– Или пропьет от жизни такой, беспросветной, – вздохнула Полина.
– Не думаю. Он на все семь вагонов единственный из проводников, от которого поутру не пахнет водкой. Чего ты взъелась на меня за этот рубль? Я же не пять тысяч ему отдал, в самом деле.
Она залилась краской и отстала на два шага. Некоторое время шла по перрону не показывая виду, что знакома с Мармеладовым, но у самого входа в вокзал догнала сыщика и взяла за руку.
– Простите мою вспыльчивость. Рассердила категоричность ваших суждений, не люблю тех, кто строит из себя всезнайку, – Полина скорчила смешную гримасу. – Зато я убедилась, что вы настоящая ищейка! С таким чутьем нетрудно будет разыскать Александра.
– Для начала нужно напасть на след певички.
– Но как? Вы же не планируете обходить все эти вульгарные кафе…
– На это уйдет не меньше недели, а времени и так уже потеряно достаточно, – перебил сыщик. – К тому же в грязных кабаках, среди смрада, дешевого парфюма и табачного дыма, ищейке трудно взять след. Там ищейка бесполезна. Нужно нечто иное… Известно ли тебе, Полечка, как французы собирают трюфели? Они берут поросенка перигорской породы, который охоч до этого лакомства, и запускают в лес после дождя, когда грязи побольше. Сами просто крадутся следом, ждут, пока свиненок выкопает гриб из сырой земли, бьют по запачканному пятачку, отбирают деликатес и продают гурманам втридорога. Мы будем действовать также. Для того чтобы найти конкретную певицу в Петербурге, нам пригодится помощь специалиста по поиску шансонеток и иных талантов подобного рода.
– Лучшего специалиста?
– Напротив, худшего. Самого, что ни на есть, отвратительного. Обожающего копаться в грязи и обманывать своих нанимателей. Нам нужен не поросенок, а настоящий кабан!
– И вы нашли такого?
– Сразу двух. Я отправил им телеграммы и назначил встречу на Николаевском вокзале.
Полина огляделась по сторонам.
– Но как они узнают к кому подойти?
– Я сообщил, что буду стоять под императорским вензелем ровно в полдень, – сыщик кивнул на позолоченный барельеф. – Давай отойдем к стене, не то нас затолкают. Хочу предупредить, что телеграммы я подписал именем своего приятеля Ивана Кузьмина, известного в Париже антрепренера. Иначе этих жуликов не заманишь, а нам очень нужен трюфель.
– Понимаю вас и не осуждаю за этот обман. Готова подыграть по мере сил. Что я должна говорить?
– Ничего, Полечка. Ты должна молчать, что бы ни случилось.
Они стояли, разглядывая проходящих мимо пассажиров. В вагонах все разделялись по классам, но здесь, на вокзале, перемешались в одну суетливую толпу, напоминающую ежа – отовсюду топорщились удочки любителей рыбалки, зонтики от солнца и зонтики на случай дождя, белоснежные трости царскосельских ловеласов, длинные рукоятки крокетных молотков и не менее длинные черенки садовых лопат. Толпа сопела, шипела, возмущенно взвизгивала и ругалась на все лады. В один момент из нее кубарем выкатился прилично одетый мальчик, прижимающий к груди бело-зеленого воздушного змея с оторванным хвостом, но его тут же втянули обратно.
Часы пробили полдень.
– Первый прибыл, – Мармеладов тронул Полину за плечо и указал направо.
Через толкучку к ним пробирался высокий смуглый господин, одетый во все черное.
– Его зовут Долговязый Пьетро, – пояснил сыщик. – Выдает себя за итальянского импресарио, хотя приехал из Ростова, того, что на Дону. Насквозь фальшивый тип, прямо как брильянт в его булавке для галстуха.
– Откуда вам известно, что брильянт – подделка? – удивилась Полина. – Разве можно с такого расстояния распознать?
– Разумеется, нет. Но возле Пьетро крутились карманники – я насчитал как минимум трех, а на камушек не позарились. Стало быть, он не настоящий.
– Зачем же нам связываться с таким обманщиком?
– Он главный поставщик заграничных певиц в частные оперы и иные увеселительные балаганы. Правда, все итальянские примадонны на поверку оказываются румынками или осетинками, но надо признать, что под его крылом обитают девицы не без таланта. А вот и второй кабанчик!
Мармеладов повернулся налево и приветливо махнул рукой толстяку с идеально круглым лицом, в центре которого располагался огромный нос, покрытый ярко-красными прожилками. Мелкие глазки заплыли жиром до такой степени, что цвет их невозможно было определить – из щелочек проглядывали только черные точки зрачков.
– Погляди, как вырядился. Синий сюртук, белый цилиндр и голубой галстух. С каких это пор в столице вошла в моду столь вызывающая нелепица? – сыщик обратился к Полине, но та не ответила, завороженно глядя как толстячок пытается протиснуться боком между двух носильщиков с баулами на плечах. – К нам спешит сам Тарас Холодзяжко. Этот хлыщ привозит девиц для кафе-шантанов из Поволжья, причем не брезгует связываться с притонами и портовыми кабаками.
– Разве вы с ними знакомы?
– Нет. Но театральный критик “Московских ведомостей” прежде работал в столице и подробно описал мне этих двух субчиков. Исключительно для того, чтобы я держался от них подальше. Однако я считаю, что лишь подобные хитрованы способны отыскать певицу, которая нам интересна.
IV
Толстяк подкатился к ним на пару секунд раньше долговязого.
– Какая радость! Счастье и ликование! – причитал он, хлопая себя ладонями по широченным ляжкам. – Г-н Кузьмин, собственной, так сказать, персоной. Давно, давно мечтал познакомиться. Пожать вашу руку!
Он потряс ладонь сыщика своими пухлыми пальцами и попытался обнять Полину, но та отшвырнула его возмущенным воплем. Ничуть не смутившись, Холодзяжко продолжал рассыпаться в любезностях:
– Ох, батенька, что же вы устроили в Париже. Варьете а-ля рюс. Грандиозно! Божественно! Самому посетить не довелось, но наслышан, наслышан.
Недовольный Пьетро перебил его дребезжащим баритоном.
– Это как же понимать, Иван Яковлевич? Вы отправили телеграмму мне, а потом позвали конкурента?
– Ха! Конкурент? Будто бы нам есть, что делить, – тоненько завизжал толстяк. – Петербург – город большой, певичек на всех хватит. А мне вы написали, что ищете деву особенную. Или, может статься, уже отыскали?
Он покосился на Полину и панибратски подтолкнул Мармеладова локтем.
– Нет, сударь, это mademoiselle[9] Авелин, – сочинил на ходу сыщик. – Она почти не понимает по-русски, но весьма расторопно управляет труппой в моем варьете.
– Понимаю, пони-и-има-а-аю, – Холодзяжко облизнулся. – Я тоже люблю таких… Молоденьких, так сказать, и расторопных. Чую, мы с вами найдем общий язык.
Пьетро нахмурился еще сильнее.
– Я требую объяснений, г-н Кузьмин! Вы присылаете телеграмму, обещаете мне щедрый гонорар за то, что помогу отыскать певицу для осеннего сезона во Франции. Просите встретить вас на вокзале, и я бегу сюда, бросив все дела, из уважения к вашей…
– Щедрости, – толстяк захохотал, отчего его щеки задрожали, словно холодец на блюде. – Сто рублей-то на дороге не валяются.
– К вашей репутации, – сурово продолжил импресарио. – Но вижу, что вы затеяли какую-то сомнительную игру, допустив в наш тесный круг этого шарлатана.
– Шарлатана? Смеете меня оскорблять? Немедленно извинитесь или я вам губы откушу!
Мармеладов примирительно вскинул руки.
– Господа! Гос-по-да! Зачем же ссориться? Я призвал вас обоих потому, что крайне ограничен во времени. Завтра вечером я уезжаю, и, стало быть, завтра утром мне нужно послушать, как поют ваши пташечки.
– Завтра послушать? Но почему не сегодня? – все еще сомневался Пьетро.
– Сегодня я обещал mademoiselle Авелин ужин в лучшем ресторане Петербурга и балет в Мариинском театре. Она обожает балет, а я не могу ей ни в чем отказать. Но давайте же обсудим все детали нашего соглашения за обедом.
– Куда поедем? – оживился “итальянец”. – В «Лейнер»[10] или к братьям Пивато[11]?
– Видали идиота! – цыкнул Холодзяжко. – Сказано же: в лучший ресторан г-н Кузьмин собирается вечером. А пока и кухмистерская[12] сгодится. Я знаю пристойную, на Двенадцатой линии.
Он сноровисто подхватил саквояж сыщика и поволок к выходу, приговаривая:
– Вообразите, блюда высочайшего сорта по доступным ценам. Вообразили? Скоро сами убедитесь, что там именно такие и есть. Волшебство! Пир Валтасара! И не придется, так сказать, лишних денег тратить, – толстяк споткнулся о чей-то узелок, отшвырнул его ногой и обматерил незадачливого пассажира, кинувшегося за своими пожитками, после чего продолжил елейным тоном. – Если есть лишние деньги, лучше мне отдайте. Да вы все отдадите, батенька, когда певицу мою услышите. Соловей! Что там – райская птица и та не возьмет столь высоких нот…
Идущий позади всех Пьетро скрежетал зубами от злости.
Холодзяжко не умолкал всю дорогу, разглагольствуя о разных пустяках. Утомив всех собеседников, он перебрался на козлы извозчика и стал собачиться с ним.
– Здесь сверни! Ты что, дороги не знаешь? Через канаву-то быстрее.
Он выскочил из коляски, проявляя неожиданную прыть, и первым спустился по ступенькам в подвал.
– Извольте видеть, г-н Кузьмин, как и обещал вам – столовая фон Дервиза! За этой неказистой дверью ждет роскошный обед на любой вкус, лишь бы только этот вкус в организме присутствовал. А то ведь у некоторых, так сказать, нет ни вкуса, ни совести, – толстяк покосился на Пьетро.
– Мамма миа! Вы все не уйметесь? – взвился тот. – Я вам ребра пересчитаю! Если, конечно, доберусь до них через раздутый мамон.
Сыщик плавно вскинул руки, словно дирижер в опере.
– Господа, предлагаю перемирие. Давайте отложим острые стрелы на время обеда и делового разговора. Сегодня вы не конкуренты, а союзники. Ваши таланты будут прославлять Россию на парижской сцене. А чтобы никто не беспокоился по поводу вознаграждения, и того, кому именно оно достанется, – Мармеладов понизил голос до доверительного шепота, – я заплачу вам обоим.
– Великие слова! – восхитился Холодзяжко. – По таким словам постигаешь, что перед тобой поистине великий человек. Человечище!
– Но заплачу после прослушивания, – добавил сыщик.
– Само собой, – вздохнул Пьетро и шагнул вслед за ним в дверной проем, пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку.
Кухмистерская разделялась на большую комнату с общим столом, где как раз сейчас обедали студенты и писари из окрестных контор, и четыре отдельных кабинета. Холодзяжко повел всех в дальний уголок.
– Ближе к кухне, – пояснил он, – а значит, суп не остынет, пока будут нести, и остальное, так сказать, тоже.
Мармеладов любил подобные трактиры с простой кухней и шумной компанией, в другой день он сел бы за длинным столом – побеседовать с незнакомцами, послушать байки и сплетни. Но приходилось изображать владельца варьете, приехавшего из Парижа, поэтому он придирчиво изучил меню, отказался от обеда из общего котла и заказал цыпленка, запеченного целиком, а для Полины – фрикасе из кролика. Девушка играла роль безукоризненно и с большим воодушевлением, она игнорировала сальные остроты толстяка и пристальный взгляд Пьетро, изредка перебрасываясь короткими фразами на французском языке со своим спутником.
– Вот вы, Иван Яковлевич, говорите: заплачу обоим, – подхватил разговор с нужного места Холодзяжко, когда заказы были сделаны и половой убрался восвояси. – Но ведь певица-то вам требуется одна, так сказать, в единственном экземпляре. За что же тогда второму платить?
– Опять началось?! – взревел Пьетро.
– Успокойтесь, мой дражайший друг! Я же спрашиваю, держа в уме наш совместный интерес. Ведь если второму платить, по сути, не за что, зачем обещать деньги? Г-н Кузьмин не из тех, кто сорит ассигнациями попусту. Вот я и подумал, – щелочки глаз подозрительно сощурились, сомкнувшись в тончайшую линию, – а нет ли здесь какого обмана?
Импресарио задумчиво теребил булавку с фальшивым брильянтом.
– Вы намекаете, что…
– Я не намекаю, а говорю прямо, никуда не сворачивая с пути истинного. Допустим, в парижском варьете появится певица, приехавшая из Петербурга. При хорошем репертуаре это может вызвать ажиотаж. Публика обожает все свежее и горячее, – толстяк прервался, чтобы попробовать грибной суп. – Да-с, горячее и свежее. Но подумайте, мой несчастный простачок Пьетро… Зачем для этого везти певицу из Петербурга? Ведь можно любую девку из кордебалета обрядить в сарафан, нахлобучить на темечко кокошник – вот вам и певица из Петербурга. Кто проверит? Публика – не жандарм, она документ спрашивать не станет. Верно я говорю, Иван Яковлевич?
Сыщик округлил глаза, изображая бескрайнее удивление.
Холодзяжко довольно хихикнул:
– Угадал, вижу, что угадал! Потому что все мы так делаем, и это вовсе не обман. В этом и заключается соль нашего искусства, так сказать, высочайшее мастерство перевоплощения. Заставить парижского буржуа поверить в сказку, которую ему показывают на сцене. Также и для нашей публики мы придумываем своим мармозеткам французские имена: очаровательная Козетта, проездом из Парижа в Берлин. Никто не задается вопросом, а за каким чертом эта краля делает крюк в две тысячи верст, чтобы спеть перед захмелевшими гусарами или матросами? На том и держатся все кафе-шантаны, что тамошняя публика пьет без удержу, что в Петербурге, что в Париже, да хоть бы и на острове Мадагаскар!
– Но если певица не нужна, – Пьетро заблудился в лабиринте рассуждений коллеги и никак не мог найти выход, – зачем же тогда г-н Кузьмин ехал в такую даль?
– Спросите меня «Ззачем?» и я отвечу! Мы соберем самых успешных певиц столицы, он послушает их лучшие песни и украдет весь репертуар наших кафе-шантанов.
Мармеладов шумно отодвинул тарелку с нетронутым цыпленком и потянулся к графину, чтобы налить воды. Толстяк истолковал этот жест по-своему, затараторил испуганно:
– Нет, нет, только не уходите! Вы уж простите меня, Иван Яковлевич, я не рискнул бы вас обидеть столь резким словом. Не смог подобрать ничего иного, по смыслу подходящего. Украдет – это я, так сказать, с глубочайшим почтением. Преклоняюсь перед вашим замыслом. Восхищен и раздавлен! Как же я сам ничего эдакого не придумал. Одним махом собрать все песни и уехать с ними в Париж. Гениально! Божественно!
Холодзяжко лил елей через край, умасливая парижского гостя. Сыщик притворно нахмурил брови, и поднес салфетку к губам, чтобы скрыть улыбку.
– Как же он запомнит столько всего? – изумился Пьетро. – Романсы, куплеты, водевильчики…
– Мой доверчивый недотепа! Скольких певиц вы хотели показать завтра нашему парижскому гостю? Дюжину?
– Вроде того. Всех, кто совпадает с приметами из телеграммы…
– Дюжину или вроде того. Поверьте, и я бы привел не меньше. Выходит, две дюжины, – толстяк умудрялся есть суп в перерывах между возгласами и стенаниями, тарелка его почти опустела. – Две дюжины, как вам это нравится?! Каждая споет по две песни, ведь любая из них мечтает уехать в Париж. А сколько он обещал заплатить?
– Сто рублей.
– Сто рублей вам, сто рублей мне. Выходит двести рублей. За эти крохотные деньги г-н Кузьмин услышит полсотни песен. Полсотни! Этот репертуар принесет ему многие тысячи! А запоминать уважаемому гостю не придется. Запоминать будет она, – пухлый палец устремился к лицу Полины, девушка брезгливо поморщилась и отвернулась. – Слыхал я, что есть такие уникумы. Память у них с секретом. Услышат раз песню – и могут повторить дословно. Причем на любом языке, даже когда языка этого совсем не знают.
– Возможно ли такое? – лицо Пьетро покрылось испариной.
– Еще бы невозможно! – Холодзяжко откинулся на спинку стула и сделал знак половому принести котлеты. – Заметьте, что г-н Кузьмин не спорит и не пытается оппонировать мне. Сей факт доказывает, что я категорически прав. Не правда ли? Признайте, что моя проницательность, так сказать, впечатлила вас и заставила отказаться от вероломных намерений.