Единственным развлечением теперь для меня стал мой автомобиль; благодаря поездкам я потихоньку познавала этот прекрасный город и меньше скучала. Но меня крайне не устраивал мой водитель; это был француз, в такой степени неразговорчивый и скучный, что мне стало совсем невмоготу. И еще он ни за что не соглашался дать мне руль. «Вначале вы должны окончить курсы и принести мне удостоверение, тогда другое дело». Я попросила Антуана заменить его, а он мне ответил, что это пока невозможно: машин выпускают больше, чем готовят водителей, потому они, водители, большой дефицит. Но, чтобы хоть как-то меня утешить, мой супруг пообещал выделять своего, бывает, он ему не нужен целыми днями. Теперь за руль моей машины два-три раза в неделю садился шофер Антуана. Многие русские эмигранты в ту пору стали шоферами. Серж, так звали водителя, довольно быстро разобрался в причинах моей тоски. Он тут же начал обучать меня вождению, для чего мы забирались подальше за окраину. И еще мы стали посещать с ним те места, где проживали русские. Грусти моей теперь как не бывало, на смену ей пришло душевное равновесие и хорошее настроение. Лицо Сержа напоминало мне чье-то, кажется, человека, спасшего меня от пьяных офицеров в Константинополе, вскоре после нашего прибытия на турецкую землю. Я спросила его, не был ли он в двадцатом в тех краях, он ответил отрицательно, хотя я, почему-то не очень в это поверила. В тоже время я почувствовала каким-то невероятным образом, что рядом со мной человек, которому можно довериться. Я рассказала ему все о себе и о моем заветном желании попасть на завод в любом качестве.
– Я попытаюсь узнать, как вам помочь, хотя возможности мои почти нулевые. Но пока что попробуйте одеться попроще и посидеть в кафе рядом с заводом.
Я целых три дня выполняла его совет, и результат сразил меня совершенно. В кафе в обеденный перерыв забегали перекусить рабочие; за их нехитрой трапезой только и слышно было о заводских делах. Володя, я ужаснулась. Не вдаваясь в подробности, скажу, все в один голос утверждали: предприятием руководят чужие люди, скорее всего враждебные к нашему директору, а его самого полностью отстранили от руководства. И это все плохо кончится.
Это подтверждало мои неясные прежде подозрения, и я поделилась ими с Сержем.
– Я тоже об этом догадывался, – признался он, – хотя на первый взгляд все выглядит благополучно. Завтра оденьтесь, как подобает жене шефа, попытаемся попасть внутрь вашего завода.
Утром мой автомобиль настойчиво просигналил перед воротами. Вышедший охранник узнал водителя директора, теперь он вопросительно взирал на меня.
– Это жена нашего директора. Ты что, не узнал ее? – спросил Серж.
– Узнал, – кивнул тот, хотя я была уверена – видит он меня впервые. – А почему не через проходную?
– Ты хочешь сказать, что мадам Жерюмо будет идти через весь двор в лабораторию?!
Страж сдался и открыл ворота. «Не забудьте, напомнил мне Серж, вам нужен главный технолог Ревиньон. Авто я оставлю у входа в заводское кафе. Идите смело и никого не бойтесь».
Технолога в лаборатории не оказалось; мне подсказали, где его искать. Месье Ревиньон, высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, стоял посреди цеха хранения вина и задумчиво смотрел куда-то в потолок. На подошедшую Веру он не обратил никакого внимания.
– Ну, долго вы там? – поинтересовался технолог у кого-то наверху. Вскоре по лестнице спустился человек в халате и подал ему ленту самописца. Она тоже заглянула в ленту.
– Ого! Это уже опасно, не так ли? – вырвалось у нее. Ревиньон впервые взглянул на Веру.
– А вы кто? Вы в этом что-нибудь понимаете? – он обратил на женщину недовольный взгляд, но вдруг тон его голоса переменился. – Простите, я вас сразу не узнал! Вы ведь жена Антуана, не так ли? Простите еще раз. Я Симон Ревиньон, кстати, крестник вашего мужа. И еще я был на вашей свадьбе. Как хорошо, что вы пришли, мне нужно с вами поговорить. Но не здесь, вокруг полно народа. Давайте уйдем отсюда. Где ваш автомобиль?
Через пять минут они сидели в авто. Ревиньон вкратце изложил ей суть последних событий.
– Первое время, как только Антуан сел в кресло директора, все шло хорошо. Иначе и не могло быть: его окружали старые проверенные кадры. Но вся эта работа не для него, мадам Вера. Не для него лишь потому, что он художник. Никто об этом не задумался, и в первую очередь, его отец. Марк забыл, не может быть, чтобы он не знал, нет, он просто забыл, что из художника очень трудно, а порой невозможно сделать чиновника. Антуан через полгода начал тяготиться своей должностью, хотя сразу это не очень бросалось в глаза. Он как-то заглянул ко мне в кабинет, и в разговоре, как бы вскользь, спросил у меня, как быть, если ему эта директорская ноша совершенно надоела.
– Эта рутина, дядя Симон, которой совершенно не видно конца, она меня просто заедает. Каждый день я должен что-то подписывать, что-то разрешать, что-то запрещать. Я устал. Нельзя ли как-то по-другому?
– А почему же нет. Возьмите себе заместителя специально для текучки, себе оставьте только финансы. Хотите, я вам подберу кого-нибудь из опытных хозяйственников? – предложил я.
Он задумчиво постоял полминуты, и вышел, не сказав ни слова. Я принялся уже искать кандидата на замдиректора, как всех нас познакомили с его новым заместителем. Это был некто Фронташе, его бывший однокурсник по институту и вообще давний приятель. Месяц-два обстановка была спокойной, но по мере того, как наш директор удалялся от управления, его заместитель все больше обострял отношения с главными управленцами, вынуждая их покидать свои должности, а на их месте стали появляться люди Фронташе. Я апеллировал к Антуану, но он не стал меня слушать, заявив, что все делается для пользы дела. Мне пришлось позвонить Жерюмо старшему, тот не замедлил явиться, но я сам, как назло, заболел непонятно чем и не смог встретиться с Марком. Уж я бы ему все объяснил. А так я оказался на больничной койке, мой старый товарищ почему-то ко мне не заглянул, а его самого Фронташе и его помощники ввели в заблуждение насчет истинного положения дел.
– Постойте, месье Симон, я помню этот случай. Отец Антуана собирался вас навестить, но нам сказали, что вас нет в Париже, что вы где-то в санатории. А где, неизвестно, – сказала Вера.
– Теперь мне все понятно. И моя болезнь, и информация о санатории – это все было хитро подстроено, так как я лечился дома. После того, как Марк Жерюмо уехал без последствий для этого гнусного человека, ваш завод полностью перешел в его руки. Да будет вам известно, мадам Вера, ваш супруг вовсе не руководит заводом, он на нем просто не появляется.
– Что же нам делать? Чего собственно добивается этот Фронташе?
– Можно, я сразу отвечу на вторую половину вопроса? Я уже навел справки об этом шустром малом, об этом проходимце Фронташе. Он до сих пор работал на заводе Теннисона, нашего главного конкурента на рынке вина. И даже, поговаривают, что он его внебрачный сын, но не это главное. Люди, пришедшие вместе с Фронташе, уже заняли ключевые посты в технологическом отделе и в лаборатории. Заметьте, Вера, они осели там, где решаются основные вопросы качества продукции. Все они грамотные и опытные специалисты, и теперь они руками наших же рабочих, которые еще остались, без особого труда пустят в продажу вино нашего предприятия, но совершенно другого качества. Намного хуже прежнего, и мы тут же потеряем рынок.
– Но, на месте есть вы, главный технолог, – возразила я, – вы ведь не допустите этого, я в этом совершенно уверена.
– Меня уже нет! Вернее, я есть, но уже не главный технолог. С завтрашнего дня я заведующий отделом реализации. И даже не смогу свободно входить в цех, где идет выдержка вин; меня просто туда не пустят. Сегодня я воочию увидел, как тонко и ловко идет подделка, в результате ее качественное марочное вино превратится в заурядное пойло, и тогда придет конец торговой марке «Дионисий», а ее место на рынке тут же займет Теннисон. Но не будем окончательно терять присутствие духа, ибо потеря его уже есть поражение. А ваше появление на этом ринге следует расценивать как предвестник победы. Судя по тому, что вы запросто прочли показание самописца, вы в этом что-то смыслите. Скажите, вы знакомы с виноделием? Где вы учились?
– На винном заводе своего дядюшки. Но это, наверное, нельзя назвать учебой. Это, скорее всего, была практика, но длилась она целых три года.
– Дитя мое! – вскричал бывший главный технолог, – три года практики – это намного больше, чем учеба! Я всегда снимал, и буду снимать шляпу перед практиками, ибо их мастерство от них самих и от Бога! И где же это происходило? На какой земле, если не секрет?
– В Крыму, в Евпатории, – ответила Вера. Эти два слова ужасно воодушевили Ревиньона.
– Крым! Лев Голицын! Величайший винодел, положивший на лопатки всех мастеров вина Франции и всей Европы. Да что там Европы – мира! Его шампанское и его шипучие вина превзошли все ранее созданное. Иметь на собственных плантациях пятьсот сортов винограда! Собрать коллекцию вин с семнадцатого века и до наших дней в пятьдесят тысяч бутылок и сохранить их в пещере мог только гениальный человек. И Лев воистину был гением. Ладно, простите меня, Вера, я отвлекся от главного. Теперь, поскольку я узнал о вашей причастности к столь великой профессии винодела, я отвечу на ваш второй вопрос – что нам делать. Ответ прост – сражаться и победить! Хотя победить будет сложно, чрезвычайно сложно. Щупальца Фронташе уже запущены в самые важные органы предприятия, но мы попытаемся сразу же отсечь главную. Вы не знаете, где проводит время ваш супруг, когда его нет на заводе?
– Понятия не имею. Я считала, что он в своем кабинете, как обычно, – ответила Вера, и тут же подумала о Серже. Ему, наверняка, это известно. Но он что-то говорил о ключах, которых он ей оставит. Она заглянула в перчаточный ящик; ключи, действительно были там, а рядом записка.
«Простите меня, но я должен исчезнуть. За то, что я помог вам попасть на завод, меня, наверное, уволят. Прощайте, Серж. Р.S. Заберите А. бульвар Сен-Марсель 231».
Вера прочла записку и протянула ее Ревиньону, читайте. Эге, подумал Симон, похоже, что об Антуане вспомнили в последний момент. Это хорошо, что вообще вспомнили. Но зато теперь у нас есть адрес. А вслух сказал, чтобы утешить погрустневшую вдруг женщину: молодые люди всегда говорят, прощайте, когда собираются вернуться ровно через пять минут. А о том, что его уволят, Серж сообразил правильно. Фронташе и его команда тщательно следила, чтобы не допустить вас на завод, это для них было слишком опасно. В отличие от всех остальных Фронташе, наверное, был каким-то образом осведомлен о вашей тайной пристрасти к винокурению, и рассматривал вас как вполне вероятного противника. Поэтому сейчас нам следует действовать очень быстро, иначе нас опередят. Вы сама водите автомашину? Прекрасно. Поехали сейчас же на этот Сен-Марсель, это где-то у Итальянской площади.
Когда они отыскали нужный дом, оказалось, что под его крышей расположено казино.
– Слух о том, что ваш супруг увлекся рулеткой, имел место, но я лично в это не верил. Я с детства знаю Антуана, он никогда не играл ни в какие азартные игры. Не исключено, что его в это втянули. Намеренно. Ладно, я схожу, посмотрю, а вы посидите в машине, я мигом.
На самом деле отсутствовал Симон довольно долго, поэтому ему пришлось извиниться
– Простите меня, Вера! я виноват! Мне пришлось дождаться, пока они сыграют. Но, думаю, нам сегодня везет. Ваш супруг выиграл и сейчас наша с вами задача перехватить его и завлечь домой. Во что бы то ни стало. Я расспросил официантов, обычно многие игроки, после выигрыша или проигрыша, неважно, спускаются в бар. Мы должны встретить Антуана, прежде чем он там усядется с каким-нибудь собутыльником, и при этом изобразить, что все это случайно.
Это им удалось; очевидно, им действительно везло. Когда они вошли в холл, он только получил выигрыш и спускался вниз. Ревиньон распростер свои длинные руки навстречу Антуану. Тот по-настоящему удивлен.
– Месье Ревиньон!? Вот уж не ожидал! Какими судьбами?
– Месье? Ты говоришь мне месье? – технолог театрально опустил руки.
– О, извини, дядя Симон! как я рад тебя видеть! О, ты еще и Верочку привез с собой! Дай я обниму тебя, дорогая. А по какому случаю вы здесь?
Они сказали ему, что искали магазин и ошиблись, но Жерюмо их не слушал.
– Это чудесно, что вы появились именно сейчас, и случай у нас превосходный! Я только что выиграл и приглашаю в ресторан. Немедленно! Это нужно отметить. Куда едем? Я вижу, вы на машине. Отлично. Так куда? В Максим?
– Антуан, поехали лучше домой. Там и отметим в семейном кругу. И дядя Симон за это.
– Тем более, что у тебя, я знаю, всегда есть прекрасный коньяк. Да и вина отличные, – поддержал Веру Ревиньон, – едем к тебе, тем более, что я давненько у вас не был.
Но Жерюмо стоял на своем: хочу в ресторан, и все. Нужно отметить мою победу по-настоящему, иначе выигрыш перестанет идти. Тогда Вера привлекла новые аргументы: милый, взгляни на меня, мой туалет совершенно не подходит для публики. Давай заедем домой, я, хотя надену вечернее платье. – Нет, ты прекрасна и в этом платье, – стоял муж на своем, – скажи, Симон. Но Симон не поддержал его, и они поехали домой. По приезду Вера отправила супруга в душ: ты тоже надень вечерний костюм, милый. Тем временем они заказали ужин с доставкой на дом и разработали некий план. Когда Антуан вышел, наконец, уже в вечернем костюме, оказалось, что супруга еще не готова. Но в гостиной их поджидал стол, уставленный бутылками и закусками.
– Давай посидим, пока появится Вера, – предложил Ревиньон, – мне кажется, нам давно следует поговорить. У нас очень много проблем в последнее время.
– Хорошо, я согласен. Что будем пить? Только знаешь, дядя Симон, давай не будем о работе. Я давно от этого всего отошел. Мой заместитель неплохо справляется со всеми делами, вот и все. Тем более, что у нас есть такой приятный повод – мой выигрыш.
– Ладно, давай поговорим о рулетке. Что-то я не помню, чтобы ты, мой мальчик, прежде этим увлекался. Вот скажи мне, зачем ты играешь? тебе что, денег не хватает? – спросил Симон.
– Денег у меня достаточно, но ведь это совершенно другое. Здесь азарт, здесь риск, все это заполнено радостью или горечью, а это эмоции, они гонят от нас скуку и серость обыденной жизни
– Согласен с тобой, это интересно. – Заметил технолог, – но как ты додумался, расскажи.
Он наполнил рюмки и приготовился слушать; Антуан за вином разговорился, и вскоре картина его падения и роль в ней Фронташе была предельно ясна для Ревиньона. Теперь он попытался осторожно повернуть разговор в нужное для него русло.
– Все это хорошо, мой друг, но из-за своего нового увлечения ты полностью отстранился от управления заводом. Ты слишком доверился своему другу, который, скажу тебе по секрету, ведет за твоей спиной какую-то непонятную игру. Скорее всего, в пользу своего отчима Теннисона. Уволенные вами работники уже работают в его цехах, а это были наши лучшие специалисты. Тебе известно, что и меня тоже убирают с завтрашнего дня? А знаешь ли ты о том, что на наш банковский счет уже почему-то перестали поступать деньги от выручки?
– Подожди, дядя Симон! Ты слишком много наговорил, но я тебе отвечу по порядку. Деньги поступают на наш новый резервный фонд. Мы затеваем грандиозную реконструкцию нашего предприятия, и этот фонд создан именно для нее. Тот самый Фронташе, о котором ты почему-то столь плохо отзываешься, выделил крупную сумму под мизерный процент для этих же целей. А тебя никто не собирается увольнять, я этого не позволю. Ты ведь сам сказал моему заму, что тебе с возрастом трудно уже бегать по цехам, и он присмотрел для тебя отдел реализации. Та же зарплата, но работы меньше и она спокойнее. Сейчас я предлагаю выпить за твою новую должность, – заканчивает свое пылкое выступление Антуан и наполняет уже в который раз рюмки. Ревиньон помнит, что он никому не жаловался на здоровье – это очередная ложь его зама. Еще он с горечью в душе отмечает непреложный факт: бывший трезвенник пристрастился к спиртному. И об этом же ему только что рассказала Вера. Значит, молодой человек настолько уже погряз в этих страшных пороках – пьянстве и рулетке, что если не принять срочные меры, дело для него может закончиться крайне печально. Но самое опасное сейчас – это Фронташе; раз он уже вложил деньги в наше дело, значит, мы близки к катастрофе. Конечно, если бы не заболел, как назло, отец Антуана, во всем этом не было бы ничего опасного. Сейчас сюда бы явился Марк и все расставил на свои места. Но у старшего Жерюмо большая проблема с сердцем, и он лежит сегодня в швейцарской клинике. Симон недавно проведал своего старого друга; врач сразу же предупредил: никаких сенсаций, никаких тревожных новостей – любое волнение для больного смертельно опасно. Рассчитывать им теперь лишь на свои собственные силы.