— Вчера мы его видели собственными глазами, — вмешался в разговор Думало.
— Он ни в чем не виноват! — быстро переключилась Зинаида. — Все это я! Но вы из меня ничего не вытянете! Слышите? Я вам ничего не скажу!
В тот же день Зинаиду Суховей доставили в областную прокуратуру. Допрашивал я ее с Виктором Михайловичем.
Вела Зинаида себя развязно, часто вскакивала, перебивала, бранилась, а потом и вовсе отказалась давать какие-либо показания.
Получив санкцию на арест, мы отправили ее в тюрьму.
На последующих допросах Суховей старалась всеми силами выгородить Красницкого. Часть преступлений, не связанных с убийством, она взяла на себя. Зато всех родственников, у которых прятала награбленные вещи, выдала не заикнувшись.
Время шло, и следы Красницкого потерялись. В области стало тихо. Но быть спокойным невозможно, пока опасный преступник на свободе.
Мы объявили всесоюзный розыск особо опасного рецидивиста, приняли дополнительные меры по усилению охраны материальных ценностей. Мы с Виктором Михайловичем разделили область на секторы и в каждом из них вели неусыпный надзор. Оперативная служба работала четко, организованно.
И вот однажды с участковым милиции Майбородой забрался я в самый отдаленный хутор одного из наблюдаемых секторов. На этом хуторе, как подсказали нам люди, проживала дальняя родственница матери Зинаиды Суховей.
Поздно вечером добрались мы к хутору. Зашли в сельсовет. Навели соответствующие справки и решили заночевать. Уморенные длинной дорогой и полуденным зноем, собрались было лечь, когда в сельсовет пришел семидесятилетний колхозник Иван Карпович Олейник и сообщил нам, что у его соседки Бобрик, которая живет одна-одинехонька, скрывается посторонний, нехуторской человек, он у нее только ночует, а рано утром уходит в лесопосадку. «Ради него, мне думается, соседка стала раньше всех на хуторе доить корову», — заключил старик.
Это сообщение нас насторожило. Сон и усталость как рукой сняло. Начали ломать головы, как нам быть и что предпринять. Сумеем ли мы вдвоем взять бандита? Вызвать из района помощь быстро нельзя: на хуторе нет телефонной связи. Послать нарочного — упустим время. Решили брать бандита вдвоем. План у меня был прост. На рассвете, как только Бобрик сядет доить корову, мы — в дом. Красницкий не догадается, подумает — хозяйка. Мы его и накроем в постели.
— А теперь пойдем к дому, изучим обстановку, выберем место для засады, — предложил я Майбороде.
Ночь стояла темная, хоть глаза выколи. Робко накрапывал скудный дождик. Хутор уже спал. С наслаждением вдыхая ночную свежесть, тихо шли единственной хуторской улицей. Вот и крайняя хата.
— Она, — прошептал Майборода.
Обогнули усадьбу и вышли к огородам.
— Да, местечко подходящее, — тихо произнес я. — Сразу за огородом узенькая лощинка, а за ней подлесок.
— И хозяйка подходящая. Муж ее — ворюга, из кулаков. В заключении сейчас, — коротко информировал меня Майборода.
Двор Бобрик огорожен частоколом. Большой сад. На задах курятник. Возле курятника столб, к которому привязана корова. Чуть в сторонке раскосматилась бузина. Мы решили там и сделать засаду. Из зарослей бузины хорошо просматривался двор, и в избу оттуда легко проникнуть.
Майбороде довелось трижды бывать в избе Бобриков с обыском. Знал он там каждый уголок.
— Думаю, — сказал он мне, — Красницкий обосновался на кухне. Там есть лежанка, у самой двери. Оттуда есть выход в сени и отдельный — в сарай. Зайдем к нему из сарая. Я пойду первым, а вы за мной.
Я улыбнулся, поняв его: предостерегает меня от опасности.
В доме Бобрик было тихо. Дождь под утро усилился, и мы промокли насквозь. Казалось, что время остановилось и ожиданию нашему конца-края не будет.
Мало-помалу начало сереть. Близился рассвет.
Скрипнула дверь. Вышла старуха с подойником. Мы подождали, пока она уселась доить корову, и, обнажив пистолеты, поползли к дому. Зашли в сарай. Дверь в кухню плотно прикрыта. Майборода быстрым движением отворил дверь и громко скомандовал:
— Руки вверх!
Я видел, как Красницкий поднимал голову, и, опередив его, сунул руку под подушку. Миг — и пистолет был у меня.
Остальное мы сделали, как и наметили: я накинул петлю на ноги Красницкого, а затем связал руки. Когда Бобрик вошла в дом, он уже лежал связанный на полу.
На первом допросе Красницкий отказался давать показания, ссылаясь на плохое здоровье, а через два дня заявил:
— Я подданный Соединенных Штатов Америки. Разведчик. Заброшен в Советский Союз для выполнения важного задания, а поэтому прошу передать меня органам государственной безопасности.
— Чепуху несете, — рассмеялся Виктор Михайлович. — Ведь мы все знаем.
— Врать мне ни к чему, — стоял на своем Красницкий. — В войну я попал в плен к немцам, и они меня завербовали. Учился в разведшколе возле Берлина, работал там инструктором. Пришли американцы. Переманили. Теперь служу им. Можете проверить, все подтвердится…
— Все? А теперь послушайте нас, — обратился к нему Бортников. — В Германии вашей ноги не было, потому что в армии вы не служили, все время находились в местах заключения. Вот справка. Вы кулацкий сын. Вашего отца раскулачили в 1934 году. И вы поклялись мстить за это Советской власти. В войну люди проливали кровь, а вы, бежав из лагеря, грабили, занимались разбоем, отнимали последнее. Сейчас люди залечивают военные раны, восстанавливают хозяйство, рук не хватает, а вы, здоровенный оболтус, грабите их, убиваете.
— Я не грабил, я возвращал свое, — взъерошился Красницкий.
Допрос продолжался несколько дней, и Красницкий наконец все рассказал правдиво. Его показания полностью подтвердились собранными по делу доказательствами. Зинаиду Суховей он защищал:
— Она жертва. Не судите ее. Вся ее жизнь — страх… Она мне служила, как собачонка…
Но перед судом стали не только Красницкий и Зинаида Суховей. Были привлечены к ответственности и те, кто их укрывал, прятал награбленное, способствовал совершению преступлений.
Все получили по заслугам. Законы Советской власти справедливы и суровы.
ВЕРИТЬ ЧЕЛОВЕКУ
Как-то в конце рабочего дня ко мне в кабинет вошел без стука мужчина лет двадцати пяти. Был он среднего роста, худощавый, курносый, одет в вылинявшую и аккуратно заштопанную робу. Серые глаза его посмотрели на меня из-под желтых соломенных бровей каким-то просящим о помощи взглядом. Нерешительно подошел к столу, медленно уселся на стул и, неотступно глядя на меня, снял фуражку.
Я понял: передо мной человек, отбывший срок наказания.
— Слушаю вас, — сказал я и в свою очередь посмотрел на него внимательно и доверительно, побуждая его к откровенности.
Мужчина порылся во внутреннем кармане робы, достал вчетверо сложенный листок бумаги, протянул мне.
— Вот, моя биография.
Развернув листок, я прочел:
«Справка. Выдана гр. Матюку Павлу Никифоровичу, 1927 года рождения, осужденному за кражи к 6 годам лишения свободы. Освобожден… и следует к избранному месту жительства в с. Павловку Харьковской области…»
— Зачем в наших краях? — спросил я.
— Вот как, и вы боитесь, что за старое возьмусь? Да, был паразитом, был, но не хочу быть, не хочу, слышите?! Все боятся. Решил кончить, завязал я! Навсегда! Крышка! — горячо говорил он. Потом, как будто спохватившись, тихо добавил: — Извините за резкость.
— Ничего, ничего, я вас понимаю. Но и вам обижаться на людей не стоит. Бороться за себя надо, — медленно и раздельно произнес я, не отводя взгляда от парня. — Может быть, закурите? — протянул ему пачку папирос.
— Охотно, — ответил парень и, затягиваясь папиросой, спокойно встретил мой испытующий взгляд. — Сидел я дважды. За кражи. Форточник я. Отбыл. Решил начать честную жизнь. Пошел в совхоз, а там не принимают. Судим. Пошел в одно управление. Не берут. Во втором отвечают: «Одного взяли на перевоспитание, хватит». Что делать? Думал-думал и решил заглянуть к вам. Вы уж извините за вторжение. Но… зима ведь на носу.
— А почему вы не едете в родные места? — перебил я его.
— Стыдно. Матери в глаза глянуть стыдно… Она меня выучила, а я в благодарность за все заботы такую ей свинью подсунул. Поеду к ней, когда искуплю свою вину трудом. Как по-вашему, правильно я решил?
— По-моему, правильно, — согласился я.
— Не подведу я, — дрогнувшим от волнения голосом произнес Матюк. — Мне бы маленько зацепиться за честную жизнь, а тогда бы я выдюжил, все осилил бы.
— А специальность у вас какая-нибудь есть?
— Трактористом могу, — заблестели глаза у парня. — Грузчиком. На ферму к лошадям. Я бы любую работу делал. Соскучился по свободе. Руки горят. Душой я понял, что не могу больше жить в болоте, хочу иметь чистую судьбу, жизнь у меня ведь, как у всех людей, одна.
— Все это так, — одобрил я его выводы. — Но скажите мне, как вы свалились в болото?
Матюк глубоко вздохнул, провел рукой по стриженой голове.
— Жил я, горя не знал. После семилетки поступил в восьмой. Мать в колхозе работала. Была у нас корова, и куры, и гуси. Кабанчика вскармливали. Полгектара огорода имели. Жили в, достатке, да с жиру беситься я стал. Ум за разум зашел. Дружков себе завел: Володьку Косоглазого, Митьку Плюгавого — шулера и негодяя, Кольку Фигуриста. Все — отпетая сволочь. Не из местных, наезжали ко мне из города, когда мать была на работе. В нашем селе жили их родственники. Сначала играли в домино, затем в карты, под интерес. С того и началось… Выпивки, кражи. Ограбили магазин. И засыпались. Отсидел я свои два годочка, вернулся домой. Мать обрадовалась. Вечером только вышел прогуляться по селу — и братва тут как тут. Тоже вернулись. Отшил их. Не тут-то было. Угрожать стали. Пойдем шарашить, и все тут. Я отказался. Побили. Заставили идти на лафу. Хотел заявить в милицию, да так и не решился. Боялся. Из дому съехать тоже не смог. Мать пожалел. Обобрали мы кассу в сельпо. Поймали нас. Снова суд, снова лагерь. Отбыл, и вот я тут. На этот раз решил твердо, — вздохнул Матюк тяжело, — да вот не получается. Помогите мне, гражданин следователь.
— Куда же вас определить? — спросил я его.
— А хоть бы куда-нибудь. Я вас не подведу.
— В совхоз пойдете?
— С радостью, — не сводил с меня глаз Матюк.
Я снял трубку, набрал номер телефона директора совхоза Боярцева.
— Степан Петрович! Вам рабочие нужны? — и объяснил, кого хочу к нему направить.
— Не нужны нам такие, — пробасил тот в трубку.
— Возьмите. Парень горит желанием трудиться, но подведет, — стал я убеждать Боярцева.
Тот долго отнекивался. Наконец согласился при условии, если я напишу письмо.
— Хорошо, — ответил ему. — Напишу.
Пока я писал письмо, Матюк о затаенным дыханием следил за моей рукой.
— Вот вам письмо, — протянул я ему запечатанный конверт, — идите сейчас же к директору нашего совхоза, он все уладит.
Матюк вскочил на ноги, засунул письмо в боковой карман робы, застегнул его на пуговицу.
— Извините. Я у вас столько отнял времени. Я буду приходить к вам. Не возражаете?
— Пожалуйста, приходите, — разрешил я.
Матюк поблагодарил и ушел, а я задумался.
Да, бывает, что люди не верят судимым за воровство и другие преступления, руководствуясь тем, что, дескать, черного кобеля не отмоешь добела, не считаясь с иной народной мудростью: вера и гору с места сдвинет. Преступниками ведь не рождаются. По-разному у людей жизнь складывается. На все есть свои причины. Часто недоверие к человеку калечит его. Преступников, которых нельзя перевоспитать, не бывает. В каждом из них в большей или меньшей степени живут светлые начала. Надо только суметь подействовать на них. Действовать неустанно и постоянно везде — на работе, на улице, на лестничной площадке. Действовать на них словом, подкрепленным делом, действовать верой, действовать человечностью. Особенно человечностью, ибо человечность всегда мудрая, а мудрость всегда человечная.
Ровно через неделю Матюк появился в моем кабинете в костюме с иголочки, в белоснежной рубашке, при галстуке. Глаза его восторженно светились. Широко улыбнувшись, он поздоровался со мной и сообщил:
— Порядочек! Пришел доложить. Как и обещал.
— Садитесь, Павел Никифорович, рассказывайте, — пригласил его.
— Значит, пришел я к директору, но его не было. Подождал. Когда он приехал, пригласил меня к себе в кабинет. Прочитал ваше письмо, положил его на стол и стал смотреть на меня, — говорил уже Матюк спокойно, с достоинством рабочего человека. — «Не подведешь?» — спросил директор строго. «Не подведу», — ответил я, тоже не сводя с него глаз. Он тут же вызвал к себе заведующего отделом кадров и приказал: «Оформляйте. На работу и в общежитие». Тот, кадровик, начал было что-то возражать, но директор посуровел: «Я кому сказал! Оформляйте! И немедленно!» — Матюк улыбнулся. — Правильный мужик директор. Первые дни работал я на ферме. Вывозил в поле навоз. Дали мне денежный аванс. Питаюсь в столовой, живу в общежитии. С понедельника сяду на трактор, буду корм на ферму подвозить. He волнуйтесь за меня. Будет порядочек.
Слушая его, я тоже радовался за него, за себя и за коллектив, в который он попал. Прошла только неделя, а человека не узнать.
Матюк же делился своими планами:
— Я был в школе, хочу сдать экстерном за десять классов. Получу аттестат зрелости и поступлю в сельскохозяйственный техникум. Агрономом хочу быть. Жаль, столько лет выброшено из жизни, — вздохнул и грустно улыбнулся. Потом начал извиняться: — Засиделся я у вас, извините меня, в библиотеку мне нужно, книги кое-какие взять, а вечером в клуб, я ведь играю на баяне. До свидания!
Я крепко пожал ему руку, пожелал успехов, попросил заходить.
— Обязательно зайду, — пообещал Матюк.
А через несколько месяцев он перебрался из общежития на частную квартиру. Каждую пятницу наведывался ко мне «отмечаться», как он обычно говорил. Я его к этому не обязывал, но, правду сказать, хотел с ним встречаться. Интересно было наблюдать, как человек рождается вторично, входит в настоящую жизнь. Честную, рабочую жизнь.
Прошло два года. Матюк стал передовиком в совхозе, поступил в техникум на заочное отделение.
Когда я уже работал старшим следователем областной прокуратуры, он нашел меня в Днепропетровске. Зашел уже не сам, а с женой и дочкой.
— Специально к вам, Иван Иванович, доложить, — улыбнулся. — Это моя жена Лиза, а это наша дочурка Света. Сегодня получил диплом агронома. Фамилию жены взял. Теперь я Сергиенко. Не знаю, как отблагодарить вас за напутствие и поддержку.
— Все то, чего ты достиг в жизни, — обратился я как-то внезапно к нему на «ты», — и есть для меня наивысшая благодарность.
КОНЕЦ ФИРМЫ БЕНЯЕВА
Не знаю, согласятся ли со мной мои коллеги, но, по моему личному убеждению, больше всего неожиданностей, к тому же самых трудных, случается в нашей следовательской работе. И, как ни парадоксально, мы сами идем им навстречу, как локаторы, внутренне настраиваемся на них, готовы пожертвовать ради них личными планами, выходными, праздниками, покоем и отдыхом своей семьи. Как ни странно, но чем больше мы отдаемся этим неожиданностям, тем больше получаем от них, совершенствуя свое мастерство, обостряя мышление, тренируя характер, обогащая душу.
…Было это в пятидесятых годах. Собрался я провести отпуск в Крыму, побродить в горах: купил билет, уложил рюкзак, выработал маршрут. Мне уже виделись крутые каменистые тропы, палатка где-нибудь на скале. Ноздри мои уже щекотал аромат картофельного супа с тушенкой, перемешанный с запахом дыма от костра.
А в день отъезда меня вызвал к себе прокурор области Иван Ильич Громовой. Я волновался: что случилось? Неужели придется отложить отпуск?
— Садитесь, — Иван Ильич указал жестом руки на стул.
В эту минуту зазвонил телефон у него на столе.
— Да, да, — сняв трубку, ответил он кому-то. — Уже у меня. Нет, только что вошел. Сейчас будем говорить. Понимаю, понимаю. Думаю, и он нас поймет. Хорошо.