– Невероятно! – прошептал Горемыкин, еще раз проглядывая папку с документами. – Вы хотите уверить меня, что знаете предателей в штабе, которые позволили умыкнуть у меня из-под носа секретнейшие документы и передать их этому, как его – Косаидзи?!
– Не всех, к сожалению, – признался Агасфер. – Господин Косаидзи – очень осторожный человек. Но пять-шесть человек я мог бы вам назвать, ваше высокопревосходительство. Остальных, полагаю, можно вычислить по характеру представленных здесь документов. Сделанные мной пометки на каждом из них означают время, когда они поступили в распоряжение японского резидента. Сопоставьте это время с временем работы над этими документами офицеров своего штаба – и все, надеюсь, будет понятно.
– Невероятно! – повторил Горемыкин. – Однако позвольте, господин Бергман: вы сами упомянули, что японские шпионы весьма осторожны. Как же вам удалось снять копии?
– Бог наградил меня необычайной памятью и способностями к запоминанию, которые мне удалось развить, ваше высокопревосходительство. Извольте убедиться сами: дайте мне на несколько минут любой документ с вашего стола или книгу – и я запомню и повторю прочитанное слово в слово…
Недоверчиво ворча, Горемыкин вручил посетителю подробный план прошлогодних маневров войск округа. Он продолжал недоверчиво улыбаться, видя, как тот быстро перелистывает страницы. Перелистав документ, Агасфер пожал плечами и вернул его генералу:
– С какой страницы прикажете цитировать, ваше высокопревосходительство?
Генерал наугад раскрыл топографическую часть отчета:
– С шестьдесят пятой страницы извольте…
– С шестьдесят пятой, – Агасфер нахмурился, полузакрыл глаза и начал монотонно воспроизводить только что просмотренный документ. Следивший за текстом Горемыкин скоро захлопнул папку и с восхищением уставился на посетителя:
– А таблицы, графики, тексты на иностранных языках – тоже умеете?
– Таблицы и графики занимают чуть больше времени, – признался Агасфер. – То же касается и любого незнакомого мне языка…
Горемыкин встал:
– Надеюсь, милостивый государь, вы простите мой скепсис и несколько резких выражений, допущенных мной в начале нашей беседы. Однако вы должны меня понять – не каждый день, знаете ли, приходится встречаться с подобным. Чем могу быть вам полезен, э… Вот черт, знаю, что вы офицер, причем весьма необычный – а вынужден называть вас сударем или милостивым государем! Вы действительно не имеете право представиться по чину – даже мне, генералу от инфантерии?
– Счел бы честью. Но увы, ваше высокопревосходительство! – покачал головой Агасфер. – Просьб и пожеланий также не имею. А вот кое-что рекомендовать вам рискну. Или попросить – как вам будет угодно. Первое – предатели. Избавляться от них, безусловно, необходимо, но, умоляю, без лишнего шума и трибуналов. Найдите возможность перевести их на должности, где они будут лишены доступа к секретным материалам. Очень аккуратно, по одному – чтобы не спугнуть японских резидентов. Капитана Захарчука можно и арестовать со всеми вытекающими из этого последствиями – произведя у него на квартире негласный осмотр. Я уверен, что он хранит копии секретных документов дома.
– Будет сделано, – заверил Горемыкин. – Что еще?
– Кругобайкальская ветка железной дороги, предмет вашего личного кураторства, ваше высокопревосходительство. Для ее строительства нанимаются в основном рабочие-японцы. Наши инженеры довольны их дисциплинированностью, отсутствием пьянства и аккуратностью. Однако есть основания полагать, что все эти «рабочие» – военнослужащие-резервисты, а их десятники – унтер-офицеры. Не хочу пугать ваше высокопревосходительство, но хорошо бы усилить контроль за их работой. Не исключаю возможность вредительства и даже диверсии в случае войны с Японией. Что-то вроде бомб замедленного действия. Необходимо также тщательно следить за отселением из полосы отчуждения[5] всех лиц монголоидной расы – и не только их.
– Эх, батенька, это все гораздо легче запланировать, чем сделать, – посетовал Горемыкин. – Система полицейского надзора в моем округе довольно сложна. Помимо общей и жандармской полиции, в губернии действует ряд специализированных и вспомогательных охранительных формирований. В 1900 году вместо казачьей полиции, содержащейся за счет золотопромышленников, на золотых приисках была учреждена горно-полицейская стража. Реформирование горной полиции преследовало своей целью вывести ее из материальной зависимости от золотопромышленников. Комплектование горно-полицейских команд велось добровольцами, отслужившими действительную военную службу. В целом они удовлетворительно справлялись со своими обязанностями, главной из которых являлась борьба с хищением и другими незаконными способами приобретения золота. А что касается полиции сыскной, то тут дело плохо! Сыскарей в Иркутске, насколько я знаю, меньше десятка, причем половина – городовые, умеющие только «праздничную» мзду собирать. А тут еще политическая полиция… Кому железную дорогу-то охранять?
– Обещаю, что в первой же докладной записке поставлю свое начальство в известность о сложившейся ситуации. Думаю, дело сдвинется. – Агасфер встал, взялся за трость. – Ну а засим – честь имею, ваше высокопревосходительство!
– Спасибо, батенька! Куда дальше-то двинете, ежели не секрет?
– Всех планов и задумок моего начальства я просто не знаю, – уклонился от прямого ответа Агасфер. Однако, не желая обижать недоверием генерала, решился сказать часть правды: – скажем так: далее на восток, ваше высокопревосходительство. Здесь я ожидал вскрытия рек и прохода по ним основных льдов. Ну, теперь, слава богу, вроде препятствий нет. За пару недель доберусь на почтовых до Сретенска, а там уже по воде, пароходиками. Знающие люди говорили, что от Сретенска до Благовещенска 1200 морских миль, а до Хабаровки[6] около двух тысяч. За месяц доберемся, ежели Бог даст. Надеюсь, вы понимаете, что мой маршрут является государственной тайной. А ежели кто будет особо интересоваться – можно сказать, что, по вашим сведениям, мы направляемся в Китай.
– Так вы не один?
– С супругой, ваше высокопревосходительство, – улыбнулся Агасфер.
Горемыкин покачал головой:
– Места тут дикие, необжитые. Особенно в Забайкалье. Не страшно за супругу?
– Она у меня храбрая, хоть и смолянка![7]
– Погодите-ка! – Горемыкин выбрался из-за стола, быстро достал из шкафа многозарядный маузер[8] и винчестер[9], протянул оружие гостю. – Надеюсь, от такого подарка не откажетесь, господин офицер?
– Не откажусь, – кивнул Агасфер. – Покорнейше благодарю, ваше высокопревосходительство.
Горемыкин смущенно кашлянул:
– Я гляжу, у вас левая рука не того… Освоитесь с винчестером-то?
– Не сомневайтесь.
– Так, может, нынче вас подвезти до дома? С этаким-то грузом?
– Благодарю, не стоит афишировать мое близкое знакомство с генералом от инфантерии! Вот если бы вы были столь любезны распорядиться доставить свои поистине бесценные подарки ко мне на квартиру – был бы премного обязан! И, если это возможно, взял бы на себя дерзость попросить для переправы через Ангару ваш личный катер. Дело в том, что моя супруга э… в интересном положении, и рисковать лишний раз не хотелось бы.
– О чем речь, батенька! Берите, ради бога. Когда понадобится, тогда и берите! Протелефонируете моему адъютанту, Сорокину – я распоряжусь!
Агасфер написал на поданном генералом листе бумаги свой адрес и, поклонившись, вышел.
– Долго же вы, Александр Дмитриевич, этого штафирку своим обществом баловали, – немедленно просунулся в кабинет штабс-капитан Сорокин. – Матвей готов, я лично проследил, чтобы две печурки с древесным углем в экипаж поставил! Домой-с изволите отправляться?
– Домой, домой! – ворчливо отозвался Горемыкин. – Возьми-ка вот этот адресок, отправь по нему с нарочным мои подарки! Кстати, я обещал дать ему для переправы катер. Когда он протелефонирует в штаб – лично проводишь.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Ого! – Сорокин завистливо поглядел на маузер и винчестер. – Чем же вас этот субъект прельстил, позволю спросить?
– Это, брат, не статская штафирка, а офицер. Побольше бы таких у меня в округе, а не свистоплясов вроде тебя!
Сорокин поджал тонкие губы. Подавая генерал-губернатору шинель, он нарочито-равнодушно поинтересовался:
– Чем же он лучше-то, Александр Дмитриевич? Уж на что я стараюсь, так стараюсь каждое ваше, даже невысказанное желание выполнить…
– Обиделся? Ничего, это полезно, брат! А человек, которого ты «штафиркой» называешь – настоящий боевой офицер! Выполняет секретное задание Генштаба, поэтому и под чужим именем живет. И своей жизнью, полагаю, часто рискует!
И Горемыкин в порыве откровенности по дороге к экипажу рассказал адъютанту кое-что из того, что услыхал от своего посетителя. Сорокин слушал очень внимательно, и уже у самых парадных дверей позволил себе чуть придержать генерала за рукав:
– А я бы все же шифровочку насчет нашего героя отправил в Генштаб! Мало ли! Так и так, мол: располагает ли такой-то объявленными полномочиями?
– Отправляй! – разрешил генерал. – Можешь моим именем подписать!
– Ваше высокопревосходительство, шифровка из Иркутска, от генерал-губернатора Горемыкина. Сейчас принести или в папочку со входящими на завтрашнее утро положить?
Куропаткин поднял на порученца усталые, в красных прожилках, глаза. Несколько мгновений военному министру понадобилось для того, чтобы сопоставить географическое понятие и полузабытое имя. Сморгнув, он кивнул:
– Немедленно!
Прочитав расшифрованный текст, он распорядился:
– Шифровальщика ко мне!
Когда через несколько минут бледный от недосыпания офицер в круглых очках и с шифровальным блокнотом в руке скользнул в кабинет военного министра, тот уже сформулировал в уме короткий и точный ответ.
– Пишите: «ИВО, Горемыкину. Офицер, представившийся вам Бергманом, является моим особо доверенным лицом. Особая примета: отсутствие кисти левой руки. Приказываю оказывать Бергману все требуемое ему содействие. Конечный маршрут его следования сохранять в строжайшей тайне. Куропаткин». Отправьте немедленно!
Усадив генерал-губернатора в экипаж и погрозив кучеру Матвею кулаком: смотри, мол, у меня! – штабс-капитан Сорокин, насвистывая мелодию из модной оперетки, вернулся в резиденцию. Составил шифровку в Петербург насчет полномочий последнего посетителя Горемыкина, отдал ее офицеру-шифровальщику с наказом отправить незамедлительно. Привел свой рабочий стол в порядок: убрал секретные документы в сейф, а бумаги попроще разложил по папкам и сложил их стопочкой. Завтра они лягут на стол генерал-губернатора.
Покончив с делами казенными, штаб-капитан потер ладоши и счел себя вправе заняться делами личными. Отперев особый ящик в своем столе, он достал оттуда стопку надушенных конвертов и визитных карточек от известных иркутских дам-сердцеедок, выпятив нижнюю губу, перебрал их, выбирая на сегодня ту, которая поможет скрасить ему длинный вечер. А может, и не только вечер – Сорокин был убежденным холостяком и не считал короткие романы и интрижки с местными дамами чем-то из ряда вон выходящим.
Он перетасовал визитные карточки еще раз, опытным взглядом выбирая наиболее перспективных в «ночном отношении» партнерш на сегодня – таких оказалось совсем немного, ежели не считать замужних дам, чьи супруги в настоящее время находились в длительных отлучках и деловых столичных поездках. Интрижки с замужними дамами, конечно, прибавляли в жизни перчику, но были делом рискованным. Причем опасность таилась не столько в неожиданном возвращении грозных и ревнивых супругов, сколько в болтливых язычках самих дам.
Определившись с «ночным» вопросом, Сорокин стал раскладывать из оставшихся карточек последний «пасьянс», который он для себя именовал культурно-финансовым. Приятный вечер с продолжением предполагал для начала какую-то культурно-развлекательную программу, и вот здесь надо было крепко подумать.
Две дамы из последнего «пасьянса», мадам Василькова и совсем молодая вдова коммерсанта Леннера, были наиболее перспективны в смысле «продолжения». Однако их придется вести в модные магазины и неизбежно покупать подарки. Одним из самых крупных магазинов в Иркутске того времени был «Пассаж» на Пестеревской улице. Здесь кавалеры приобретали в подарок дамам часы, золотые и серебряные безделушки. Одежду, ткани, большой выбор мужского и дамского белья, галстуки, батистовые платки, шубы, обувь и большой выбор различных мануфактур предлагал магазин Кальмера.
Некоторые просвещенные дамы, считающие, что лучший знак памяти – книга, вели кавалеров в «Книжную торговлю Синицина». Но, увы, таковых в «коллекции» штабс-капитана Сорокина не было. Не было в этой «коллекции» и любительниц посещения зоологического сада Сутормина с панорамой и фонографом. В этом жалком зверинце было всего-навсего несколько видов попугаев, обезьян, аллигатор, два дикобраза и какой-то странного вида медведь, которого хозяин именовал хоботовым.
Не стоило сбрасывать со счетов и непременную прелюдию к продолжению вечера – посещение одного из модных ресторанов города. Иные дамы, словно проверяя кавалеров на щедрость, норовили затащить их в дорогие заведения, а из меню неизменно выбирали самые дорогие блюда и вина. К сожалению, две дамы из последнего «пасьянса» были именно такого типа.
А с наличностью нынче у Сорокина было негусто, так что он со вздохом положил визитки мадам Васильковой и вдовицы Леннер в общую стопку. И тут же вспомнил про еще одну даму, чьей визитки в его коллекции, к сожалению, не было – мадам Серафима Бергстрем!
Дамочка была, правда, из ссыльных, но, спасибо хоть, не по политической линии! Сорокина представили ей на одном из новогодних благотворительных базаров. Потом было несколько прогулок по городу – пешком и на выпрошенном у генерал-губернатора моторе. В ресторациях мадам вела себя, не в пример прочим, скромно, кавалера на размер кошелька не проверяла. А у Сорокина, как нарочно, нынче имелся пригласительный билет на сегодняшний знаменитый прием иркутского миллионщика Сиверса, чей особняк располагался на Тихвинской площади. На балах у миллионщика присутствовало только избранное общество: богатые золотопромышленники, штабные офицеры в полной униформе, железнодорожные инженеры из столицы, нарядные дамы. Иногда туда заглядывал и генерал-губернатор. На балконе зала для танцев располагался полковой оркестр, а у фонтана в большом зимнем саду, освещенном гигантскими китайскими фонарями, весь вечер играл струнный оркестр.
Итак, решено: мадам Бергстрем и бал у Сиверса!
Сорокин ножничками поправил перед зеркалом усы, надушил их специальной помадой. Проверил перед зеркалом четкость пробора и протелефонировал в штабную конюшню, вызывая разгонный экипаж. По дороге к даме он собирался выполнить поручение генерал-губернатора и отвезти его подарок этому странному однорукому калеке.
Мероприятие с мадам Бергстрем, правда, чуть не сорвалось: у нее гостили приезжие путешественники из Германии. Однако у них хватило такта не напрашиваться за компанию к Сиверсу. Невнятно пробормотав свои имена, они сослались на усталость с дороги и поспешили укрыться в одной из дальних комнат дома, снимаемого мадам у купеческой вдовы.
Мадам весьма обрадовалась приглашению к Сиверсу. Она была весела, оживлена и потратила на сборы и переодевание не более получаса. Зато наличие гостей в доме испортило настроение штабс-капитану: проклятые путешественники, похоже, поставили крест на продолжении столь многообещающего вечера.
Хмурость Сорокина не укрылась от мадам Бергстрем. Еще в экипаже она просунула руку под его локоть и почти пропела: