– Значится так… Я тебе говорил, что Истомины скоро летят в Париж. Я дозвонился до мадам. Все свое обаяние, все красноречие подключил. Мозги расплавились после нескольких минут разговора по телефону. Но, по-моему, я ее все же обаял. Ох и женщина! Все видит и слышит, и, главное, чувствует на расстоянии. Но я уговорил ее на встречу. Теперь вот боюсь идти. Может, вместе сходим? Я буду ораторствовать, а ты выводы делать. Ты ж у нас специалист по выводам. Да и вместе все-таки комфортнее.
– А что ты ей сказал, какая цель встречи?
– Если б я сказал, что хочу поговорить об украденном покрове, она бы меня послала… далеко-далеко, как ты понимаешь. Я ей сказал, что меня интересует немецкая гравюра средних веков, что мне нужно узнать ее мнение как единственного (я подчеркнул – единственного!) настоящего знатока средневековой гравюры насчет одной малоизвестной и уникальной вещи. Она спросила, чья это вещь. Я сказал: моя. На что она засмеялась и спросила, кто автор. Вот тут я ее и поймал. Я сказал, что это и есть причина моего звонка. Авторство этой гравюры под сомнением. Скорее всего, это Михаэль Вольгемут. Для тебя поясняю, что это немецкий живописец, гравер и резчик по дереву пятнадцатого века. Пара его работ пропали во время Второй мировой войны. Поэтому она тут же клюнула. Никто не знает, где и когда могут нарисоваться эти работы. Истомина назначила мне встречу на завтра, на двенадцать.
– Ну и как ты будешь выкручиваться? Где возьмешь гравюру, хотя бы отдаленно напоминающую твоего этого, как его, Вольгемута?
– Обижаешь, шеф. – Андрей хитро улыбнулся. – А друзья нам на что дадены? Саша Гладышев подсуетился. Это его конек: северное Возрождение в Германии. Он обнаружил в архивах мюнхенской пинакотеки кое-что интересное. Естественно, он даст мне очень хорошую фотокопию одной гравюры. А я уже додумаю, что гравюра принадлежит нашей семье и досталась мне от деда, воевавшего в Германии. Или, как вариант, раскрою карты, что являюсь детективом, и выполняю заказ одного влиятельного человека по установлению авторства этой гравюры. Посмотрю по обстоятельствам.
– А дальше? Как ты выйдешь на покров?
– А вот тут, дорогой шеф, мне пришла в голову мысль, когда я поглощал десерт. Знаешь, сладкое всегда стимулирует мою умственную деятельность.
– Не только сладкое. И горькое, и соленое. Лишь бы было что жевать.
– Нет, именно сладкое.
– Да не тяни уже, говори.
– Что, интересно? А вот я возьму и расскажу мадам еще об одной тайне – саламандре Франциска Первого. Естественно, без указания источника информации. Если у нее есть роза Генриха Наваррского, то ее очень заинтересует история о саламандре, которая тоже принадлежала Марии Медичи, как и роза. А потом я перейду к покрову. И намекну, что мне кое-что известно о его похищении. Ну а дальше я, честно говоря, не знаю, – Андрей приуныл, – посмотрю по ее реакции. Я ведь буду, по ее мнению, эдаким богатеньким юношей, имеющим интерес к гравюрам, бриллиантам и всяческим загадкам. Может, я ее разговорю. Я не глуп…
Макс усмехнулся.
– Красив…
Макс закатил глаза.
– Имею успех у женщин, особенно пожилых. Возраст мадам Истоминой – самый мой любимый возраст.
Они оба рассмеялись. И если бы не телефонный звонок, они бы продолжали дурачиться и хохотать. Андрей взял трубку. Звонил Мишель. Андрей говорил с ним по-французски, а Макс с завистью слушал, как катается грассированное «р» у Андрея во рту. Какой красивый язык! Макс вполне сносно мог объясниться на английском. Иногда, когда звонил Мишель, они так и делали – разговаривали по-английски, но это совсем не то. Андрей по-французски говорил свободно, понимал юмор, каламбурил, в общем, что называется, свободно владел иностранным языком.
Это было одним из тех «положительных качеств», которым Андрей разил наповал всех понравившихся ему женщин или, как он их называл, пассий. Вдруг прочтет наизусть Верлена или Элюара. И дамочки тут же влюбляются. Удивительным было то, что, когда Андрей с ними расставался, никто ему не закатывал никаких сцен. Он умел любить радостно и расставаться радостно. И со всеми у него оставались прекрасные отношения.
Андрей положил трубку. Помолчал.
– Ох и любишь ты паузы, Андрюня. Тебе бы в артисты, господин Шустров. Ты бы эти паузы так отыгрывал, что зал рыдал бы, – усмехнулся Макс. – Рассказывай.
– Пока мы тут с тобой работаем с русскими коллекционерами, во Франции, мой дорогой шеф, события развиваются очень быстро. Как я тебе говорил, появился еще один труп. Некий молодой человек – ученик духовной школы и помощник-волонтер у викария, Анри Легран, собиравшийся, по словам его сестры да и всех служителей собора, оставить мирскую жизнь и стать церковным служащим, найден мертвым в своей квартире. Повесился.
Конечно, будет произведена дополнительная экспертиза, возможно, это убийство, хотя и не похоже. На столе найдена предсмертная записка, адресованная его сестре. Если перевести с французского, то что-то вроде: «Прости, моя дорогая Николь, жизнь стала бессмысленной, ибо я совершил тяжкий грех. Грех мой в том, что я убил человека. И всему виной дьявол-искуситель – золотой телец». Предполагают, что он хотел подменить покров, чтоб его продать за большие деньги, но неожиданно у часовни появился отец Антуан, и парень был вынужден убить священника, чтобы скрыть похищение. Потом он подменил покров и ушел домой. Французы считают, что его обманули и денег ему не заплатили. Вернее, покупатели провернули какую-то хитрую аферу с деньгами, и когда этот Анри захотел перевести сумму на другой счет или совершить какую-то банковскую операцию (я в этом не особенно разбираюсь), денег там уже не было. Возможно, стресс был таким сильным, что ему ничего не оставалось, как покончить с собой. А, может, это было раскаяние.
Увы, покрова у него не оказалось. Зато оказались на столе три кофейные чашки. Сейчас криминалисты колдуют над пальчиками. Возможно, удастся что-то выяснить. Они предполагают, что из двух чашек пили покупатели. Если они оставили отпечатки – это упростит дело. Но все это очень странно. Это не похоже на профессионалов. Или они были уверены в том, что эти чашки никогда не попадут в руки полиции? Они не предполагали, что он может покончить с собой? Или это чашки, которые не имеют к ним никакого отношения, и тогда появившаяся ниточка снова обрывается. Вот так. А нам нужно продолжать работать. Я изложу Мишелю по «электронке» все, что мы узнали. И напишу о наших планах на завтра. Все. Есть какие замечания, пожелания, шеф?
– Есть. Первое. Я тобой очень доволен. И мне нравится тебя слушать, когда ты говоришь по-французски. И второе. Я вот думаю, может, нам, действительно, пойти вместе к Истоминой? Я к тому времени закончу с Лисовским. Его секретарша выделила мне тридцать минут, представляешь? Если повезет и я произведу на него впечатление, мы с ним потом еще раз встретимся. А к двенадцати я буду свободен. Как думаешь?
– Я – за.
– Хорошо, завтра решим. Ты свободен на сегодня. Спасибо, Андрюша.
И Андрей ушел. А Макс принялся продумывать завтрашнюю беседу с Николаем Осиповичем Лисовским.
Глава вторая
Известный криминалист и частный детектив Мишель Дебре и капитан полиции Марк Соланж зашли в кафе на rue Saint-Degré71, которая находится рядом с кафедральным собором, выпить кофе.
– Как получилось, что вы, месье Дебре, работаете по этому делу?
– Мне позвонил епископ сразу после убийства отца Антуана. А когда они обнаружили эту чудовищную подмену, он попросил меня приехать немедленно. Можно сказать, он нанял меня расследовать это дело.
– Он не доверяет полиции?
– Да нет, что вы, конечно, доверяет.
Мишель понимал, что полицейские не очень любят частных детективов, но так как он был известным криминалистом и специалистом по изобразительному искусству и к нему часто обращались за консультацией, то его розыскную деятельность, скажем так, терпели. Иногда снисходительно делились информацией, иногда уважительно советовались, но, в основном, в его личные детективные дела не вмешивались, хотя деятельность его не сильно поощряли, особенно когда он работал параллельно с полицией по одному и тому же делу. Но здесь все зависело от конкретных людей, ведущих расследование.
– Когда-то я оказал ему услугу (тогда он еще не был епископом) как частному лицу и с тех пор у нас сохранились теплые отношения. Знаете, я даже стал приходить на мессы. Вот, был в этом году на Пасху. В основном, общался с епископом. Кстати, я хорошо помню этого парня Анри Леграна. Я видел его в соборе и даже беседовал с ним однажды.
– Это правда, что вы работаете с частными сыщиками из России?
Мишель улыбнулся:
– Да, правда. Я их нанял. Поверьте, эти ребята знают свое дело. Они могут нам помочь. А что там с отпечатками пальцев?
– На одной чашке отпечатки были очень четкими. По нашей базе данных они не проходили. По всей квартире удалось найти немного: есть еще пару незнакомых отпечатков, не принадлежащих ни Леграну, ни его сестре. Мы отправили также запрос в Россию. – Он откусил кусочек печенья, которое прилагалось к кофе. – Почему не введут, как в Америке, хотя бы в аэропортах, процедуру снятия отпечатков пальцев? Прилетел в страну, будь добр, приложи пальчики. Насколько было бы проще работать.
– Я думаю, вы правы, в целях безопасности это просто необходимо сделать.
– Скажите, ваши друзья из России разузнали что-нибудь для нас интересного?
– К сожалению, пока нет. Но уже проверены некоторые лица и можно смело отмести какие-то версии, что тоже немало. Но вы не волнуйтесь, как только у меня будут важные сведения, я обязательно поставлю вас в известность. Кстати, мои друзья детективы тоже «на связи» с вашими коллегами из московского уголовного розыска. Так что нам нечего скрывать друг от друга, мы все заинтересованы в скорейшем возвращении покрова и расследовании убийства.
– Меня сейчас беспокоит, чтобы исчезновение реликвии пока оставалось в тайне. Журналисты так и снуют повсюду. Пока нам удается объяснить наше присутствие здесь только убийством викария. Представляете, какая поднимется шумиха в прессе?
– Насколько мне известно, о том, что покров ненастоящий, знают единицы, поэтому можно надеяться, что это не станет достоянием гласности.
Они заказали по второй чашке крепкого кофе, поговорили о том о сем и вернулись в собор. Марк Соланж подумал, что сегодня надо обязательно съездить к Николь. Нужно расспросить ее о брате, его знакомых. Может, она кого-нибудь из них знает. Но, чего греха таить, девушка ему очень понравилась, и он просто хотел еще раз ее увидеть. Совместить полезное с приятным, так сказать. Хотя какое уж тут приятное, она, бедняжка, была так расстроена вчера.
И Мишель подумал о том же: надо навестить семью Анри, расспросить всех служащих собора о его знакомых. И надо как можно быстрее найти хозяина пальчиков. Есть еще пару дел на сегодня.
Макс ждал Лисовского в холле военно-исторического архива. Он пришел на пятнадцать минут раньше намеченного времени. И сразу почувствовал, что в этом здании совершенно особая атмосфера. Как будто переступаешь порог и попадаешь в другой мир: несуетный, спокойный, очень доброжелательный. С самого утра в Москве ты подвержен стрессам: пробки на дорогах, общественный транспорт переполнен, люди спешат, бегут, всем некогда, все заняты. А здесь как-то все спокойно. Нет, он нашел другое слово: здесь все достойно. Он расслабился в уютном кресле и не сразу отреагировал, когда к нему обратились:
– Вы, очевидно, Омский Максим Максимыч?
Макс вскочил, как-то неуклюже пожал протянутую руку, извинился:
– Извините, Николай Осипович, после утренней Москвы я просто попал в другой мир. Здесь так уютно. Я знаю, что у нас мало времени и предупрежден, что у меня всего тридцать минут.
– Мне сказала Анечка, что вас рекомендовал Саша Гладышев. Я хорошо его знаю, он замечательный исследователь. Но, насколько я помню, он не занимается христианскими святынями. А вы, как я понял, интересуетесь покровом Святой Девы Марии.
Макс подумал, что Анечка – это, наверное, старая мымра, с которой он так долго договаривался о встрече, и в его воображении возникло некое странное существо: очки, поджатые губы, серый костюм… «Да что ж такое со мной происходит, надо настроиться на работу, а не расслабляться, во всем виноват этот Архив – настраивает на какой-то несерьезный лад». Он собрался с мыслями.
Лисовский продолжал:
– Так о чем бы вы хотели меня спросить? Я не совсем понимаю цель нашей беседы.
– Спасибо, что согласились со мной встретиться. Я попробую вам объяснить, что мне от вас нужно. Я частный детектив. В настоящее время работаю по одному делу. В деле фигурирует покров Богородицы из шартрского собора.
– Ну-ка, ну-ка, расскажите.
– Николай Осипович, мне кажется, что нет смысла выдумывать какие-нибудь истории, чтобы подвести вас к интересующему меня вопросу. Я спрошу прямо: вы знаете о том, что покров из собора украден?
На лице Лисовского отразилось изумление. «Если он играет, – подумал Макс, – то очень хорошо это делает, настоящий артист».
– Покров Богородицы украден? То есть как, украден? Когда? Боже мой, и где он сейчас?
– Значит, вы ничего не знаете об этом?
– Я? А почему я должен об этом знать?
Он так искренне удивился этому вопросу, что Макс засомневался, стоило ли ему вообще приходить к этому человеку. Вернее, приходить стоило, а вот подозревать его? Но ведь об этом просил и Мишель. Значит, нечто все-таки есть, если французская полиция просила обратить на него внимание.
– Почему вы? Потому что вы – собиратель раритетов и ценностей, в вашей коллекции находятся редкие предметы, книги, манускрипты. А еще у вас есть деньги, вы можете позволить себе купить все, что вас заинтересует. Вы не жалеете денег на интересующий вас предмет. Вот недавно вы купили подлинный трактат Дюрера. Или я неправ?
Лисовский долго смотрел на Макса, ничего не говорил. Затем медленно произнес:
– Вы оскорбляете меня, Омский Максим Максимович, своими дикими подозрениями. Чтобы я мог отважиться на кражу христианской святыни?.. И потом, вы что, думаете, я работаю в ФСБ или ЦРУ, чтоб осуществить такой грандиозный план? Да как вы смеете? – он прошелся по залу, остановился, долго смотрел на Макса, успокаивался, потом продолжил: – Сейчас у меня есть два варианта разрешения нашей беседы. Первое. На этом мы можем закончить, и я больше слышать о вас ничего не хочу. Считайте, что я ваше нахальство прощаю, списывая его на ваш юный возраст. Хотя «юный» по отношению к вам – это не совсем точное определение…
– И второе?
Макс ждал… Лисовский понемногу стал успокаиваться.
– Второе… Мы можем продолжить нашу беседу, но не сейчас, у меня назначена встреча. – Он посмотрел на часы. – Через час я освобожусь, мы вернемся ко мне, и я преподам вам урок хороших манер. Но при условии, что вы не будете смущать меня своими гнусными подозрениями. И поделитесь со мной информацией, которая вам известна о краже, потому как это просто из ряда вон выходящее событие.
– Конечно, я вас подожду. Мне просто необходимо с вами поговорить. Обещаю, что буду вести себя прилично, вы увидите во мне «не мальчика, но мужа».
Лисовский ушел на свою встречу, а Макс тут же позвонил Андрею:
– Вот что, придется тебе идти к Истоминой без меня.
– Но…
– Никаких «но». Я занят. Ты меня убеждал, что ты умный и красивый, что ты просто в восторге от женщин зрелого возраста, что Истомина – твой идеал. Так что действуй. Я на тебя рассчитываю! Пока. До встречи. И… это… – Макс еле сдерживал смех, – ты не имеешь права включать ее в круг своих пассий. Только дело! И ничего больше!
И Макс отключился.
Они стояли перед дверью в офис Лисовского. Или это все-таки квартира, а не офис? Или это и офис, и квартира, как, например, у Макса? «Правда, масштаб не тот», – подумал Макс и ухмыльнулся. Миновали охрану, поднялись на второй этаж и открыли дверь в кабинет.
Дальнейшее Макс вспоминал с трудом. Ибо когда он зашел в кабинет (Лисовский пропустил его первым), он увидел Анечку. Ту самую Анечку, «мымру», у которой он с таким трудом вчера по телефону вымаливал встречу. Она поднялась, протянула руку, представилась. Потом, кажется, предложила им принести в кабинет кофе или чай. Макс попросил кофе. Нет, чай. Или все-таки кофе? «Ладно, когда принесет, увижу, что я попросил». Да, Анечка была в сером костюме (надо же, угадал!), и у Анечки были очки. На этом сходство с той, воображаемой им еще пару часов назад, Анечкой закончилось.