даже если у тебя есть от них ключи». Благодарю за угощенье.
– Позвольте, а ежели полиция дознается? Как же мне быть?
Не говоря ни слова, Ардашев вышел на улицу, а Доршт так и застыл у входа, прислонившись к дверному косяку… Он все стоял и морщился, как будто вот-вот сейчас придет ответ и больно ударит его по голове.
– Ждите моего звонка, – донеслось от уходящего прочь человека.
18
Ангел смерти
Солнце нестерпимо палило. Воздух накалился до такой степени, что обжигал легкие. Еще немного, и земля, казалось, превратится в вулканическую лаву, уничтожая на пути все, что выжило в борьбе с ярким августовским солнцем. Ставропольская степь в полдень замирала, и только стрижи очерчивали в выбеленном палящими лучами небе хаотичные зигзаги. Стайка куропаток, испуганная каретой, вспорхнула и полетела к видневшемуся вдалеке «Соленому» озеру. Высоко в небе, то замирая, то плавно взмахивая крыльями, парил, высматривая добычу, коршун.
Степь пробуждалась только вечером, когда мириады кузнечиков и сверчков начинали веселый и неповторимый трехчасовой концерт. В такие минуты благоухающий букет из шалфея, тимьяна и зверобоя приятно пьянил и дурманил. Иногда можно было отдохнуть в тени разбросанных у самой дороги зарослей дикого винограда. Казалось, чья-то заботливая рука специально вырастила его для удобства изнемогавших от долгой дороги путников.
Одинокий фаэтон, качаясь на ухабах, двигался по почтовому тракту, оставляя за собой клубы пыли. На пути ему изредка попадалась то заваленная сеном бричка, то телега, доверху нагруженная зерном.
Жара разморила обоих фельдъегерей, сопровождавших почту. Кучер в широкой соломенной шляпе клевал носом и, чтобы прогнать сон, время от времени громко вскрикивал одному ему понятное «но-го-да-гай!», щелкал кнутом над двумя лошадиными спинами, совершенно не причиняя никакой боли двум пегим труженицам. Старая казенная карета скрипела рессорами на кочках, качалась, издавая жалостливый, протяжный, похожий на стон роженицы звук.
С тех пор как по всей губернии при уездных почтово-телеграфных конторах стали открываться государственные сберегательные кассы, работы у почтовых служащих прибавилось. А тут еще участившиеся грабежи карет. Вот и сейчас на всем пути от Ставрополя до села Медвежьего надо было оставаться начеку и не расслабляться. Только вот следовать инструкциям было особенно тяжело после вчерашнего обильного возлияния по случаю рождения сына у молодого, еще безусого фельдъегеря Ярослава Тучкова, дремавшего сейчас на почтовых мешках. Его старший товарищ – Никита Трофимов спал с открытым ртом, то и дело сползая с деревянного, отполированного форменными штанами сиденья.
Согласно инструкциям, кучер в случае приближения каких-либо подозрительных конных или пеших лиц должен был немедленно оповестить находящихся в карете лиц. Считалось, что вооруженные револьверами системы «смит и вессон» курьеры могли отразить любое нападение – главное, вовремя успеть перезарядить пистолет. Но в дороге кобура, точно гиря, бесполезным грузом оттягивала мундир да стучала о деревянное сиденье на каждой кочке. Поэтому еще в самом начале пути оружие вместе с амуницией снимали и клали на опечатанный сургучом груз.
Никита проснулся от желания курить. Достал из кармана подаренный женой на двадцатилетие венчания серебряный портсигар, не спеша вытащил папиросу московской фабрики «Дукат», собираясь зажечь спичку, и, выглянув в окно, увидел на пыльной дороге одиноко стоящую даму в роскошном светлом платье. Широкая белая шляпа, украшенная розовыми цветами, удачно гармонировала с голубым веером, коим незнакомка часто и несколько нервно обмахивалась, призывая кучера остановиться. Изумленный увиденным, егерь протер глаза, но мираж так и не пропал. Да тут еще и возничий подтвердил видение и, как и положено, не останавливаясь, крикнул в слуховое окно:
– Ваше благородие, дамочка просит остановиться. Какие будут приказания?
– Стой, Петрович, заодно ноги разомнем. А то совсем отекли. – Трофимов толкнул спящего товарища, быстро надел ремень с кобурой и портупеей и, открыв дверцу, вышел из кареты. За ним, путаясь и застегивая на ходу амуницию, соскочил с подножки ничего не понимающий молодой отец семейства.
Дама и впрямь была красавица. Брюнетка с большими глазами и аккуратным, слегка вздернутым носиком, вероятно, еще не перешагнула порог тридцатилетия. Ангел, да и только. Возможность близкого времяпрепровождения с такой красавицей будоражила воображение и горячила кровь. Легкий ветерок качнул поля ее шляпы, обдав запахом знакомой брокаровской «Сирени» – любимых духов жены старшего почтового служащего. Но во всем остальном она разительно отличалась от начавшей рано стареть супруги. «Хорошее начало для адюльтера», – пронеслась шальная, как пуля, мысль.
– Извините, господа, что прервала ваше путешествие. Но случилась размолвка, и я вынуждена была покинуть экипаж одного бесцеремонного господина. Не могли бы вы помочь мне добраться до ближайшего населенного пункта, откуда я смогла бы доехать до Ростова.
– Несомненно, сударыня, мы поможем вам, тем более что нам по пути. В Медвежьем вы легко наймете извозчика, который и доставит вас на железнодорожную станцию Росшеватское, что в пятидесяти пяти верстах от уездного центра, – галантно таял в объяснениях Трофимов. – Прошу. – Курьер подал руку красавице, с тем чтобы помочь ей забраться в карету, но случайно зацепился нарукавной пуговицей форменного мундира за черные жемчужные бусы незнакомки, которые тут же горошинами рассыпались ей под ноги. Фельдъегерь смутился и, пытаясь извиниться за свою неуклюжесть, стал оправдываться, и в этот момент раздался легкий, похожий на звук новогодней хлопушки-конфетти выстрел. За ним прозвучал второй и третий. Дама стреляла, прикрываясь веером. Никита почувствовал толчок и, схватившись за дверцу кареты, ничего не понимающими глазами смотрел, как на его груди появляется и неумолимо увеличивается красное, мокрое и теплое пятно. Падая, он заметил, как с облучка свалился сраженный наповал кучер, а раненный в руку Ярослав с криком «Помогите!» бросился бежать в степь, от страха забыв о револьвере. Но из-за косогора появились всадники, быстро его догнавшие.
– Эх, смотры, Мища, какой молодой фараон. Мы сэчас тэбя как барана рэзат будэм. Или, может, ты хочэщь жит? – улыбаясь, тешился над пойманным юношей Рваный.
– Не убивайте меня. Я не полицейский, а простой почтовый служащий. У меня только вчера сын родился. Возьмите часы, они серебряные! Прошу вас! – умолял Ярослав, прижимая кровоточащую простреленную правую руку к груди, а левой передавая луковицу карманных часов.
– Э, нет, я с тэбя спэрва кроф твой поганый выпушу, а потом уже горло до конца пэрэрэжу. Но сначала ты станэщь на колэни и попросищь у Аллаха прощения. Становись, твар! – Рамазан забрал часы, достал кинжал и только хотел приставить его к горлу жертвы, как раздался выстрел. Фельдъегерь упал вперед, уткнувшись лицом в землю, и забрызгал кровью лицо Тавлоева.
– Не нужно устраивать балаган. У нас мало времени, товарищи. За работу. – Полина опустила браунинг.
Горец явно этого не ожидал. Он вытер рукавом чужую кровь и уставился на женщину. У нее были странные глаза, совершенно желтого, золотистого цвета. Такие глаза бывают только у кошек. В них не колышется пламя и не мерцает душа. От них холодеет под сердцем и веет дыханием смерти. Только что она легко расправилась с тремя крепкими мужчинами. «Пожалуй, лучше с ней не шутить», – пронеслось в голове у Рваного.
– Рады видэт такой красывый и смелый дама, – криво ощерился беглый каторжник, но комплимент остался без ответа.
Она встретилась взглядом с Евсеевым и отчего-то на миг смутилась, но, быстро справившись с собой, деловито предупредила:
– Поторопитесь. Я видела казачий разъезд у развилки, да и бусы рассыпались у самой кареты. Надо бы собрать… Мы не должны оставлять следов.
А коршун все парил в небесах, то замирая, то поднимаясь в высь. На земле он уже видел свою добычу.
19
Полина
Полина Воротынцева, несмотря на достаточную молодость – ей совсем недавно исполнилось двадцать пять лет, уже перенесла такое количество горестных минут, что они могли бы измеряться не часами или даже днями, а месяцами, переходящими в бесконечно длинные года.
Местом ее рождения был затерянный в глухих вятских лесах городок Арбаж, где располагалось поместье родителей. Небольшая, но дружная дворянская семья состояла из трех братьев и двух сестер. Полина – самая младшая в семье – с раннего возраста была окружена теплотой и лаской ближних. В ту пору счастливого и безоблачного детства ничто не предвещало выпавших в будущем на ее долю испытаний. Отец, по мере взросления сыновей, отдавал их в кадетский корпус и медицинское училище, а дочери обучались дома.
Глава семьи считал себя человеком прогрессивных взглядов и поместьем почти не занимался, полностью отдав его на откуп управляющему. Все свободное время он проводил на охоте либо за чтением книг. Он-то и привил дочери любовь к литературе. Уже в юности ей в руки попали свободолюбивые стихи Рылеева, обличительные сочинения Шевченко и Ростопчиной. В домашней библиотеке имелась неплохая подборка трудов французских энциклопедистов. Девушка все чаще стала задумываться о несправедливости, царившей вокруг. Неиссякающим источником вдохновения для нее служила русская литература. Познакомившись со стихами Некрасова, она как будто родилась заново. Все оказалось совершенно просто – для того чтобы в мире царили добро и справедливость, надобно убедить общество, включая царя и его министров, в необходимости точно следовать евангельским истинам. Родители с некоторым удивлением выслушивали зажигательные, полные бунтарского максимализма суждения дочери.
Отец, как представитель старшего поколения, в противовес ей считал, что христианское учение идеалистично и поэтому во многом недоступно для понимания простых смертных. Оставаясь глубоко религиозным человеком, он искренне полагал, что возможно сохранять преданность русскому самодержавию с одновременной безграничной верой в учение Христа. Но Полина видела, какая огромная пропасть разделяет господствующую официальную теорию и повседневную жизнь.
Философские споры обычно проходили в гостиной вечером после ужина, когда за окнами тоскливо выла метель, а мороз раскрашивал белым узором оконные стекла.
Когда Полине исполнилось пятнадцать, внезапно умер всегда жизнерадостный отец. Это произошло утром. Ему стало плохо за завтраком, и он пошел отдохнуть. Вдруг неожиданно завыла его любимая гончая. Мать почувствовала неладное и бросилась в спальню. Отец лежал на кровати навзничь, а его левая рука безжизненной плетью свисала вниз. Хоронили его морозным, но ясным декабрьским днем. Батюшка громогласно читал молитву, размахивая кадилом. Мать с красными от постоянных слез глазами и усталым, скорбно-болезненным лицом два дня не отходила от гроба. От переживаний у нее стали выпадать волосы.
Братья не успели на похороны и приехали поздно. От них она узнала, что девушки тоже могут учиться, работать и принимать участие в общественной деятельности. Полина хотела уехать вместе с ними, но ее не отпустили.
Так и не оправившись после смерти близкого человека, вскоре ушла из жизни матушка, и сестры осиротели. Старший брат к тому времени уже оканчивал московское медицинское училище и сумел организовать приезд Полины в Москву. Быстро получив работу, он приобрел репутацию толкового врача и неплохо зарабатывал для двоих. Внезапно он заболел туберкулезом и был вынужден уехать лечиться на юг. Оставленные им деньги вскоре кончились, и Полина оказалась одна в большом городе без средств, друзей и работы. Наверное, в то тяжелое время в ней стали развиваться такие черты характера, за которые ее ценили сегодняшние соратники: целеустремленность, настойчивость и смелость, граничащая с готовностью идти на самопожертвование ради главной цели – построения справедливого трудового общества с одинаковыми возможностями и равными привилегиями для всех его граждан.
Бедственное положение заставило молодую девушку отказаться от мысли об учебе, и она принялась искать возможность куда-нибудь устроиться.
Она шила, но средств едва хватало на оплату съемной комнаты. Теплым весенним днем уставшая от постоянного недоедания Полина бесцельно бродила по грязным от тающего снега московским улицам в надежде найти хоть какой-нибудь дополнительный заработок. Случайно она увидела объявление, приглашающее женщин на работу в типографию Константина Пыхтина. Ее приняли, и в тот же день она вышла в ночную смену.
В подвальном отделении цеха стоял старый платяной шкаф, служивший рабочим потайной дверью в комнату, где печатали запрещенную литературу. Всего через неделю ей стали доверять, и она вошла в число тех, кто выпускал нелегальный материал. Вскоре она поняла значение этих книг и прониклась убеждением в их пользе. Оказывается, что для достижения гуманной цели можно совершать поступки, противоречащие евангельским истинам. Но только в том случае, если это делается для блага больных, нищих и бездомных, а значит, в итоге служит тем же самым идеалам. Это как раз-то и есть исключение, подтверждающее само правило. Ведь изначально все рождаются одинаково достойными счастья, и только впоследствии, в результате несправедливого общественного устройства, младенцы попадают в руки родителей, стоящих на разных ступенях социальной лестницы. Отсюда возникает неравенство, то есть богатство и бедность, роскошь и нищета, счастье и горе. Совершенно ясно, что для блага всего народа следует как можно скорее уничтожить это несправедливое государство наряду с теми, кто будет этому сопротивляться: чиновниками, полицией и военными. Позднее можно будет снова вернуться к вечным евангельским принципам.