</p>
<p>
11.</p>
<p>
30 августа 1988 года.</p>
<p>
Космодром Байконур, Ленинск.</p>
<p>
Площадь Ленина</p>
<p>
</p>
<p>
Агент встретил Макарьева в Ленинске совершенно случайно. Лейтенант вышел на улицу из дверей штаба полигона, бросил рассеянный взгляд по сторонам, сосредоточенно размышляя о чем-то своем, и неторопливо зашагал в направлении площади Королева. Агента, который был всего в полусотне шагов от него, Антон не заметил только потому, что лучи заходящего солнце в этот момент били прямо в глаза Макарьева, и человеческая фигура на фоне яркого света выглядела темной и слегка размытой.</p>
<p>
Агент поспешно отступил в глубь аллеи, стараясь укрыться за стволами невысоких деревьев. И только тут сообразил, что со стороны его поведение выглядит нелепо.</p>
<p>
«Какого черта я полез прятаться в кусты? Что-то нервишки совсем расшалились, - Агент оперся рукой о ствол ближайшего дерева и перевел дыхание. - Наверное, я просто очень устал за эти два дня».</p>
<p>
Тревога, усталость и судорогой сводящее мышцы напряжение навалились на плечи невидимым, но ощутимым грузом.</p>
<p>
«Черт бы тебя побрал, лейтенант», - с холодной ненавистью подумал Агент, уперев тяжелый взгляд в спину удалявшегося Макарьева.</p>
<p>
Он представил, с каким звериным удовольствием мягкой и быстрой походкой догнал бы лейтенанта, перекинул через его шею тонкий белый шнур самодельной удавки, лежащей в ожидании своего часа в кармане брюк, и резким движением развел руки в стороны, удерживая навесу бьющееся в агонии тело Макарьева. Видение, на доли секунды возникшее перед его глазами, было таким ярким и контрастным, что Агент даже захрипел от возбуждения.</p>
<p>
«А ну-ка спокойно, - осадил он себя и испуганно огляделся. - Лишние эмоции еще никогда и никому не помогали. Да и вообще хватит трупов. В них, кстати, больше нет надобности. Ведь этот раунд я выиграл. Выиграл вчистую».</p>
<p>
Агент довольно ухмыльнулся. Он спланировал всю операцию очень точно. Поэтому заранее был уверен, что выиграет эту схватку с судьбой, окажется в итоге сообразительнее, умнее и смелее, чем эти недалекие, увязшие в повседневной суете людишки, так смешно всегда путающиеся у него под ногами.</p>
<p>
Но вот что странно: чем ближе был день начала операции на второй площадке космодрома, тем острее он начинал ощущать, что в последний момент непременно произойдет какая-то досадная случайность, которая поставит под угрозу срыва весь его расписанный по этапам и тщательно продуманный план.</p>
<p>
Такая случайность и явилась за четверо суток до стартового дня в лице вернувшегося из отпуска лейтенанта Макарьева. Агент смотрел на выходящего из вагона мотовоза Антона и чувствовал, как его постепенно охватывает паника. Строя свои расчеты, он был уверен, что Макарьев появится на службе только утром 29 августа, в понедельник, когда все основные события уже свершатся. Но лейтенант неожиданно вернулся в часть в четверг. Это означало, что в отделении систем жизнеобеспечения, на ключевом направлении операции, запланированной на ночь перед запуском советско-афганского экипажа, появлялся лишний, неучтенный его планом человек - Антон Макарьев. А значит, летели к черту все расписанные заранее схемы, перемещения людей становились случайными и плохо прогнозируемыми. И, следовательно, резко возрастал риск срыва всей операции. «Лишний» Макарьев вполне мог в ту ночь случайно оказаться на пути Агента...</p>
<p>
Агент ухмыльнулся, вспомнив, как тонко пришлось ему сработать, чтобы убрать Макарьева подальше от основного театра действий. В ночь накануне старта лейтенант неожиданно получил назначение в наряд…</p>
<p>
Вторая случайность проявилась тогда, когда выяснилось, что этот наряд Макарьева - караул около готовящейся стартовать ракеты, офицерский караул «под елочкой». По плану Агента на этом месте мог оказаться любой офицер части - это было несущественно для успешного завершения операции. Вечером, всего за насколько часов до начала событий, исподтишка поглядывая в сторону собирающегося в наряд лейтенанта, Агент вдруг совершенно отчетливо понял, что этот молодой стройный парень в ладно сидящей на нем военной форме уже по существу покойник. Странно, но эта мысль доставила ему даже некоторое удовольствие: Макарьев, - та самая случайность, которая поставила под угрозу срыва весь его замысел, - в итоге окажется в самом центре событий и должен будет умереть в течение предстоящей ночи. Сама судьба словно бы воздавала по заслугам лейтенанту, нарушившему стройность его планов. Значит, удача была по-прежнему на его, Агента, стороне.</p>
<p>
А третьей крайне неприятной случайностью оказалось то, что Макарьев все-таки остался жив. Остался жив только потому, что первым заметил идущих к периметру ограждения диверсантов. Агент же, напротив, предполагал, что более опытная троица, переброшенная из Афганистана, обнаружит осматривающих заграждение солдат и офицера чуть раньше. Обнаружит и попробует тихо устранить...</p>
<p>
На деле же все получилось иначе. Макарьев увидел диверсантов первым и с глупым мальчишеским геройством ввязался с ними в открытый бой. Карм Али Шухи, самый опытный из переброшенной из Северного Афганистана тройки, решил уничтожить нападавших шурави одной гранатой. Он-то не знал о дефекте взрывателей. Привычным движением руки рванул кольцо гранаты, отпустил чеку и...</p>
<p>
«Но, несмотря на все случайности и препоны, я все равно выиграл, - Агент тихо рассмеялся. - Я победил!»</p>
<p>
...Его всегда считали середнячком. Незаметным, послушным и тихим мальчиком.</p>
<p>
Он был вторым сыном в семье скромных инженеров, всю свою жизнь проработавших на большом авиационном заводе в Подмосковье. Его старший брат уже оканчивал школу, а семья из четырех человек все еще ютилась в небольшой комнатке в общежитии - с квартирами в их городке было очень напряженно. Власти вбухивали миллионы и миллиарды в военные программы, а простые советские труженики, винтики гигантского хозяйственного механизма, десятки лет ждали, когда народное государство предоставит им приличное жилье.</p>
<p>
Говорят, что самые яркие картины своего детства человек запоминает на всю жизнь. Его детство прошло в длинных узких коридорах заводской общаги, пропахших ароматами общей коммунальной кухни, вонью общественного туалета и едким запахом хлорки, которую использовали и для мытья полов, и для травли крыс и тараканов. Родители опасались выпускать детей даже в грязный проходной двор. Рядом с корпусом общежития располагалась пивная и поддавшие до степени полного отчуждения от окружающей советской действительности мужики - рабочие, техники и инженеры все с того же номерного военного завода, - частенько выбегали справить малую или большую нужду прямо около прогнившего деревянного грибка песочницы или около покосившейся, проржавевшей до основания, детской игрушечной ракеты. А бывали случаи, когда тут же, во дворе, с матами - перематами, подвыпившие завсегдатаи пивнушки начинали выяснять друг с другом далеко не производственные отношения. Тогда в ход шли ножи, булыжники и разбитые под «розочку» бутылки. Когда ему было всего восемь лет, один из таких конфликтов закончился смертью их соседа по общежитию, веселого и бесшабашного токаря дяди Коли. Зарезали дядю Колю еще вечером, в сумерках. В темноте кровь была незаметна, покойник сидел, прислонившись к стене в классической позе подвыпившего мужика, и только утром, часов в шесть, дворник обнаружил, что токарь Коля не просто спит на улице, перепив с вечера, а уже несколько часов как мертв. Зарезали Колю небольшим ножом, который валялся рядом с трупом.</p>
<p>
Он хорошо запомнил то сентябрьское утро, когда он, школьник второклассник, выбежал из общаги с ранцем за плечами и остановился, как вкопанный, когда увидел во дворе суетившихся милиционеров, судебно-медицинских экспертов и врачей. Дядя Коля уже лежал на носилках около стены дома, глаза его были наполовину закрыты, а лицо стало непривычно бледным, как будто слепленным из воска. Рядом, с запекшейся на лезвии кровью, лежал тот самый нож.</p>
<p>
Это было одно из первых его открытий на пути во взрослую жизнь. Человека, оказывается, можно убить. Даже очень большого и очень сильного человека можно убить совсем небольшим ножом.</p>
<p>
После школы он вернулся домой и тайком взял с общей кухни чей-то столовый нож. Долго и очень внимательно рассматривал тонкое, сверкающее в лучах солнца, лезвие. Было что-то завораживающе прекрасное в этом куске металла, способном прервать любую человеческую жизнь. Сжимая рукоять ножа, он представлял как острая сталь пронзает чужое, упругое, но все-таки такое нежное и податливое тело, и чувствовал странное, никогда ранее не испытанное им, тихим мальчиком из скромной семьи, возбуждение.</p>
<p>
Второй важный урок - о силе и влиянии денег - он получил, когда учился в шестом классе. К очередной годовщине Октября власть решила продемонстрировать свою заботу о трудящихся, и его отцу наконец-то вручили в райисполкоме ордер на новенькую трехкомнатную квартиру почти в самом центре небольшого подмосковного городка. Как они радовались! В новом доме еще только завершались отделочные работы, а они уже всей семьей бегали смотреть свою будущую жилплощадь, прикидывали, какую мебель придется купить, что и где поставить в казавшихся огромными комнатах. И мама, светясь от счастья, говорила, что у них с братом будет теперь своя - своя! - отдельная комната.</p>
<p>
Счастье их семьи длилось почти две недели. А потом отца снова вызвали в исполком и чиновник из жилотдела, почему-то избегая смотреть посетителю в глаза, попросил вернуть ордер. Произошла, мол, накладочка, путаница в бумагах, и ордер на квартиру их семье дали ошибочно. Переехать в квартиру должна совсем другая семья, а их очередь подойдет только через полгода. Или через год.</p>
<p>
Когда он вернулся из школы, отец сидел за столом в самом углу их маленькой комнаты, и пьяно уронив голову на руки, срывающимся голосом рассказывал матери, как и почему у них отобрали квартиру. Бледная и осунувшаяся мама присела рядом с отцом на самодельном деревянном стульчике. По лицу ее медленно катились серебристые бусинки слез.</p>
<p>
Сначала он не мог поверить. Несколько дней он ждал, что все прояснится, справедливость восторжествует, и их семья все-таки переедет в новую квартиру. После уроков, почти каждый день, он бежал к тому дому и во все глаза смотрел на новенькие двери в подъездах, весело блестевшие на солнце стекла окон и свежие, только что побеленные в нежно-оранжевый цвет стены. И никак не мог поверить, что это уже не его дом.</p>
<p>
Вскоре в дом стали переезжать новые жильцы. И однажды он увидел, как распахнулись двери той самой квартиры, и грузчики стали заносить внутрь домашнюю утварь из подъехавшей к самому подъезду большой машины. Рядом с машиной на деревянной лавке сидел толстый мальчишка, болтал ногами и ел бутерброд с колбасой и сыром.</p>
<p>
- Привет! - он подошел поближе к мальчишке. - Переезжаешь?</p>
<p>
- Здорово! - мальчишка лениво скользнул по нему глазами. - Переезжаю. Вон в ту квартиру.</p>
<p>
Его толстый палец уперся в квадрат окна на третьем этаже. За этим окном была та самая комната, которая всего пару недель назад могла стать его комнатой.</p>
<p>
- Долго своей очереди ждали? - поинтересовался он у мальчишки, присаживаясь рядом на лавочку.</p>
<p>
- Чего? - глаза мальчишки удивленно округлились. - Какой очереди?</p>
<p>
- Ну, на квартиру, - он мотнул головой в сторону дома.</p>
<p>
- Да ты что, смеешься? Какая очередь? - мальчишка перестал жевать и растянул в улыбке пухлые губы. - Мой папа - завмаг. Заведующий магазином, понимаешь? Это пусть народ стоит в очередях. А папа никогда стоять не будет.</p>
<p>
- Почему не будет? - искренне удивился он. - Все же стоят...</p>
<p>
- А мы - это не все, - надменно захихикал мальчишка и его подбородок гордо вздернулся вверх. - Мой папа может дать. Понимаешь? Дать кому нужно. Зачем же ему стоять в очереди, если он может дать?</p>
<p>
- Это же не справедливо, - чуть слышно произнес он, рывком поднялся с лавки и что есть силы ударил кулаком в лицо хохочущего мальчишки.</p>
<p>
За ним долго гнались. Гнались побросавшие вещи грузчики, гналась горластая, упитанная тетка - наверное, мать того самого толстого мальчишки. Но попробуйте поймать худенького, невысокого и юркого пацана да еще в весеннюю распутицу...</p>