Так Абрам Шик спас репутацию Турина, иначе подметать бы ему улицы ещё с той поры.
А сам Зуб скоро попался из-за дурости. Устроил гулянку – воскрешение отмечал. За столом среди пьянствующей публики, выставив пушку[21], заставил его Турин тянуть лапы в гору, но не дался бандит живьём, вышиб оконную раму, выбросился со второго этажа и, угодив на булыжники головой, разбился.
– Досталось вам? – спросил Ковригин.
– Больше сам мучился, что живым не удалось взять, – буркнул Турин. – Однако засиделись мы с воспоминаниями. Абрам Зельманович вас в губкоме дожидается. Он уже оборудовал там местечко. Мейнца сейчас нет. Обратитесь к Распятову, чтоб найти старика.
Шика искать не пришлось, тот, полусогнувшись, маячил у чёрного входа в губком и покуривал папиросу, с удовольствием пуская колечки дыма.
– Чем же он так умаялся, что нас встречать вылез? – усмехнулся Ковригин.
– Боится, чтоб не потерялись, – в розыске Сунцов стал разговорчивей.
Ещё издали Шик замахал рукой.
– Чудаковатый старикан, – покачал головой Ковригин. – Ему лет сто? Чего его держат?
– Технарь он. Не понял?
– Что ж молодого не найти?
Сунцов пожал плечами:
– Молодой сакуре, чтобы зацвести, знаешь, сколько расти надо?
Уважительно поклонившись и пожав руки, Шик всё же спросил:
– От Василия Евлампиевича?
– А вы ещё кого-то дожидаетесь? – хмыкнул Ковригин.
– Пожалуйте за мной, господа хорошие, – развернулся старикан и, шаркая подошвами несуразно великоватых туфель, увлёк их в подвал, мимоходом заметив Ковригину: – Царской болезнью страдаю, молодой человек. Подагра, слыхали? При Николашке прицепилась зараза, пальцы ног в шишках и торчат во все стороны. Мучаюсь всю жизнь.
Ковригин только крякнул и больше живую реликвию царского сыска старался не только не разглядывать, а опасался на него дышать. Вёл их агент в кочегарку, занимавшую почти весь подвал губкома. Согнувшись, юркнул в маленькую дверцу и поманил к себе:
– Прошу в аппаратную.
– Ничего не пойму! – на ухо Сунцову шептал Ковригин, которому пришлось туго в узком проходе. – Какую сверхсекретную аппаратуру можно разместить в этой мышиной норе?
Втроём разместиться здесь было трудно, но Шик присел на табуретку, а им кивнул в угол, где оказалась удобная ниша, на полу которой виднелись остатки собачьей шкуры. Все стены и потолок обвивали чёрные провода, словно ядовитые змеи, к которым нельзя было прикасаться, о чём тут же остерёг хозяин, бодро объявив:
– Принимайте рабочее место, молодцы.
– И что же нам делать?
– А ничего. Главное – не заснуть, поэтому дежурить будете по очереди.
– Здесь и спать?! – дёрнулся от возмущения Ковригин, но тут же присел, так как голова его упёрлась в сплетение проводов на потолке. – Задохнёшься же?
– А я палочку вот приспособил. – Шик приоткрыл ею и тут же захлопнул форточку напротив себя. – Не пользуюсь. От двух лёгких одно осталось, берегу. А вам рекомендую, так как выходить отсюда без особой надобности нежелательно.
– Ну, попали! – горько охнул Ковригин. – Мне камера с Шушарой теперь раем кажется.
– Всё внимание на эту панель. – Шик ткнул перед собой пальцем, засветилась маленькая лампочка. – Товарищ Распятов? – спросил Шик и прильнул к панели.
– Кто это? Распятов у аппарата! – послышался из неизвестности далёкий голос.
– Это губрозыск, здравствуйте. – Шик улыбнулся неизвестно чему. – Извиняюсь, проверка.
– Вы бы лучше доклад искали, чем проверять, – раздражённо ответил голос и смолк.
– Этим и занимаемся, – согласился с ним Шик и повернулся. – Важного человека разрешено беспокоить только в исключительных случаях. – Ясно?
– А что делать-то? – не терпелось Ковригину.
– А ничего, – довольный собой, Шик чуть не подпрыгнул на табуретке. – Распятов, наверное, и нужный человек в губкоме, но он болтун. Вот, убедитесь сами, господа хорошие. – И сунул китайцу наушники.
– Он ругает нас! – вслушиваясь в разговор, поддакнул Сунцов. – Выставляет ослами какой-то дамочке.
– Секретарше, – махнул рукой Шик, – дам высокого ранга этот чиновник опасается. А эту, Сонечку, иногда щиплет за бока, но не более.
– И это всё, что удалось вам выяснить здесь за неделю? Хороши темпы! – Ковригин сплюнул с досады.
– Аппаратура пущена недавно, – обиделся старичок, поджав губы. – Заметьте, аналогов нет. К тому же здесь всё-таки губком! Всё остальное время ушло на монтаж, наладку…
– Извините…
– Я вас понимаю, – с грустной улыбкой продолжал Шик, – молодость всегда торопится, это естественно. Я сам когда-то…
Но досказать ему не дал Сунцов.
– Глядите! – сунулся он к панели, где заметался огонёк сигнала.
– Слушайте! – нажал кнопку Шик. – На вас же аппарат!
– Она разговаривает с женщиной, – прошептал Сунцов. – Называет её Стефанией.
– Это новая работница, – кивнул Шик. – На днях принята. Венокурова-младшая. И пользуется ужасной популярностью у всех.
Он повернулся к Ковригину, считая его за старшего, и доверительно пожаловался:
– Ей звонят мужчины со стороны. А ведь ещё товарищ Мейнц уверял меня, что в губкоме запрещены разговоры на посторонние темы.
– Бабы! – коротко рассудил Ковригин.
– Э, нет, – погрозил пальчиком Шик. – Я слушал те беседы, они наводят на странные мысли.
– Турина нашего обсуждают, – продолжая слушать, вытаращил глаза на Ковригина Сунцов. – Сонечка сообщила этой Стефании, что Василий Евлампиевич выезжает в Саратов!
– Да, да, Сонечка тоже хорошая болтушка, – закивал головой Шик. – Турин звонил товарищу Распятову, уведомил его о вызове в Саратов. Сказал, что пробудет там несколько дней. За себя оставляет Камытина.
– Чёрт возьми! – выругался Ковригин. – Это же тряпочный телефон! Секретную информацию обсуждают какие-то дамочки!
– Вот! А я что вам говорил! – тут же поддакнул Шик. – Это наводит на странные мысли.
– Подозрительные, я бы сказал! – рявкнул Ковригин.
– Тише, – оборвал их Сунцов. – Эта Стефания звонит теперь какой-то Катерине.
– Это её сестра, – подсказал Шик, – они часто перезваниваются. Катерина Венокурова – председатель женсовета.
– Шишка! – буркнул насмешливо Ковригин. – Но телефон установили не для этого.
– Она передала номер вагона, – прошептал Сунцов и, стащив наушиники с головы, вытер вспотевший лоб.
– Чего? Какой ещё номер? – насторожился Ковригин. – Ты толком можешь объяснить?
– Что вам неясно, молодой человек? – вмешался Шик. – Выпытав у беспечной секретарши, эта подлая женщина всё сообщила сестре.
– Каким вагоном Турин едет в Саратов?! – вскричал Ковригин.
– Ну конечно.
– И зачем это ей?
– Не иначе кто-то поедет следить за Туриным, – устал объяснять Шик, прикрыв глаза.
– Но зачем? Скажите мне, зачем, раз уж вы всё знаете наперёд!
– Я знаю одно: вам следует поспешить на вокзал, – совсем тихо сказал старичок. – Но упаси вас Бог предпринимать какие-то экстренные меры. Вы просто выясните, кто из знакомых сядет в один поезд с Василием Евлампиевичем… А после дадите ему знать.
– Венокурова?.. – рванувшись к дверям, обернулся Ковригин.
Но Шик только пожал плечами.
На перроне в Саратове Турина встретил сам Странников. Был он бледен, сильно взволнован и, увлекая начальника губрозыска к поджидавшему автомобилю, на ходу бросил:
– В гостиницу, где остановилась наша делегация, не поедем. Я тебя в ресторанчик здесь один… скромненький. Не возражаешь?
И предложил устроиться на заднем сиденье.
– Что произошло? – спросил Турин.
– Потом! Всё потом! – Ответственный секретарь многозначительно кивнул на шофёра и схватился за голову.
Они домчались до места почти молча. Скорее из вежливости Странников лишь поинтересовался:
– Как сами доехали?
– Нормально. – Турин не сводил с него встревоженных глаз. – Заметили, как мелькнула на вокзале Венокурова Екатерина?..
– Екатерина?! – вскинулся Странников и до боли вцепился в руку Турина.
– Она, – осторожно попытался высвободиться тот. – Но в вагонах я её не видел.
– Это сука ещё та! – сжал губы секретарь. – И вас обвела вокруг пальца! Спряталась где-нибудь. Сюда она прикатила неслучайно. Вот что я скажу.
Турин смолчал, но реакция Странникова его поразила.
– Вы её плохо знаете, – он прикрыл рукой рот, – непременно отправилась прямиком в нашу гостиницу. Разнюхивать. Эта ведьма чует запах крови!
– Что вы говорите, Василий Петрович?! – Турин старался сохранять спокойствие. – Что же всё-таки случилось?
– Убийство! – прижавшись к нему, зашептал на ухо Странников. – Или самоубийство! Впрочем, в этом, конечно, разберутся. Это не самое главное. Давайте помолчим, мне плохо.
– Может, остановимся? – рванулся к шофёру Турин.
– Что вы! Ни в коем случае! – оборвал его секретарь, а обернувшемуся шофёру махнул: – Гони, гони!
– Но кого? – не унимался Турин.
– Павлину мою удавили, – прошептал Странников, закрыл глаза и в изнеможении отвалился на спинку сиденья.
Больше он не проронил ни слова, как ни пытался его разговорить начальник губрозыска.
Ресторан оказался на отшибе. Старое двухэтажное здание, обшарпанные стены навевали брезгливость, но Турин решил, что сейчас им лучшего и не надо.
– Водки! – только вошли, приказал подскочившему официанту Странников. – И уголок потише. А ты отпусти водителя, – кивнул он Турину. – У приятеля машину попрошу. Доберёмся потом сами.
– Есть отдельный номерок, – ставя графин на стол, поклонился официант.
– Веди!
Турин шагал, замыкая процессию и приглядываясь к посетителям. Публики было мало, и ей было явно не до них.
Номер, под стать заведению, поражал дряхлостью и запущенностью, но диван и два кресла оказались вполне качественными и даже чистыми, соринки официант лихо смахнул, разлил из графинчика водку по рюмкам и удалился. Турин задержался у двери, прислушался к его затихающим шагам, прижал её плотней.
– Ты ничего такого не думай, – жадно выпил водки секретарь. – Я к убийству непричастен.
– А почему вы решили, что убийство? Сами вроде только что обмолвились о другом.
– Никто ничего не знает! – Странников потянулся опять к водке.
– Тем более…
– На допрос вызывают. Вот и трясёт всего. Ждал твоего приезда как Бога! Не приучен, – он осклабился, – показания давать. А теперь вот придётся…
Он опрокинул очередную рюмку, упал в кресло и закрыл глаза.
– Успокойтесь, Василий Петрович, – выбирал место, куда бы примоститься, Турин. – Я прибыл, и вам нечего бояться.
– Давай помянем её! – вскочив, словно в лихорадке, тот схватил рюмку, она дрожала в его руке. – Павлинки больше нет!.. Кому понадобилась её жизнь?
Он опрокинул в себя водку, словно воду, не закусил, наполнил и выпил ещё, вливал в рот, торопясь утолить сжигавшую его жажду.
Турин наконец спохватился, удержал его руку.
– Достаточно. Вы спьянитесь.
– С утра крошки не проглотил, – повалился тот снова в кресло, закрывая глаза. – А следователь, наверное, думает, что это я её удавил… Он думает, что я и есть убийца, Василий Евлампиевич! Вот в чём дело…
– Почему вы так считаете?
– Почему?.. Потому что я был с ней! Потому что видел её живой последним…
– Кто-нибудь может подтвердить?
Странников молчал, безумно вращая глазами.
– Вас видели вместе накануне?
– Не знаю! – вскочил на ноги секретарь и заметался по тесной комнате, натыкаясь на углы мебели. – Видели? А как же! Конечно, видели! Я же не человек-невидимка! Ну что уставились на меня? Я с ней спал! Жил здесь как с женой! В каком-то доме… Она сняла квартиру. Там и умерла моя Павлинка…
– Это ещё не доказательство, – дождавшись конца истерики, начал Турин как можно спокойнее, одновременно подыскивая место, чтобы всё-таки сесть; свою рюмку он так и поставил на стол.
А когда наконец устроился, поднял глаза на секретаря, замер: Странников плакал, не скрывая слёз.
Ситуация грозила стать неуправляемой, Турин растерялся, чтобы только не молчать, спросил:
– Куда вас вызывают?
– Что? – Странников словно очнулся, полез за платком, пристыженный минутной слабостью, начал рыться в карманах в поисках папирос.
– Когда вам надо быть в прокуратуре и у кого?
– В прокуратуре? – Странников уставился на начальника губрозыска, словно тот произнёс нечто ужасное. – С чего вы взяли?
– Покажите мне повестку о вызове.
– Никакой повестки! Что вы говорите?
Турин откинулся на спинку кресла в замешательстве. Ответ секретаря поразил его до такой степени, что он потерял над собой контроль, а это редко случалось.
– Мейнц мне позвонил. – Странников закурил и тяжело закашлялся, словно больной. Иногда сквозь этот тяжкий неестественный нервный кашель ему удавалось всё же выдавливать отдельные фразы. – Он в курсе… куда… зачем… к кому…
Турин постарался взять себя в руки. Он поднялся, заказал горячего чая, холодных закусок и, пододвинув кресло поближе к Странникову, как можно доверительнее произнёс:
– Дорогой Василий Петрович, чтобы вам помочь, надеюсь, я за этим сюда и вызван, мне необходимо знать все подробности случившегося. С Мейнцем я побеседую сам. Думаю, мы найдём общий язык. От вас мне хотелось бы услышать правду… насколько вы мне её доверите.
Принесли чай. Не сговариваясь, они оба потянулись за стаканами.
– Мне нет нужды врать, – схватив стакан, скривившись от горячего и отодвинув его от себя, Странников полез за новой папироской, закурил, подняв глаза на Турина, долго и тяжело изучал его лицо. – Что ж врать? Когда над пропастью оказался.
– Ну, ну, Василий Петрович, – ободрил его Турин, – мне кажется, не всё так страшно.
– Не страшно?.. Ну слушайте. Только не перебивайте, иначе я собьюсь и потеряю желание… – он горько хмыкнул, – исповедоваться сыщику.
Турин покривился, лицо его налилось краской, но он не шелохнулся, только пальцы рук крепче вцепились в подлокотники кресла.
– Эту женщину принёс сюда сам дьявол, – хмуро начал секретарь. – После того раза, вы помните глупую затею Задова с бенефисом в театре, мы почти не виделись. Но первая близость, её тело запалили меня. И всё же, словно чувствуя, что к хорошему это не приведёт, что они затевают какую-то коварную и дерзкую игру вместе с женихом, я игнорировал её предложение о новой встрече. Подвернулось совещание в Саратове, на которое мне можно было бы и не ехать, но я умчался, лишь бы её близость и доступность не соблазнили меня на опрометчивый шаг. И что же? Через день или два по приезде я наткнулся на неё в нашей гостинице. Благо, что нас не заметили вместе, Мейнц словно привязанный ходил за мной по пятам, но и он прозевал. Эта сука, вы её видели, Венокурова, примчалась сюда, словно по его зову! Они затеяли на меня облаву! Вам не кажется?
– Не отвлекайтесь, Василий Петрович, всё это потом, всё потом…
– Я плюнул на совещание, перекинул дела на Мейнца, соврал ему, что встретил старую знакомую, развлекусь несколько дней…
– А?.. – открыл было рот Турин.
– Он сам забавляется здесь по вечерам не хуже меня. С кем-то из нашей делегации. Я застал их однажды в номере… – Он помолчал. – Доверить дела на него у меня были все основания. Я же в этом Саратове провёл почти всю свою жизнь, дорогой Василий Евлампиевич!.. Сколько всего здесь было!.. – Странников постепенно преобразился, рассказывая, при последних словах откинулся на спинку кресла и даже улыбнулся мечтательно, вспоминая.
– И я действительно перебрался к давней знакомой Тамаре, – подмигнул он Турину. – Она одинока, сохранила свежесть. Должен же я был где-то нормально питаться, отдыхать! А Тамара такая милая женщина, и совсем не забыла меня.
Он глянул на графинчик с водкой, но Турин непроизвольно поморщился, и секретарь вернулся к своему рассказу:
– Когда в квартире Павлины мы расставались утром, она предупредила, что о следующей встрече даст знать сама.