– Всякое смотрю, – отвечал я. – По крайней мере, все громкие фильмы уж точно. Так что и Варвару твою наверняка где-то видел.
– Ну в громких она покамест не снималась, – протянул Волнистый. – Не видел ты ее, видимо. Если бы видел, запомнил – ручаюсь.
– Что – такая талантливая?
– И красивая. – Волнистый по-прежнему лопался от самодовольного восторга. – Красивая – это еще очень мягко говоря.
– Ну да, понятно, – уже немного раздраженно хмыкнул я. – Красивая-раскрасивая. Сверхкрасивая.
– Вот именно! – не заметил моей иронии Волнистый. – Да что ты, старик, я уже, значит, три месяца как с ней расписался, а все не могу привыкнуть. Уж так мне, считаю, повезло. Она ведь поначалу меня вообще не воспринимала. Как мужчину, я имею в виду. Как режиссера она меня уважала с первой встречи – как на пробы ко мне пришла. В работе – ангел просто. Да и в жизни… Ну я с ней снял один пока только фильм – «Закат в Закавказье», не видел? – Я опять покачал головой. – Ну такое приключенческое кинишко. Ничего себе, я считаю, получилось. Прежде всего за счет Вари… Закончились, в общем, съемки – я от нее, конечно, не отстаю. Она – как-то так поначалу не очень меня воспринимала. И довольно долго это длилось – я уже даже надежду почти потерял. Ну а раз однажды не выдержал уже, приехал к ней без предупреждения – бухнулся на колени. Казни, говорю, или милуй. Я, говорю, точно понял: мне нужна только ты. Больше вообще никто. Во-об-ще. Я не врал – я действительно так думал и думаю. И всегда буду думать. Я ей много тогда всего наговорил – чуть ли не час на коленях простоял. Я, говорю, не понимаю, как жить, не знаю, зачем, для чего, почему… Без тебя жизнь бессмысленна. Абсолютно. А с тобой в ней будет смысл двадцать четыре часа в сутки. Я такие фильмы с тобой сниму! Ты самой популярной девушкой в Союзе станешь. А может, и в мире. И без тебя я теперь, клянусь (я действительно поклялся – и клятву сдержу), ни одного фильма не сделаю. Не захочешь у меня сниматься, вообще уйду из кино. Да и из жизни, вероятно… Поверь, говорю, Варя, без тебя, вне тебя для меня теперь ничего не имеет значения. Пусть хоть огнем все горит… Послушала она меня, послушала, помолчала. И потом запросто так говорит негромко: «Хорошо, я согласна». И я теперь, старик, счастливейший из смертных! Вот так вот. – И Волнистый залпом осушил еще один бокал.
5
Признаться, он меня удивил. Кто мог ожидать от этого перманентно самодовольного, нахального, безудержно жизнерадостного типа, сибарита по призванию, этакого воплощенного Стивы Облонского… так кто, спрашивается, мог ожидать от него столь сильной любви к кому бы то ни было? Каюсь, я не мог. Но в эту минуту я ему полностью поверил.
Волнистый же наполнил себе новый бокал, зажег следующую сигарету и продолжил изливать свои восторги по поводу жены:
– Понимаешь, я до сих пор не могу поверить, что она – моя, что она всегда рядом. Что у меня дома, вместе со мной, и только со мной, есть такое чудо. Это неописуемое чувство – я даже не подозревал, что такое возможно. Я каждый день осыпаю ее цветами и комплиментами – и, кажется, никогда уже не смогу остановиться. «Ты – восьмое чудо света!» – так я ей и говорю. Или вот давеча чего сформулировал: «Если, говорю, завтра неоспоримо докажут, что существует бог, на меня это не произведет никакого впечатления. Потому что я навек впечатлен тем фактом, что есть ты. А поразительнее этого ничего быть не может!..» И все это, заметь, тоже совершенно искренне. Я действительно так думаю. – Волнистый настаивал так, словно я ему не верил. А я почему-то очень понимал его и продолжал верить каждому слову, даром что всегда считал его болтуном и хвастуном. И потом я ничего не знал о его жене, но тоже сразу уверовал, что она – какая-то особенная. Слишком уж непривычно красноречивым был сейчас Волнистый.
Мне показалось, что надо хоть что-нибудь ответить на эту пламенную речь, но я сумел выдавить лишь:
– М-да, не знаю, что и сказать…
– Когда увидишь ее, сам все поймешь, – подмигнул мне Волнистый. – Так, значит, актрисы у тебя нет?
– Нет, нет…
– Ну так посмотри Варю! В смысле – пробы сделай.
Я усмехнулся:
– Валера, слушай, да все, что у меня пока есть, – это сценарий. Его на студии только читали, а в Госкино еще ничего и не слыхивали. Пока одобрят, пока запущусь, пока то да се… Это я не знаю, сколько еще времени пройдет…
– Так что ж ты не шевелишься? – недоумевал Волнистый. – Сходи уже в Госкино… А директор чего сказал?
– Сурин-то? Да он тоже не читал еще…
– Ну так если ты будешь таким настойчивым, то, конечно, как раз через десять лет и запустишься… Ладно уж, – Волнистый тяжко вздохнул, – я, если что, замолвлю за тебя словцо. Не боись – всё одобрят.
И опять он меня поразил.
– Ты серьезно? – кинул я на него подозрительный взгляд. – Ты же сам хочешь это ставить! И при этом будешь содействовать, чтобы мне разрешили?
– А чего такого-то? – пожал плечами Волнистый. – Я ж не собака на сене, чтоб и ни себе, и ни другим… Раз уж ты такой единоличник, ставь сам, конечно. Ты автор, ты хозяин-барин. А я тебе, безусловно, помогу, но при одном условии. («Эге! – мысленно воскликнул я. – Так я и думал, а то откуда же такое бескорыстие?») Чтоб ты в обеих главных ролях снял Варю. Я, впрочем, мог бы и не выдвигать тебе тут никаких ультиматумов. Я знаю, что ты не сможешь ее не снять. Она идеально подходит на эту роль… на две то есть роли – и лучше ее ты в целом мире не найдешь!
Здесь я все-таки позволил себе некоторый скепсис:
– Так уж и в целом мире? Что – даже с Одри Хепбёрн твою Варю не сравнить?
– Какая там Хепбёрн! – отмахнулся Волнистый. – И рядом она не валялась. Сам скоро убедишься!
Что ж, ему по-настоящему удалось разжечь мое любопытство. Теперь я не успокоюсь, пока не увижу эту самую Варю… как там ее?
– Как, говоришь, фамилия-то? – наморщил я лоб. – Варвара…
– Волнистая, – вновь просиял, как медный пятак, Волнистый.
6
Он окончательно опьянел и уже начал меня немного раздражать своим непомерно экзальтированным отношением к жене.
– Она такая прелесть, такой идеал, – вещал Волнистый, уже даже не глядя на меня, будто разговаривал сам с собой. – Я самый счастливый человек на земле – и это не фигура речи! Для меня теперь абсолютно все хорошее, что есть в мире, сосредоточено только в ней, в моей Варе. А вне ее нет и не может быть ничего хорошего… Будь моя воля, я бы вообще удалился вместе с ней навсегда от всех остальных людей. Где-нибудь на необитаемом острове бы с ней жил – и был бы еще более счастлив. Потому что там я действительно находился бы с ней рядом двадцать четыре часа в сутки. Но это утопия, конечно. Надо жить в обществе, надо работать. Прежде всего ради нее – Вари. Ей это нравится, она увлечена своей профессией. Вот я и хочу, чтобы она снималась только в самых… не скажу лучших – в самых подходящих для нее сценариях. И твой, – он наконец взглянул на меня, – твой, Аркаша… Аркадий, сценарий подходит больше любого другого. Ни в каком другом фильме Варя не просияет так, как в этом…
– А классический репертуар ты для нее не рассматриваешь? – все еще недоверчиво спросил я. В том, что Волнистый беспредельно обожает свою жену, я не сомневался, но до сих пор не мог взять в толк, почему он прицепился именно к моему сценарию – возможно, и имеющему свои достоинства, но при этом довольно сумбурному, наигранному, подражательному, даже отчасти вымученному. Я же помню, как я его сочинял, – под конец буквально заставлял себя. Коли уж, мол, начал, надобно закончить. Потом, правда, перечитал все полностью и даже удивился: совсем не так плохо получилось, как казалось в процессе. Но и ничего выдающегося, прямо скажем. Меня так и подмывало спросить у восхищающегося Волнистого, до конца ли он понял все, что я там понаписал? Потому что сам я, например, даже и не взялся бы пересказать сюжет собственного сценария…
За этими мыслями я и не услышал половины объяснений Волнистого насчет того, почему он не видит свою Варю в классическом репертуаре:
– …Сколько можно все это играть – то на театре, а теперь и в кино! По тому же Чехову хоть один был фильм хороший?
– У Хейфица вроде нормальные, – вставил я с таким видом, будто внимательно слушал его последний пламенный спич.
– Чушь! – отмахнулся Волнистый. – Вообще Хейфиц без Зархи испортился.
– Как и Зархи без него, – добавил я – и оба мы злорадно заржали.
– Ну вот «Анну Каренину» его ты же видел? – вспомнил Волнистый. – Тоже ерунда! И я это не из зависти говорю – у меня бы такая же ерунда вышла. И у тебя. Потому что это набило оскомину – ну ни к чему сегодня экранизировать то, что все и так читали! Это уже бессмыслица полная, а не кино. Кино должно быть на современные темы, по оригинальным сценариям – это вот мое твердое убеждение. И я бы хотел, чтобы Варя только в таких фильмах играла – неважно, у меня или у других. Сыграй она, скажем, очередную бесприданницу или даму с собачкой, на такое просто никто не пойдет. Хотя Варя и с такими ролями справится на ять, будь покоен! Но никто не увидит, не оценит. Зритель скажет: очередное иллюстрирование литературы вместо нормального фильма…
Я вдавил окурок в пепельницу.
– Может, ты и прав. Но все равно успешные примеры можно найти, если об экранизациях классики говорить. Режиссерские большие удачи тут и впрямь трудно вспомнить, но актерские точно были… Из Одри Хепбёрн, я считаю, вышла дивная Наташа Ростова.
– Что ты прицепился с этой своей… буржуазкой? – неожиданно взорвался Волнистый.
Я рассмеялся:
– Почему буржуазкой? Потому что актриса из капстраны?
– Потому что типичная мещанка из капстраны! – безапелляционно заявил Волнистый. – И вообще, Савельева мне в этой роли больше нравится, – добавил он.
– Да, и она недурна, – согласился я. – При том что такой же примерно типаж… А Варвару свою ты бы как описал? Может, похожа на кого-нибудь? Хоть отдаленно…
– Ни на кого, – серьезно заявил Волнистый, смотря на меня уже протрезвевшими, как мне показалось, глазами. – Даже отдаленно. Она просто лучше всех.
7
Когда следующим утром я пришел на студию, то первым делом попросил свою «правую руку» – второго режиссера, первого ассистента, и вообще, незаменимого помощника Веру – отнести сценарий директору «Мосфильма» Сурину.
Вера в недоумении приняла из моих рук папку:
– Ты все-таки хочешь это ставить?
Я вскинул на нее глаза и с легким недовольством спросил:
– А что такое?
Вера замялась было, но тут же глубоко вдохнула и решительно сказала:
– Аркадий, это неудачный сценарий.
Почему-то ее мнение – к которому я всегда прислушивался – не вызвало у меня никакого огорчения и даже, наоборот, пробудило какую-то азартную радость.
– Кто тебе это сказал? – еле сдерживая смех, поинтересовался я.
Вера оскорбилась:
– У меня и своя голова есть на плечах.
– Значит, это твое личное мнение?
– Да. Но ты, конечно, и сам считаешь так же.
– Я? Вовсе нет. С чего ты взяла?
– Потому что… – Вера запнулась, – потому что я знаю тебя лучше, чем ты сам.
Вся моя радость куда-то улетучилась. Я вновь подумал о том, о чем старался никогда не думать. Я избегал этих мыслей, а если они все-таки возникали, старался уверить себя, что это все нелепые домыслы. Но хотя бы раз в день Вера обязательно говорила или делала что-то такое, от чего я моментально приходил в неуютное замешательство. Я почти боялся этих моментов.
Вот и сейчас я с щемящей тоской подумал: «Нет, это все-таки правда. Сколько можно себя обманывать? Она меня любит. Или скажем менее категорично: она в меня влюблена. Сути дела это не меняет. Все это очень грустно. И я вновь остро чувствую себя виноватым, хотя умом понимаю, что ни перед кем ни в чем не провинился…»
Казалось бы, при чем здесь тоска, грусть, чувство вины? Тебя полюбила молодая, симпатичная, умная, интересная девушка – тут радоваться надо. Пользоваться – само же в руки плывет. Тем более давно пора жениться, а Вера будет хорошей женой. Верной – во всех смыслах этого слова. Она и сейчас абсолютно верна мне и преданна, хотя ни о чем подобном я ее не просил и не мог просить. Между нами никогда не было ничего – абсолютно ничего. Только тесные рабочие отношения.
Дело в том, что, будучи прекрасно осведомлен обо всех многочисленных достоинствах Веры, я тем не менее не испытывал к ней никакого, пусть даже самого крохотного, эмоционального или физического влечения. И сам не понимал почему.
Она меня ничем не раздражала, я не мог найти ни одного изъяна ни в ее внешности, ни в ее поведении, словах, поступках… И вместе с тем рядом с ней я всегда был холоден как лед. Мешала рабочая обстановка? Ничуть, ведь на миловидных актрис, с которыми тоже приходилось вступать в сугубо служебные отношения, это почему-то не распространялось. Скажу больше: даже в эпизодах я старался снимать только тех молодых женщин, к которым у меня было хотя бы легкое половое влечение.
К Вере – не было. Хотя я не сомневался, что оно неминуемо появилось бы, попытайся я ее соблазнить. Родилось бы, так сказать, в процессе соблазнения.
Но мне ведь совершенно не хотелось предпринимать какие-либо шаги в этом направлении. Чего я этим добьюсь? Только того, что мне потом будет стыдно смотреть своей помощнице в глаза.
Да, я мог бы сделать Веру своей нерегулярной (скорее, даже спорадической) любовницей, но для такого я ее слишком уважал. А так называемые серьезные отношения были между нами исключены. Это я знал точно. Я неспособен добровольно обрекать себя на муку тесной связи с нелюбимой женщиной.
При этом расставаться с ней как с сотрудницей я тоже не собирался. Без нее я уже не смогу – или смогу, но с очень и очень большим трудом и напряжением. Вера – именно из тех редчайших профессионалов, которые бесценны и незаменимы.
Да и с какой стати мне с ней расставаться? Ради мимолетного удовлетворения похоти? Совершенно непрактично. Дерзаю к тому же надеяться, что не такая уж я сволочь, чтобы сотворить нечто подобное.
8
Как всегда, в такие моменты погружения в себя я, докурив одну сигарету, машинально прикурил от нее другую. Вера сморщилась и помахала перед лицом рукой:
– Зачем ты так много куришь?
– Курить полезно, – по привычке отвечал я. Всегда привожу этот довод – и он на всех почему-то действует безотказно. Никто не пытается возразить.
Вера развернулась, чтобы идти выполнять мое поручение, которое ей не хотелось выполнять. Я ее окликнул:
– Погоди, у меня еще вопрос: ты не знаешь такую актрису Варвару… Варвару… Тьфу, опять фамилию забыл!
– Мясникова? – предположила Вера.
– Кажется, нет, – покачал я головой. – Что за Мясникова?
– Анка-пулеметчица, – напомнила Вера.
– Из «Чапаева»? – удивился я. – Так она уже старая!
– Сейчас уже да.
– А я-то про молодую говорю.
Вера задумалась:
– Молодую актрису Варвару… Что-то не припомню. Редкое имя – Варвара. Сейчас так никого не называют.
– Да, это точно. Я ни одной Варвары еще не встречал. Вообще нигде. Только в «Золотом теленке» была Варвара – жена Васисуалия Лоханкина.
– У Чуковского еще была в «Айболите», – вспомнила Вера. – Еще слышала, что Роу новый сценарий написал – «Варвара-краса, длинная коса».
– Ох уж этот Роу, – покачал я головой. – В халтурщика же превращается. «Ночь перед Рождеством» была хорошей, а все, что дальше…
– Зато его неплохо смотрят, – не преминула уколоть меня Вера. Мои фильмы успехом не пользовались.
– По-твоему, это самое главное? – мрачно посмотрел я на нее.
– Кому как, – пожала Вера плечами.
– Ну а как тебе?
– Для меня главное – работать в кино.
– Даже со мной?
– Особенно с тобой, – немедленно сказала Вера, но чтобы не вгонять меня в очередной конфуз, добавила: – Мы с тобой спелись очень. Я знаю, что тебе надо. Поэтому с тобой легко работать.