Связист и снайпер понимающе молчали. Союзники, конечно, припоздали с открытием второго фронта в Европе, но его значимость от этого меньше не становилась. После его открытия Германию будто подменили: из мощного и надменного тигра ее армия превратилась в изможденную и подраненную пантеру. Огрызнуться и поцарапать она еще могла, но совершить убийственный прыжок и вцепиться в жертву мертвой хваткой силенок уже не хватало.
– Слава, как подкрепишься – подмени старшину, – распорядился майор.
– Это можно, – кивнул Рябинин.
В кои-то веки Хлынову снились родные края. То ли водка явила чудо, то ли сказалась нечеловеческая усталость, а только вместо опостылевших ратных дел привиделось ему подмосковное село в речной излучине, бесконечные ржаные поля с набитыми телегами проселками. А еще – беспечные птахи в бездонной синеве, струящийся над горизонтом разогретый воздух, полевой стан под выгоревшим брезентом, разомлевшая тишина… Это позже, когда померли родители, он перебрался на север столицы в Ивановский проезд, ставший впоследствии Красностуденческим.
Необычный сон до того понравился Федору, что он намеренно проваливался в него все глубже и глубже. До последнего издыхания наслаждался бы таким видением, да вот незадача – из мирного и блаженного оно вдруг превратилось в неспокойное, наполненное тревогой и болью. Залитое солнцем бесконечное Подмосковье разом уменьшилось до кривой сельской улочки с березами в палисадниках. Погода испортилась: в потемневшем небе зарождалась гроза, подул ветер, зарядил дождь. Маленький Федя Хлынов только что забрался на дерево и радовался своей смелости. А как налетел порывистый ветер, как загремело в черных небесах, так обхватил он худыми ручонками ствол, испугался, заплакал.
Сон был удивительным и живым. Все как наяву. Отовсюду гремели раскаты грома, крепкое дерево под порывами качалось, стонало. Федя не удержался, заскользил по мокрому стволу и упал на кряжистое, горбатое корневище. Упал неудачно – в ноге что-то хрустнуло, и сильнейшая боль прострелила аж до поясницы.
Нервно завозившись, Хлынов открыл глаза. Явственность странного сна достигла вершины, и его буквально выплеснуло в реальность. Первая мысль – уже из яви – поразила: боль в ноге вместе со сном не исчезла, она пульсировала, усиливалась.
«Что происходит?! – не понимал он. – Небо над лесом чистое, ни облачка, ни тучки, а вокруг нескончаемые раскаты грома. В чем дело?..»
Лишь через секунду капитан окончательно проснулся и понял, что на поляне и вокруг нее идет бой: гремят выстрелы, свистят пули, Павлов хриплым голосом отдает команды, доносятся крики раненых.
Хлынову тоже досталось – зацепило ногу то ли пулей, то ли осколком. В полутора метрах, раскинув руки, лежал старшина Савин; лицо его было в крови. Чуть дальше под кустом склонился над рацией младший сержант Яковенко.
– «Легенда», я – «Иволга»! Группа атакована противником в лесу в семи километрах к югу от города Веспрем!.. – тараторил он в микрофон с заметным украинским акцентом.
Остальные разведчики рассредоточились по поляне, заняли круговую оборону, вели бой.
– Я же слышал, что за нами идут. Слышал! – Хлынов нащупал автомат и попытался перевернуться на живот.
Не вышло – пуля перебила кость чуть выше щиколотки, и нога совершенно не слушалась.
– Петр! – прохрипел капитан, передернув затвор автомата. – Петр, я сейчас! Сейчас помогу!..
Цепляясь за траву, он пополз в гущу боя, где командир группы с оставшимися бойцами сдерживал натиск противника…
Глава вторая
Днем ранее в Москве прошел сильный дождь. Невыносимый зной ослаб, пыль прибило; местами появились широченные лужи, сразу же завладевшие вниманием детей и подростков. Однако ночь все же выдалась жаркой, душной. Лишь под утро воздух наполнился спасительной прохладой, дышать стало легче.
Выйдя из подъезда к поджидавшему его служебному автобусу, Васильков даже замедлил шаг – настолько освежающим и приятным показалось дуновение легкого ветерка…
Оперативно-разыскную группу майора Ивана Старцева срочно собрали по приказу комиссара Урусова и повезли к северной городской окраине в Церковный проезд.
– Убийство, Иван Харитонович. Дело поручено вашей группе. На месте уже дожидается участковый, за медэкспертом отправлена машина, – отрапортовал по телефону дежурный.
– Понял, – ответил сонным голосом Старцев. – Автобус выслал?
– Уже в пути…
За рулем старого шарабана с закрашенным на борту красным крестом сидел такой же старый водитель, знавший по именам всех оперов. Он вел свой скрипучий транспорт по самому выгодному, самому оптимальному маршруту, соединявшему по кратчайшему расстоянию адреса сотрудников группы. Последним в чрево шарабана запрыгнул Васильков.
Ехать предстояло долго. Извилистый Церковный проезд соседствовал с товарной железнодорожной станцией Владыкино, сразу за которой заканчивался северный пригород и начиналась область.
Солнце в ранний час едва поднялось из-за горизонта, освещая крыши и верхние этажи домов. Покачиваясь на неровностях асфальтовой дороги, автобус надрывно гудел слабым мотором.
Штатный фотограф Игнат Горшеня негромко переговаривался с ровесником – Ефимом Баранцом. Лейтенант Ким – самый молодой сотрудник группы – дремал, уронив голову на грудь. Спал и опытный капитан Егоров: имея непробиваемую нервную систему, он моментально отключался в любой подходящей обстановке. Капитан Бойко шуршал вчерашней газетой, читая статью о выставке трофейной техники в Парке Горького.
Давние фронтовые друзья Иван Старцев и Александр Васильков расположились рядом на одном сиденье. Оба молчали; Иван глядел перед собой и легонько вращал зажатую между коленок трость, его товарищ рассматривал проплывавшие за окном кварталы…
Война в Европе закончилась, но еще тлела на Дальнем Востоке. Города и села восстанавливались или отстраивались заново. Предстояло налаживать промышленность, сельское хозяйство, ремонтировать мосты, автомобильные и железные дороги. Работы было очень много. Тем не менее советские люди, воодушевленные победой в тяжелейшей войне и наступлением долгожданной мирной жизни, с радостью брались за дело. Помешать созидательному труду сейчас могло только одно неприятное и крайне вредное обстоятельство – не на шутку разгулявшийся бандитизм.
Васильков вздохнул, припомнив первое расследование, в котором ему довелось участвовать, едва он стал сотрудником МУРа. В тот день убили только что вернувшегося с фронта молоденького лейтенанта-артиллериста. Паренек зашел в пивную, выпил пару кружек, расслабился. Тут откуда ни возьмись две барышни лет по восемнадцать. Познакомились. Слово за слово, барышни пригласили пройтись. Лейтенант обеих под ручки – и вперед. Отошли на несколько кварталов, повернули в глухой переулок, а там навстречу дюжина молодцов в кепочках. Артиллерист героически сопротивлялся, да разве устоишь против своры уличных бандитов?.. Бедняга получил несколько ножевых ударов, а в завершение ему перерезали бритвой горло, затем уж обчистили карманы, забрав все ценности: деньги, ордена, трофейную зажигалку, наручные часы… Часы. В тридцатые и сороковые годы они стоили целое состояние. За них убивали. Особенно ценились трофейные немецкие, швейцарские или наши – «Победа». За них убивали еще чаще, потому что на обратной стороне попадались наградные гравировки. Потом их можно было встретить на барахолке, продавцы просили за них баснословные деньги. И, как ни странно, покупатели находились.
Это была далеко не единственная схема убийства ради грабежа. В больших и малых городах демобилизованные офицеры, старшины и сержанты гибли десятками. Милиция с уголовным розыском делали все возможное для обуздания криминала: только за первую половину 1945 года было ликвидировано около полутора тысяч антисоветских формирований и организованных банд.
И вот прошедшей ночью на севере столицы вновь произошло кровавое преступление.
Поплутав по окрестностям крупной товарной станции и намотав на колеса грязи вперемешку с травой, автобус остановился у скромного одноэтажного дома в Церковном проезде. Рядом с почерневшей деревянной калиткой уже стояли милицейский мотоцикл с коляской и легковушка, на которой привезли дежурного медэксперта.
Выслушав доклад участкового инспектора, Старцев дал команду сотрудникам к началу работы. Вася Егоров принялся осматривать дом, металлическая крыша которого была недавно выкрашена зеленой краской. Игнат Горшеня фотографировал тела жертв. Бойко с Баранцом изучали двор и хозяйственные постройки. Васильков в поисках следов преступников неторопливо прохаживался по переулку. Старцев стоял посреди двора, дымил папироской и беседовал с участковым.
– Кутеповы – большая и дружная семья, товарищ майор. Работящие, мирные, ни скандалов, ни пьянок, – почтительно и подробно рассказывал инспектор – седой старшина лет сорока. – Престарелая мамаша, Александра Гавриловна. Сам Агафон Кутепов, супруга его Дарья, трое общих ребятишек разного возраста и пятнадцатилетний племяш – сын, значит, погибшего на фронте старшего брата Кутепова.
– Говорите, нормальная была семья?
– Приличная. Ничего такого за ними не замечалось. Мамаша болела, из дому почти не выходила. Агафон с Дарьей с утра до вечера работали на станции. Туда же учеником определили и племяша. Двое из трех детишек бегали в начальную школу.
– Вы сказали, что племянник сейчас на смене? – уточнил Иван.
– Так точно, в ночной. В восемь утра сменится и прибежит. Повезло, значит, пареньку. Иначе бы и его приговорили.
– Как в семье было с достатком?
– Скромно жили. Агафон заведовал складом и, полагаю, зарабатывал неплохо. Но трое детишек – сами понимаете.
– А что скажете по поводу железной крыши?
Милиционер отмахнулся:
– Вы не подумайте, товарищ майор, железо-то под краской вовсе гнилое. Нового сейчас не сыскать. В начале войны в один из старых складов попала немецкая бомба, рухнула несущая стена. В этом году станционное начальство решило здание разобрать от греха, чтоб никого, значит, не накрыло. Ну а старым кровельным железом премировали лучших работников. Таким вот макаром Агафон крышу себе и перекрыл.
– Понятно. А кто вам сообщил об убийстве?
– В четыре утра позвонил Николай Ананьев. Водитель. Живет тут же, по соседству. Он развозил ночную выпечку с хлебозавода по магазинам, закончил, машину оставил на базе, а сам отправился пешочком до дому. Шел, значит, мимо Кутеповых, увидел, что в окнах посреди ночи горит свет, заволновался: подумал, что старой мамаше худо стало. Постучал – не отвечают. Даже собака не забрехала. Отворил калитку, а там…
Отравленная собака с пеной у раскрытой пасти действительно лежала подле калитки. Здесь же во дворе, но между домом и сараем распласталось тело Дарьи в исподнем. Будто куда-то бежала, да не поспела.
Осмотрев убитую женщину, медэксперт установил, что смерть наступила от потери крови. На теле он обнаружил четыре колотые раны, в одном случае клинок повредил подвздошную артерию.
В доме все было перевернуто вверх дном. В дальней спаленке сыщики обнаружили тела троих детей. Все убиты ударами клинка. Таким же образом убийцы обошлись и со старой больной женщиной, спавшей на громоздком сундуке рядом с сенями. Самого Агафона Кутепова нашли в сарае, привязанным к деревянному брусу. Никакой одежды на нем не было, кроме залитых кровью кальсон.
– Пытали. А кляп во рту, чтоб не кричал. Вот поглядите, – уверенно показал Егоров на гематомы и кровоподтеки. – Эти повреждения были нанесены еще при жизни. Изредка прекращали издеваться – вынимая кляп, задавали вопросы. Потом разом прекратили мучения, полоснув по горлу…
Вася Егоров знал, что говорит. В угрозыске он служил дольше всех и по праву считался самым опытным сыскарем в группе. Ежели ехали с ним на вызов, то можно было обойтись и без врачебной экспертизы.
Доктор после осмотра тела убитого лишь развел руками.
– Согласен с товарищем капитаном. Привязали еще живым. Допрашивали с пристрастием: били, резали и кололи, о чем свидетельствуют кровоподтеки с лужицами запекшейся крови у ног. Причина смерти очевидна – перерезанное горло.
– Как давно наступила смерть?
– Думаю, часов пять-шесть назад…
Работа в Церковном проезде продолжалась почти до полудня. За это время был осмотрен каждый квадратный метр большого участка, каждое строение, включая жилой дом, а также прилегающая территория по переулку. Игнат Горшеня сделал более полусотни снимков.
Сыщики встретили вернувшегося со смены племянника Агафона Кутепова. Немного успокоившись после страшного известия, тот согласился побеседовать со Старцевым. Егоров прошелся по взволнованным соседям и тоже переговорил с теми, кто хорошо знал Кутеповых. Васильков вдоль и попрек исследовал переулок.
– …В целом, Александр Михайлович, картина очень похожа на два предыдущих случая, – закончил Старцев. – Основной жертвой стал работник товарной станции Агафон Кутепов. Его родню, включая малолетних детишек, зарезали. Самого же отвели в сарай, связали и перед смертью какое-то время допрашивали. В доме и хозяйственных постройках что-то искали – все перевернуто, разбросано. Но из имевшихся ценностей, по заявлению племянника, ничего не пропало.
Комиссар милиции третьего ранга прохаживался по кабинету. Он внимательно выслушал доклад одного из лучших сыщиков МУРа и ни разу его не прервал. Теперь настал черед вопросов.
– Уже третье подобное убийство. Странные преступления, не находите? – произнес он.
– Есть такое дело, товарищ комиссар.
– Как думаете, почему преступников заинтересовали работники двух товарных станций на железной дороге: Лихоборов и Владыкино?
– Полагаю, они что-то ищут. Хотят к чему-то подобраться. Преступники допрашивают и убивают складских работников, словно пытаются вытянуть из них какие-то сведения.
– Вот! – поднял указательный палец Урусов. – Но какие сведения? Складские документы проверяли? Ничего ценного за последнее время на эти станции не поступало?
– Егоров и Бойко два дня проработали на складах, товарищ комиссар. Из документов и бесед с сотрудниками стало понятно, что склады обеих станций живут в обычном режиме: из других областей и республик поступают продовольствие, промышленные товары. Все то же самое, что было месяц или два назад.
Урусов остановился у окна, распахнул пошире форточку. И задумчиво повторил:
– Самое отвратительное в этой ситуации то, что мы не понимаем поведения преступников. Не улавливаем мотив. Следовательно, не можем предугадать их дальнейшие шаги. Нужно работать в этом направлении, Иван Харитонович. Нужно разгадать их замыслы, это самое главное.
– Ясно, товарищ комиссар.
– Касательно жертв, – обернулся к подчиненному комиссар. – Попытайтесь выяснить, нет ли между ними связи. Может быть, когда-то пересекались, общались, вместе работали.
– Этим сейчас занимается капитан Бойко.
– Хорошо. Значит, следов убийцы не оставили?
Старцев качнул головой.
– Мы осмотрели каждую пядь. Ничего, как и в первых двух случаях. Судя по всему, Александр Михайлович, работают профессионалы с опытом. Васильков там, правда, нашел одну крохотную зацепку…
– Какую? – насторожился Урусов.
– В переулке метрах в пятидесяти от дома Кутеповых осталась огромная лужа после вчерашнего дождя. На ее краю Александр обнаружил свежие следы покрышек легкового автомобиля. Есть предположение, что преступники ночью приехали на нем.
– А наша «эмка», на которой привезли медэксперта? Она не могла оставить отпечатки?
– У «эмки» другой рисунок, товарищ комиссар, мы проверили. И подъехала она с другой стороны.
Эта незначительная информация заинтересовала Урусова.
– Пусть кто-нибудь из группы займется отпечатками протектора, – приказал он. И на прощание напомнил: – Поторопись, Иван Харитонович. Народный комиссар всего пару дней назад интересовался ходом расследования, а тут новый поворот…