Пеппер понимал, что делал Крегер. Все его уловки были шиты белыми нитками. Но Пеппера очень тревожила сложившаяся ситуация.
Он уже давно устал играть с шерифом в игры. Но у него не было другого выбора, пока что-то не открылось в том или ином направлении в деле Партриджа — либо старшего, либо младшего, — не образовались существенные подвижки.
Маршал поднялся.
— Крегер, — сказал он. — Вы тут вляпались во что-то гнилое. Мы оба это знаем. Разумнее всего было бы признаться во всем. Я уверен, что смогу вам помочь. Может быть, вам стоит подумать о том, чтобы рассказать мне всё, пока не стало слишком поздно. Я буду в своем отеле, если вы вдруг одумаетесь.
Крегер проводил его взглядом и, когда дверь захлопнулась, закрыл лицо руками.
Пеппер ни черта не знал. Потому что если бы он хотя бы догадывался о масштабах случившегося, то понял бы, что уже слишком поздно что-либо предпринимать.
* * *
Едва переступив порог своего номера в гостинице «Гила», Пеппер вновь упал на четвереньки.
Ему казалось, что кто-то вбивает шипы в его череп. Голова кружилась и гудела, будто его мозг был полон шершней.
Он зажмурился, не решаясь открыть глаза, потому что каждый раз, когда он это делал, комната не только кружилась, но и расплывалась в тумане и, казалось, теряла свою надёжность. Пальцы маршала начало покалывать, а к горлу подкатила тошнота.
Опустившись ниже и прижав лицо к прохладному полу, Пеппер потерял сознание.
ГЛАВА 9
Солнце уже клонилось к закату, и Крегер сидел за своим столом. Его ужин — бифштекс с картошкой — остался нетронутым. Он раскачивался взад-вперед на стуле и оглядывал свой маленький кабинет.
Листовки с портретами разыскиваемых преступников на стенах. Кобура от пистолета. Запертая дверь, ведущая в камеру. Пузатая печка в углу.
Его жизнь, его мир. И как скоро все это рухнет?
Помощник шерифа Тилбери носился по участку. Сегодня было его ночное дежурство; в его обязанности входило убирать, следить, чтобы за пленными ухаживали, и запирать ящик с оружием. То есть, всякие мелочи, о которых сам Крегер часто забывал.
Крегер отхлебнул виски из фляги.
— Если ты будешь продолжать пить эту гадость, Джош, — сказал Тилбери, — от тебя не будет никакой пользы.
— Иногда я думаю, что это было бы к лучшему, — пробормотал Крегер себе под нос, но достаточно громко, чтобы его услышал помощник.
— Может быть, тебе стоит просто положить этому конец и отправиться домой? Отдохни немного, расслабься. Я думаю, именно это тебе и нужно. Один выходной. Когда в последний раз у тебя был выходной? Я даже припомнить не могу.
— В нашей работе выходных не бывает.
— Черт возьми, это неправильно, — сказал Тилбери, опершись на метлу. — У тебя есть я. У тебя есть Дэнни. У тебя даже есть старик Фрэнк! Мы в любой момент можем все уладить. Возьми выходной. Отдохни немного.
— Ты и не представляешь, как я этого хочу.
— Так сделай.
— Не могу.
— Почему?
— Сейчас неподходящее время, — покачал головой Крегер. — Я не могу отсутствовать, слишком многое происходит.
Тилбери недоверчиво покачал головой.
— Всегда что-то происходит. Все равно возьми выходной. Держу пари, тебе сразу станет лучше.
— Может и возьму. Но не сейчас.
Тилбери пожал плечами.
— Ну, это зависит только от тебя. Не стоит из-за этого убиваться. Никакая работа этого не стоит.
Он продолжил подметать, тихо напевая какую-то меланхолическую песенку. Через десять минут он закончил.
— Во сколько придёт Дэнни?
— Я сказал ему взять выходной.
Тилбери удивлённо посмотрел на начальника.
— Ко мне скоро должен прийти владелец ранчо. Нам нужно обсудить одно дело.
Тилбери, похоже, не поверил. Он надел пальто и вышел, не сказав больше ни слова. Крегер продолжал пить, ожидая появления гостя. Он знал, что тот придёт.
Шериф сделал ещё глоток.
* * *
Около полуночи Крегер услышал приближающегося всадника. Услышал стук сапог по дороге. Лязганье шпор по дощатому настилу. Дверь приоткрылась, и впущенный ею ветер был холодным и сырым.
Стоявшая в дверном проёме фигура была мрачной, освещённой лишь лунным светом; за спиной мужчины развевались полы плаща. От него тоже исходил запах, напомнивший Крегеру о кладбищах и виселицах.
— Входите, мистер Джонс, — произнёс он.
Джонс вошел и тихо прикрыл за собой дверь. Он осторожно прошелся по комнате, словно что-то искал. Но Крегер знал, что это не так. Он всегда так себя вёл.
Он сел напротив шерифа, и Крегер мог видеть только правую половину его лица, за что был безумно благодарен.
Правая сторона была, на самом деле, даже приятной. Острые скулы, впалые щёки. Женщины обычно говорят про таких «интересный».
Да, так оно и было. Лицо Джонса было чувственным, серьёзным, с морщинками вокруг глаз. Но этот взгляд… Опасный, угрожающий, не отпускающий собеседника ни на минуту.
А левая сторона… Господь милосердный.
— Похоже, все прошло не очень удачно, — сказал Крегер, наконец, нарушив гнетущее молчание.
— Да, не очень.
Крегер облизнул губы.
— Я сделал все, что мог. Он пришел сюда, сказал, что идет на ферму, и я передал его тебе.
Джонс мрачно кивнул.
— Двое моих парней мертвы.
— Пеппер сказал, что убил двоих.
— Так и есть.
Крегер вздохнул.
— Один из них — в похоронном бюро. Если он тебе нужен.
Джонс повернулся, и Крегер увидел левую половину его лица, которую покрывала масса шрамов. Отвратительную половину. Как будто кожа на ней загорелась, и кто-то решил затушить огонь топором.
— И какого чёрта мне может понадобиться от трупа? — сказал он, и голос его был холоден, как лед в цистерне.
— Ну… я… это… имел в виду…
Джонс впился в него взглядом, и эти глаза, темные и неумолимые, были вместилищем всех черных тайн и злодеяний, известных человеку. Если бы они были клинками, они бы уже вонзились Крегеру в живот. Он отвернулся, зажав сигарету между тонкими и сухими, как полоски вяленого мяса, губами.
— Теперь вопрос в том, что будет дальше. Вот о чем я думаю. — Он поджёг сигарету медленными, неторопливыми движениями своих паучьих пальцев.
Крегер сделал глоток из своей фляжки.
— Будешь?
Джонс слегка покачал головой.
— Потерял интерес к нему несколько лет назад. Путает мысли. — Он затянулся сигаретой.
Крегер поставил фляжку на стол. Он решил, что тоже не будет пить. Все, что угодно, лишь бы «мистер Джонс» был счастлив. Все, что угодно.
И что действительно обрадовало бы Крегера, так это если бы его посетитель просто ушел. Вернулся к своим ужасным и отвратительным занятиям, с которыми такой человек, как он, коротал время.
Но Джонс никуда не собирался.
Он выпустил дым в воздух.
— Похоже, с Пеппером будет больше хлопот, чем я думал. Мне не нравится идея убить законника, но я уже делал это раньше и, вероятно, сделаю снова. Сегодня я надеялся, что мои ребята уберут его. Все стало бы намного проще.
Крегер пожал плечами.
— Говорят, он очень хорош.
— Как и мои парни… по крайней мере, я так думал. — Он выдохнул дым через нос. — Но они были апачи, кайова. Эти люди не понимают тактики. Все, что они умеют, — это грабить и нападать с целью убийства. — Он издал хриплый смешок, но глаза оставались серьёзными. — Вероятно, Пеппер понял, что они пришли по его душу, как только их заметил. И выманил. Умно, чертовски умно.
Крегер решил, что ему нужно выпить еще.
— Что ты собираешься с ним делать?
— А может, тебе пришло время что-то сделать?
Крегер собрался с духом.
— Нет. Я не стану вмешиваться в это дело. Ты же помнишь наше соглашение, мистер Джонс. Я даю тебе наводку, направляю всех по твоему пути, делаю все, что могу, чтобы облегчить поиск этих денег. Но я не буду участвовать в убийстве.
— Избирательная мораль, — хмыкнул Джонс, будто не видел смысла в подобных вещах.
— Возможно. Но человек должен следовать определённым правилам, иначе…
— Иначе мы все были бы обычными преступниками, да? Животными? Разбойниками? — Теперь он смотрел на Крегера глазами, которым было место в черепе гремучей змеи. — Мы все будем такими же, как я?
— Я не то хотел…
— Закрой пасть. Больше всего я ненавижу мелких скулящих трусов, которые чувствуют необходимость постоянно извиняться.
Крегер почувствовал, как у него покраснели щёки. Он больше не был ребенком, над которым издевались на школьном дворе. Этот человек давно исчез. Он был честным человеком. Благоразумным. И на него нельзя было давить.
— На этом закончим.
Джонс затушил сигарету о подошву сапог и поднялся.
— Ты становишься обузой, шериф. У тебя кишка тонка для такой работы. Бог знает, что заставило тебя думать, что из тебя выйдет хороший законник.
Крегер свирепо посмотрел на него, понимая, что ни к чему хорошему это не приведёт, но ему было все равно.
— Я и есть хороший законник.
Джонс сплюнул на пол, и глаза его засветились мрачным торжеством.
— Ты — мелкий, бесхребетный сукин сын. Позор своей профессии. Ты прогнулся под такого человека, как я. Если у тебя нет ни капли самоуважения, думаешь, Я стану тебя уважать?
Крегер почувствовал, что его гнев начинает утихать. Он должен успокоиться; должен помнить, с кем и с чем он имеет дело.
Если бы Джонс был пустынной змеей, то сейчас его трещотка на хвосте колотилась бы, не переставая. Если его задеть, он наверняка нанесет удар. И он был так же ядовит, как любое существо, которое Бог поместил на эту мрачную планету.
Он направился к двери, позвякивая шпорами.
Крегер бросил взгляд на свой патронташ, висевший на стене.
Джонс резко развернулся, сжимая в руке огромный кольт «драгун» калибра.44.
— Ты — обуза, Крегер. И лишь вопрос времени, когда ты проболтаешься обо всём Пепперу.
Он был прав: Крегер уже не раз думал об этом. Он выпрямился в кресле, понимая, что уже мертв, и понимая, что может умереть только один раз.
— Будь ты проклят, Партридж, — прохрипел он. — Будь ты проклят.
Чёрный Джейк попытался усмехнуться — жуткое зрелище, будто тебе улыбается манекен.
— Я был проклят уже давным-давно.
Крегер, не мигая, смотрел на противника.
Он подумал о своей жене, которая ушла от него много месяцев назад, и пожалел, что не стал лучшим человеком, лучшим мужем и, Боже правый, лучшим законником.
Он услышал гром и увидел молнию.
И это были последние воспоминания шерифа, прежде чем его череп разлетелся на куски.
ГЛАВА 10
В Дед-крике Нейтан Партридж лежал рядом с девушкой и курил сигару, пуская кольца дыма к потолку. Ее звали Лили Кин, и он был уверен, что нет ещё и двадцати. Да и не удивился бы, если она оказалась бы ещё моложе.
Но ему было все равно, как человеку, прыгающему со стула с петлей на шее. Его мало что волновало… кроме денег, конечно.
— Сколько тебе лет? — всё же уточнил он, хотя прекрасно понимал, что ему нет до этого дела.
Она откинула прядь рыжих волос с маленькой крепкой груди.
— Семнадцать. Прошлой зимой мне исполнилось семнадцать.
Партридж кивнул и сделал ещё затяжку.
— А теперь скажи правду.
— Да кто ты такой, чтобы спрашивать? Священник? Шериф? — Она нахмурилась при одной мысли об этом и откатилась в сторону. — Плевать. Их мне тоже приходилось обслуживать, дорогуша.
Партридж рассмеялся. Он начинал по-настоящему удивляться тому, как легко было улыбаться, смеяться и снова быть человеком.
Его положение было, конечно, не из лучших… и все же он жил им — испытаниями, невзгодами и всем прочим, как свободный человек. И это, в конечном счете, единственное, что действительно имело значение.
— Из меня священник — как из тебя монахиня, милая.
Она улыбнулась, и в лучах послеполуденного солнца ее лицо казалось прекрасным. Золотым, сияющим. Отмеченным опытом и трудностями, но почему-то всё равно прекрасным.
Партридж крепко зажмурился и решил, что именно такой он ее и запомнит: золотоволосой, ясноглазой, с рыжими волосами, рассыпавшимися по обнаженным плечам, как языки пламени. Да, он сохранит в памяти этот образ и будет смаковать его, когда пожелает. И никто не сможет отобрать у него это воспоминание.
— А что, если я скажу тебе, что мне пятнадцать? — сказала она. — А что, если я скажу тебе, что занимаюсь этим всего месяц?
Он провел грубым мозолистым пальцем по ее обнаженному предплечью.
— Я бы ответил, что ты быстро учишься.
— А что по поводу моего возраста?
Партридж попытался ответить на этот вопрос как можно осторожнее:
— Думаю, каждый пытается устроиться в этой жизни, как может.
Похоже, ей понравился его ответ. Она перевернулась в его объятиях и крепко поцеловала в губы.
Потом она рассказала ему, как приехала на Запад вместе с матерью из Индианы, разыскивая отца, который приехал в Аризону, чтобы заработать на рудниках. Он не объявился, и они больше никогда о нем не слышали. Никто даже не был уверен, что он добрался до места назначения. Ее мать умерла прошлым летом от чахотки — хотя истинная причина так и не была установлена — в Глоубе, и Лили осталась почти без средств к существованию. Ей оставалось лишь одно.
— Я надеюсь когда-нибудь выбраться из этого. Я не хочу тратить свою жизнь на проституцию.
Партридж поверил ей. Борделей в Дед-крике было много, и простирались они от дешевых заведений, где мужчина мог развлечься за две монеты, до дорогих борделей, где мужчина мог оставить сотни или даже тысячи.
Но это был шахтерский город, и цены имели обыкновение вырастать, как только работники натыкались на жилу.
Лили работала в претенциозно названном центре «Серебряный Доллар» и у столь же претенциозного Лорда Джонни Макса Сильвера — большого шулера, щеголя и заядлого игрока, который разъезжал по городу в личном экипаже, одетый в черный костюм, шелковый жилет, черный галстук и накрахмаленную белую рубашку. Он щеголял в шелковом цилиндре, с тросточкой и с высокомерным выражением лица, как в привилегированном Бостонском Мужском Клубе. Но сколько не пытайся оттереть дерьмо, оно все равно не будет блестеть. А сутенер всегда останется сутенером.
Цены в центре «Серебряный Доллар» были средними.
Он не был и никогда не будет равен чайхане «Лунный свет» или импортным французским прелестям ультра-элитного «Королевского парижского театра». «Серебряный доллар» мог похвастаться водевильными номерами от танцовщиц живота до фокусников и комедийных трупп.
Когда проститутки не обслуживали мужчин в спальнях наверху или в театральных кабинках за бархатными занавесками, они тратили свое время на выпивку, обшаривая карманы пьяных ковбоев и шахтеров, танцуя за определенную плату и поощряя богатых владельцев ранчо выбрасывать на заведомо фальшивые игорные столы больше денег, чем те могли позволить себе проиграть.
— Полагаю, ты знаешь этот город лучше, чем кто-либо другой, — сказал Партридж.
Она пожала плечами.
— Настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Но, черт возьми, этот город растет не по дням, а по часам. И будет расти, пока золото не закончится.
— Ты когда-нибудь слышала о месте под названием «Египетский отель»?
— Конечно. Его все знают. Это дорогое заведение вроде «Королевского парижского театра». Туда даже не стоит показываться, если у тебя нет нескольких тысяч в кармане. Даже выпивка там обойдется в двадцать долларов.
Значит, бордель. Интересно. Партридж так и думал. У Розмана была оттуда визитка… это было случайностью или как-то связано?
Партридж снова затянулся сигарой.
— Знаешь, кто владелец?
— «Египетского отеля»? Не знаю, какая-то дама. Но кем бы она ни была, денег у неё — куры не клюют. Ты должен увидеть это место. Это нечто, — покачала головой Лили. — Вот там крутятся настоящие деньги.