Задания каждому из них дал письменные. Виктору — установить наблюдение за плодоовощной базой, Александру — проверить образ жизни продавцов, их связи с плодоовощниками. Сам с ревизором углубился в документы. А их было — горы. Система гастрономторга — сложная. Каждые сто килограммов фруктов обволакивал ком различных документов — спецификаций, товарных ведомостей, справок, приходных и накладных всевозможных фактур, актов на списание и заключений специалистов.
— Вы посмотрите на акты, по которым списаны тонны фруктов, — негодовал ревизор. — По-моему, это фикция. Только привезли фрукты, а на второй день комиссия уже делает списание гнили.
Действительно, на базе была создана специальная комиссия, которая состояла в основном из работников базы и одного представителя торга. На первый взгляд, акты были в порядке. В них имелись даты, было указано количество фруктов, подлежащих сортировке, количество гнилья. Каждый акт подписывали не менее шести человек. Но я обратил внимание на то, что акты подписывали люди, которые на базе уже не работали. Может, механическая ошибка? Акт составили раньше… Некий Боярчук поступил на работу в ноябре, а акт составлен еще в мае. Вызвал Боярчука. Тот ответил: «Подписывал акты сразу пачкой. Кладовщик Ранецкий успокаивал: не бойся. Здесь все в ажуре… Комар носа не подточит».
Как выяснилось, акты на списание гнили подписывали и другие рабочие, не читая их, слепо веря составителям этих документов — товароведам Старчевскому, Булаху, кладовщику Ранецкому и заведующему базой Прыткому.
Вера Игнатьевна Волосюк работала в торге инспектором торговли, но до этого ей пришлось поменять много мест работы. По образованию она фельдшер, но по специальности работала всего полтора года. Ее почему-то потянуло в торговлю. Работала вначале кассиром в магазине, затем на базе весовщиком, кладовщиком в Днепрохозторге, экспедитором в управлении торговли и наконец инспектором торговли в торге «Гастроном». Принимал ее на работу лично Туткевич. Зачем принял он неспециалиста? В корыстных целях? А может, просто по знакомству?
Как оказалось потом, Туткевич подбирал людей, следуя пословице: ворон ворону глаз не выклюет.
Волосюк — женщина средних лет, крашенная блондинка, одета модно, держится свободно.
— Да, все так и было, — заявила на допросе. — В актах все указано верно. Я подтверждаю. Я ведь представитель торга.
Что она говорит неправду, было видно уже с первого вопроса.
— Почти все члены комиссии заявляют, что они акты подписывали пачками, не читая их, — остановил ее я.
— Этого не было. Я лично контролировала.
— Послушайте, за один раз вы подписали сразу сорок таких актов. Одной и той же ручкой. Как вам удалось сразу сверить все цифры?
— Это неправда. Я хорошо помню — такого случая не было.
— Вот посмотрите акты. Все они вместе и подшиты в один отчет. — Я положил перед ней пачку документов.
Волосюк вздрогнула, затем медленно стала листать акты.
— Да, мои подписи… Но я их подписала последней.
Несколько минут она молчала, затем снова затвердила:
— При сортировке фруктов я всегда присутствовала.
— Не всегда. Вот документ за двадцать седьмое октября. Ваша подпись? — Я показал ей новый документ.
Она тяжело вздохнула и едва разжала губы:
— Моя.
— В это время вы загорали в Анапе. По путевке туда ездили.
— Не помню… Не может быть! — вскочила она с места.
Я позвал ревизора. Показали ей приказ на отпуск и корешок путевки.
— Документы липовые, а вы их подписали, — не выдержал Тищук. — Что, за хорошие глаза? Или как?
Это обстоятельство ошеломило ее. Глаза ее наполнились слезами.
Она понимала — ее разоблачили окончательно. Отступать некуда. Улики против нее весомые. Но говорить сразу не хотела. Решила поторговаться.
— А что мне будет?
— Суд решит, — ответил я.
И она стала рассказывать: комиссия существовала формально, лишь на бумаге. Никакого контроля со стороны торга за сортировкой поступающих на базу фруктов не было. Акты она подписывала по указанию Туткевича. О деньгах, которые ей платили за эту липу, вначале умолчала.
Это были только первые шаги. Нужно было определить количество излишне списанных на гниль фруктов, учитывая в комплексе все документы.
— Трудное это дело. И нам с вами придется нелегко, — заявил я ревизору. — Ведь по всем партиям поступающих фруктов составлялось заключение товарных экспертиз. Правильно ли они вообще составлялись? Соответствуют ли выводы экспертов фактическому состоянию фруктов?
— Какой же выход? — забеспокоился Тищук.
— Выход есть, — похлопал я его по плечу, — наш с вами труд…
Поздно вечером Александр обратил внимание на серую «Волгу», которая подкатила к гастроному № 9. Из машины выскочили двое мужчин и пошли прямо в кабинет Матинчука. Не прошло и десяти минут — в машину был погружен большой ящик лимонов.
Шофер сел в кабину и включил мотор. Вскоре Матинчук вышел с незнакомым мужчиной, они попрощались.
Матинчук вернулся обратно, а пассажир направился к машине.
— Трогай, — приказал водителю.
— Не спешите, разрешите путевку, — словно из-под земли вырос Александр. — Я сотрудник ОБХСС.
Незнакомый мужчина оказался одним из экспертов, проверявших ранее плодоовощную базу и магазин. Фамилия его была Донченко.
При осмотре машины, кроме лимонов, был обнаружен мешок с мандаринами и апельсинами.
— Где взяли?
— Там, где брали, их уже нет, — буркнул Донченко.
— Куда заезжали? — спросил Александр у водителя.
— Вожу не первый раз, с базы и из магазина, — сказал водитель.
— Мне? — недовольно буркнул Донченко.
— Да не вам! Жене вашей, а вы будто не знали?
Показания Донченко оказались весьма интересными.
Во всех случаях фрукты поступали на склад плодосекции плодоовощной базы торга. Там они должны были оприходоваться по качественному состоянию. На каждую партию поставщик давал удостоверение по качеству. Но эти документы плодосекцией не признавались, и фрукты оприходовались как несортированные или же нестандартные. В соответствии с этим стоимость фруктов значительно занижалась. После этого на базу приглашались эксперты бюро товарных экспертиз. Они-то и завершали махинации, начатые плодоовощниками. Качество фруктов они определяли выборочным путем, осматривали всего несколько ящиков из партии. Тут-то им и подсовывали гнилье. Так на базе создавались значительные излишки фруктов. Но излишки — это мертвый капитал. Следствию предстояло установить, каким образом и через какие магазины они шли в продажу.
Вызываю на допрос Ранецкого и Прыткого. Оба в один голос: «Примитивщина. Сортность определяется на глаз… Нет никаких приборов. Бывало, и ошибались».
— В свою пользу? — перебил их я.
— Товарищ следователь, нам и так несладко приходится, — заюлил Прыткий. — Хранилища старые, температурный режим не соблюдается, поставщики бросают плоды, роняют ящики на землю. А битые фрукты сразу гниют. Вот и получаем в основном гнилье.
— А нам что, на свою шею этот хомут вешать? — вскочил Ранецкий. — Зарплата и так маленькая, еле деткам на молочишко хватает.
Спорить с ними было бесполезно. Я и сам понимал: излишки излишками, а сбыт их надо искать. Из всего было видно — на базе орудует преступная группа. Голыми руками их не возьмешь. Вызвал специалистов, подключил ревизоров. Сам же стал изучать транспортные документы. Перевозка фруктов с базы в магазины производилась транспортом автопредприятий города. За перевезенные грузы рассчитывался торг. Решил начать проверку путевых листов за последний месяц. И тут же разочаровался. В путевках значились тонны-километры, а какой именно груз перевозился, указано не было. Преднамеренно ли это делалось?
К путевым листам прикладывались справки с подписью работников магазинов, подтверждавших получение грузов.
Выбрал несколько магазинов. Стал проверять. И тут же новый ребус. Путевка и справка подтверждали перевозку груза, а в магазинах приходных накладных, датированных тем же днем, что и путевка, не оказалось.
Начали сличать первые и вторые накладные — здесь было все в порядке. Бились несколько дней. И тут нам на выручку пришел Виктор.
Посещая базу, он обратил внимание на корзины, куда кладовщик выбрасывал испорченные накладные и копировальную бумагу. Часть этих бумаг он извлек и принес нам.
Мы, в свою очередь, сверили записи на них с накладными, принятыми магазином. Под одним и тем же номером значились две накладные. А это значило, что фрукты высшего сорта подменялись низшим. Полученная разница в сортности изымалась из выручки.
Поздно вечером явился Александр. Его рассказ нас заинтересовал.
«Каждый день, в одно и то же время, на базу приходит старичок, незавидный, плюгавенький, с палочкой и плетеной корзиной. Вначале мне было его жаль. Какой, подумалось, несчастный человек. Затем что-то в нем насторожило. Вышел к нему Старчевский. Поздоровались и тут же ушли в подсобку. Думаю: пришел попросить лимончик к чаю. Что здесь особенного, не обеднеет, если даст. Сколько тех фруктов гниет. Горы актов составлено. Хотел уже было уйти, но возвратился. А тут старик. Чуть было лбами не столкнулись. Вижу: в корзине лежат не лимоны, а какие-то свертки. Старик тем временем вышел за ворота и пошел по улице. Я за ним. Он пошел быстрее и стал оглядываться. Человек явно чего-то боится. Дальше стал петлять по городу. С трамвая в троллейбус, а затем в такси. Вскоре старику уже и палка надоела, он ее бросил под столбом. Я подобрал ее. Потом старик шмыгал из подъезда в подъезд. А дальше зашел в дом № 7 и как в воду канул».
…Ожидал его Александр допоздна и укорял себя за оплошность. Утром второго дня он пошел к тому дому, куда зашел старик вечером.
Ждать пришлось недолго. Старик вновь появился, но уже не один, а с мужчиной в сером костюме и велюровой шляпе. Они вышли со двора на улицу, некоторое время постояли, поговорили и разошлись.
Александр чуть было не вскрикнул. Неизвестный мужчина оказался Булахом, товароведом из плодосекции. Решил и дальше пойти за стариком. Неожиданно тот шмыгнул в стоявшую у обочины «Волгу». Александр успел запомнить номер автомашины: 48–52. Машин рядом не было, и он ругал себя за нерасторопность — не заказал машину.
И вдруг из-за угла вынырнул «Москвич». Александр остановил его и предъявил водителю удостоверение.
— Извините, что задержал, я по важному делу. «Волгу» надо догнать.
— Догнать «Москвичом» «Волгу» вряд ли удастся, — буркнул шофер. — Ладно, попробуем!
Через несколько минут езды «Волга» остановилась у сберкассы. Старика в машине не было.
— Сбежал, — вслух огорчился Александр.
В это время открылась дверь сберкассы и оттуда вышел старик.
Преследование длилось более трех часов. За это время «Волга» останавливалась у восьми сберкасс. «Это уже любопытно, — подумал Александр. — Значит, старик кладет деньги в сберкассы. Чьи же деньги? Не свои, конечно».
С помощью старшины милиции, автоинспектора, старика задержали в момент передачи сберкнижек Булаху.
При этом, запутывая следы, старик попытался швырнуть сверток в урну.
— Погоди, папаша, здесь сорить не разрешается, — остановил его Александр.
В свертке оказалось восемь сберегательных книжек на предъявителя на довольно крупную сумму.
— Сберкнижки ваши?
— Эх, если бы мои были! Разве я бросал бы их так! — обескураженно посмотрел на него Рюмин (так назвался старик).
— Гражданин Рюмин, откуда вы взяли эти сберегательные книжки?
— Не помню! — крикнул старик.
— Ну что же, придется задержать вас для выяснения всех обстоятельств.
Тот кивнул и тяжело опустился на урну. Спустя некоторое время привстал и сказал:
— Веди к следователю.
На допросе он признался:
— Мне что, я уже на пенсии, просили люди, и я отвозил деньги в сберкассу. Обещали один процент. Все же я рискую. С деньгами хожу, без охраны. Я же никого не обобрал…
— А деньги-то чьи?
— Деньги? Наши, советские…
— Кто вам их давал?
— Хм, это совершено резонный вопрос. — Рюмин задумался, почесал подбородок. — Тайна вкладов охраняется законом, гражданин следователь, — сказал тихо.
— Понимаю, понимаю. Это ведь вкладов. А кто давал вам деньги — не тайна?
— Пардон, дайте подумаю, — вздохнул Рюмин, потирая лоб тыльной стороной ладони. — Вертятся они вот перед глазами, а я никак… Ну, Косоглаз, Ленька из Мандриковки, Санька с Севастопольской, Митька из Кайдак. Фамилий не знаю. Да это и не требовалось. Вклады были безымянными.
— На предъявителя, значит? — поправил я его.
— Кажись, — буркнул Рюмин.
После допроса мы с Рюминым поехали по городу, и он указал дома, куда заходил за деньгами. Нужно было немедленно действовать. Операция была проведена быстро. Обыски сделали одновременно у Ранецкого, Булаха, Старчевского, Прыткого, Мотанчука, Бурулева, а также у Рюмина.
Денег было изъято около семидесяти тысяч рублей, кроме сберегательных книжек на предъявителя. Например, только у одного Ранецкого их было сто двадцать шесть штук на сто тридцать восемь тысяч рублей, наличными — девять тысяч, облигаций трехпроцентного займа на тысячу двести рублей. Значительные суммы Ранецкий передал на хранение своим родственникам, проживающим в Одессе, Запорожье, Киеве.
У сына Ранецкого было изъято девять тысяч рублей наличными и восемнадцать сберегательных книжек с остатком вкладов свыше восьми тысяч рублей.
Младший Ранецкий развел руками: не хотел выдавать своего отца, который так щедро одаривал его долгие годы. В день свадьбы преподнес ему небольшой свадебный подарок — особняк стоимостью около двадцати тысяч рублей. А невестке — бриллиантовое колье стоимостью свыше восьми тысяч рублей.
Делаю очную ставку.
— Это все по наследству от бабушки, не подумайте, что краденое, — начал старший.
— Не морочьте голову, — перебил я его, — ваша бабушка умерла еще до войны. А вклады в сберкассы вы начали делать уже работая на плодоовощной базе.
— Да? — удивленно спросил Ранецкий-младший.
— А вы не удивляйтесь, вас придется арестовать за укрытие заведомо краденого.
Теперь вскочил Ранецкий-старший:
— Вам мало одной жертвы? Мне что, я уже прожил свой век. Его не… Я все расскажу…
Три дня он тянул, пришлось делать еще одну очную ставку — со свахой, и только после этого он начал давать подробные показания.
…У «бедного» Рюмина было изъято ни много ни мало — двенадцать сберегательных книжек на восемнадцать тысяч рублей, наличными шесть тысяч рублей и облигаций на восемь тысяч. Кроме того, одиннадцать золотых монет царской чеканки, шесть золотых часов, кольца и серьги с бриллиантовыми камнями. Вот вам и один процентик, уплаченный плодоовощниками за усердие и добрую службу.
— Лимончики, апельсинчики — золотая жила! — вскричал Тищук, увидев на столе гору изъятых ценностей.
Допрашиваю Рюмина. Пожилой, грушевидная голова с низким лбом, длинный утиный нос, жидкие седые волосы, жесткая седая щетина на лице.
— Я больной человек… Не сажайте меня, пожалейте бедного старика… — говорит он плачущим голосом.
Я слушаю его и думаю о том, как непросто было ему зарабатывать проценты.
Каждый день нужно было объехать все сберкассы, а их по городу вон сколько. Соблюсти конспирацию: не попадаться на глаза одному и тому же кассиру и долго не задерживаться в сберкассе. Правда, приходные кассовые ордера он оформлял заранее еще дома, заполнял графы собственноручно.
Вести расчеты, брать деньги, закупать облигации подсчитывать проценты, разносить сберкнижки своим клиентам…
— Жить надо было… Вот я и трудился. Конечно, перепадало и мне. Они — мои клиенты — первоклассные специалисты… умеют экономить, непьющие…
— Сколько же вы всего сдали денег в сберкассы? — спросил я.
Рюмин пожал плечами.
— Точного учета не вел… Может, около полумиллиона.
В действительности эта цифра была значительно больше.
Установить это помогла малограмотность Рюмина. Заполняя приходные кассовые ордера, он делал одну и ту же ошибку. Писал вместо «тысяча» — тыща, вместо восемьсот — «восесот». Используя это, мы дополнительно выявили в сберкассах города еще пятьдесят тысяч рублей, которые затем суд обратил в доход государства. А сберегательные книжки так и не нашлись. Но следствие продолжалось. Разоблачена была только часть группы «апельсиновых королей». Нам уже были известны два магазина, через которые реализовывались излишки. Но по размаху хищения, по ценностям, которые мы изъяли у плодоовощников, магазинов должно было быть значительно больше. По нашим подсчетам, общая сумма похищенного составляла свыше трех миллионов рублей.