ИННА ЖАРЧИНСКАЯ
Скрипач
«Волшебная скрипка» Н.Гумилев
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МАРИЯ
Глава 1
Это повторилось. Я стояла на подоконнике распахнутого настежь окна и смотрела вниз с высоты своего четвертого этажа. Если бы не мороз, то я была бы уже трупом. Холодный зимний ветер разбудил меня за секунду до рокового шага. Страшно подумать: всего один шаг — и все, что от меня осталось бы — это изломанное и искореженное тело в луже крови на асфальте! С каждым разом это становится все страшнее и страшнее.
Я осторожно слезла с подоконника и наглухо закрыла окно. Меня била дрожь, но не от холода, а от ужаса. «Надо будет поставить решетки на окна, — подумалось мне, хотя я прекрасно осознавала, что ничего хорошего в этом нет. — Докатилась, теперь буду жить, как в тюрьме, и видеть небо в клеточку! Боже! Что же со мной происходит?!»
— Послушай, Маня, это тебя сглазили, порчу навели, — восторженно сверкая глазами, воскликнула моя подруга Галина. — Такие вещи просто так, от фонаря, не происходят.
Я отмахнулась от нее, словно от назойливой мухи. Галка хорошая девчонка, но слишком уж повернута на всякой мистической ерунде.
— А я говорю, что тебе надо срочно сходить к какой-нибудь бабке, — продолжала настаивать она. — Хочешь, я для тебя разузнаю адресок?
— Галюня, не мели ты чушь ради бога! — уже в который раз попыталась я воззвать к ее здравому смыслу. — Какие бабки? Какие порчи? Мы живем в двадцать первом веке.
Зря я ей рассказала о своих проблемах, но теперь поздно каяться — слово брошено и попало на благодатную почву. Теперь Галка разовьет бурную деятельность. И не известно, что было бы хуже — осторожно обо всем расспросить родителей, которые после этого наверняка потащили бы меня к психиатру, или открыться своей деятельной подруге, у которой на меня теперь свои планы.
— Я тебя прошу, забудь все, что я тебе сейчас сказала, — попыталась я хоть как-то исправить положение. — Все нормально.
Но так просто от Галки не избавиться, она схватила меня за руку и страстно зашептала:
— Это точно порча, зря ты мне не веришь. Но я тебе помогу!
О Боже, врагу не пожелаю такой помощи! Как говорится, бойтесь данайцев, дары приносящих. Я представила себе, как у меня в квартире орудует настоящий шаман с бубном и приносится в жертву несчастная черная курица или такого же цвета кошка. Кошмар! Она ведь теперь не отстанет.
Замуж Галка вышла рано, сразу после школы. Вышла, как позже выяснилось, крайне неудачно, потому что ее муж оказался наркоманом. Вот тогда-то она и подсела на всю эту мистическую дрянь. Сначала бегала по разным ведьмам и экстрасенсам, пытаясь вылечить «Сашеньку, зайчика, котика», а потом — надеясь отвязаться от этого «обдолбанного козла Михеева». Весь путь от «зайчика» и «котика» до «обдолбанного козла» оказался не очень долгим, всего-то год или около того. Избавиться от бывшего мужа ей удалось, но помогли здесь не колдуны и ведьмы, а наша доблестная милиция. Санек начал потихоньку приторговывать наркотой, чтобы выкроить себе на дозу, на чем и погорел. Но вот только Галина с тех пор почему-то уверена, что все это заслуга очередной бабки и ее магических ритуалов.
— Маня, это дело серьезное, — страстно убеждала она меня, — здесь нельзя тянуть. Знаешь, какие есть страшные порчи?! Надо действовать уже сейчас, потому что потом может быть поздно.
С трудом мне удалось ее спровадить. И как только дверь за Галиной закрылась, я почувствовала страх, граничащий с ужасом. Внутри все сжалось, а ладони вспотели. Неужели этот кошмар опять повторится? Самое удивительное, что я этого хотела. Наверное, я действительно сумасшедшая и хороший психиатр мне бы не помешал. Я набрала номер отца и, дождавшись его ответа, с места в карьер выпалила:
— Па, а я в детстве не страдала лунатизмом?
Я даже почувствовала, как насторожился мой отец. Его чувства пролились на меня прямо из телефонной трубки напряженным молчанием. Потом раздалось встревоженное:
— Нет. А что у тебя случилось, котенок?
Кажется, я до старости лет останусь для него котенком. Но теперь надо было как-то выпутываться из этой ситуации. Дело в том, что три года назад отец от нас ушел, и почему-то по сей день он чувствует передо мной какую-то вину, хотя я никогда его ни в чем не упрекала, впрочем, как и мама. Ничего экстраординарного не произошло, миллионы людей разводятся, и никто от этого не умирает. Но это чувство вины он несет по жизни как крест и даже не пытается от него освободиться. А тут еще год назад вышла замуж мама и тоже решила, что она передо мной виновата с ног до головы. Как будто я не понимаю, что она еще молодая и имеет право на свое женское счастье. И вот теперь они наперегонки состязались в том, чтобы загладить эту несуществующую вину перед единственной дочерью. Но самое противное, что этот нелепый груз несуществующей вины больше всего давит именно на мои плечи. Мне всегда казалось, что я одним только своим существованием отравляю им жизнь, заставляя их чувствовать себя не в ладах с совестью.
— Ничего страшного, папа, — поспешила я его успокоить. — Все нормально. Просто у нас тут с Галкой разговор об этом зашел, и мне стало интересно.
Он шумно выдохнул.
— Нет, котенок, никаких проблем у тебя не было с этим. Спала так крепко, что мы с мамой даже удивлялись. Да, тебе ничего не надо?
— Начинается! Пап, я же просила перестать меня опекать. Я уже взрослая девочка, живу самостоятельной жизнью и вполне в состоянии о себе позаботиться.
— Я никогда к этому не смогу привыкнуть, — грустно признался отец. — Да, ты уже взрослая, и поэтому я переживаю за тебя еще больше. «Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!» — с пафосом воскликнул отец, и я пожалела, что полезла к нему со своими вопросами. Но то, что меня интересовало, я все-таки выяснила. Ничего неожиданного, все именно так, как я и думала.
Когда со мной это случилось в первый раз, то никакого страха не было, лишь чувство неловкости, потому что очнулась я на лестничной площадке в полупрозрачной ночной рубашке. Я танцевала какой-то безумный танец и, даже проснувшись, еще какое-то время все никак не могла остановиться. Хорошо, что было три часа ночи и никто не шарахался по подъезду, даже старая склочница, вездесущая Раиса Петровна, в это время мирно спала в своей постели, а не подглядывала, как обычно, в дверной глазок, едва заслышав шаги на лестнице.
Я тогда выглянула в окно и посмотрела в ночное небо, потому что хорошо помню, что так действует на некоторых людей полнолуние. Но в небе скромно висела лимонная долька юного месяца и до полной луны было еще ой как далеко! Тогда пришлось мне все списать на приближающуюся сессию — нервы, усталость и все такое.
Я посмотрела на часы — без четверти десять. Скоро явится мой новый сосед, которого я еще ни разу не видела, и начнет играть на скрипке. Играет он замечательно, даже удивительно, что ограничивается рестораном, с таким талантом можно с чистой совестью податься на большую сцену.
О том, что сосед играет в ресторане, я узнала от той же Раисы Петровны — нашего местного информбюро. Эта старая сплетница знала все и про всех. Ей бы в разведке работать!
Как только сосед заселился, Раиса тут же нашла повод его навестить и попыталась выяснить как можно больше о нем и о его жизни, но прокололась. Сведений она почерпнула так мало, что ей пришлось кое-что додумывать самой. Только я уже четко определяю, где правда, а где Раисины фантазии.
Обидевшись на неразговорчивого соседа, старуха записала его в свой черный список, и теперь можно быть уверенной, что спокойно жить она ему не даст. Бедный парень, теперь ему придется жить в постоянном напряжении, потому что любой промах будет использован против него. Но пока Раисе придраться было не к чему. Представляю, как она страдает от этого. Новичок даже женщин не водит на съемную квартиру, не говоря уж о том, чтобы затопить соседей или устроить несанкционированную оргию. За это Раиса объявила его голубым и долго трепалась на лавочке под моим окном о том, что в старые времена за это сажали, а теперь люди совсем стыд и совесть потеряли и ничего не боятся.
Так и есть, вскоре заиграла скрипка и я услышала, как в подъезде заорала Раиса. Ее хриплый голос звучал, как бухенвальдский набат, не надо было даже прислушиваться, чтобы услышать, что она там орет.
— Да сколько можно?! — вопила неугомонная старуха. — И пиликает, и пиликает. Спать порядочным людям не дает. Это вам не филармония, а жилой дом. Если это не прекратится, я участковому пожалуюсь. Паганини хренов.
— Извините, — ответил ей чей-то спокойный голос, — но еще нет одиннадцати. Хочу вам напомнить, что я имею полное право играть на скрипке с шести утра до двадцати трех часов.
— Есть, — торжествующе заверещала Раиса, — уже есть одиннадцать. Уже три минуты двенадцатого, чтоб ты знал!
Надо же, дождалась старушенция своего звездного часа. Скрипач увлекся и опоздал на целых три минуты. Теперь у старухи есть веский аргумент в борьбе с ним — «мешает спать порядочным людям». Я не сомневалась, что крови неизвестному музыканту наша Раиса Петровна попортит много. Отравит его безоблачное существование ядом «народного гнева». Захотелось выйти на площадку и посмотреть на таинственного незнакомца, чью музыку я слушала все это время сквозь стены с огромным удовольствием. Как он играл! Но, когда в подъезде бесчинствует Раиса, лучше туда не высовываться — это неписаный закон. Поэтому я сдержалась и лишь вышла в коридор и прислонила к двери ухо.
— Извините, — все так же спокойно произнес скрипач, — этого больше не повторится. Я немного увлекся.
— Конечно, не повторится, — уверенно заявила Раиса, — потому что тогда тебя, мил человек, выкинут отсюда в двадцать четыре часа. Ты же снимаешь эту квартиру, да?
— Допустим, — согласился мой новый сосед, — но я не вижу причин, по которым меня можно было бы отсюда выселить, я никаких законов не нарушаю и никому не мешаю жить…
— Мне, — возмущенно гудела старуха, — мне мешаешь. У меня, между прочим, гипертония, мне покой нужен, а ты тут устраиваешь свои концерты. Напьется у себя в кабаке и день с ночью путает. Алкаш.
— Что вы несете?! Я вообще не пью, — попытался оправдаться несчастный парень, — даже пиво.
— Ну, значит, наркоман, — вынесла свой приговор Раиса. — Развелось тут всякой нечисти, так и ждешь, что или ограбят, или убьют.
Я почувствовала неловкость. Так со мной происходило всегда, когда я сталкивалась с чьей-то бесцеремонностью и наглостью. И пусть меня лично это не касалось, но почему-то мне никак не удавалось избавиться от этого нелепого чувства стыда за чужие поступки.
Хлопнула дверь, и наступила тишина. Я облегченно вздохнула. Но как же жаль, что эта грымза так резко оборвала чудесный концерт. Я и сама не заметила, когда эти вечерние мелодии стали для меня даже не привычкой, а необходимостью. Но спустя несколько минут мелодия заструилась вновь. Она даже стала громче, как будто играли в соседней комнате. Она плавала в воздухе, наполняя собой все вокруг. Я блаженно улыбнулась.
Когда-то в детстве я решила поступить в музыкальную школу. Это было именно мое решение, а не родителей. Я хотела научиться играть на скрипке. Слух у меня был превосходный, и провала я не боялась.
Мне купили маленькую скрипочку-восьмушку, которую я сразу же полюбила, словно живое существо, и не желала выпускать из рук ни на минуту. Мои детские фантазии уносили меня на большую сцену, туда, где я стояла одна посреди огромного зала, вся в цветах, и играла волшебную мелодию, а тысячи восторженных глаз смотрели на меня с обожанием, совсем как мои любящие родители.
Реальность оказалась намного грубее моих мечтаний, она не имела с ними ничего общего. Моя учительница (как сейчас помню, звали ее Ангелина Андреевна) буквально после первых же уроков безапелляционно заявила моей маме:
— У вашей Марии деревянные руки. Ей придется много трудиться, чтобы освоить такой сложный инструмент, как скрипка. Лучше бы вы отдали ее на фортепиано. Это не девочка, а настоящая буратинка.
Я случайно услышала ее слова и сразу же возненавидела. Глядя на свои маленькие ручки, я пыталась понять, в каком же месте они деревянные. Нормальные руки, чего она ко мне прицепилась?!
Вернувшись домой, я достала из футляра свою детскую скрипку и провела смычком по струнам. Внутри все сжалось от отвратительного скрипа — это был точно такой же звук, который возникает тогда, когда по стеклу проводят куском пенопласта. Где же тот чудесный звук, который я слышала по телевизору? Мне тогда показалось, что инструмент заколдован злой волшебницей, и желание играть на нем у меня пропало.
Я устроила родителям настоящую истерику, и они великодушно разрешили мне не продолжать эти мучительные занятия. Скрипку спрятали обратно в футляр и засунули в кладовку, где она и лежит до сих пор, всеми забытая и заброшенная. А меня отправили на бальные танцы, где никто не обращал ни малейшего внимания на мои «деревянные» руки. С танцами у меня получилось гораздо лучше, чем с музыкой, и дважды я даже занимала призовые места на разных конкурсах. Но после школы интерес к этому занятию у меня пропал, я поступила в университет, и началась моя новая, взрослая жизнь.
От этих воспоминаний мне стало не по себе, как будто кто-то уличил меня в предательстве. Надо же, столько лет я не вспоминала об этом эпизоде своего детства, а тут вдруг он сам выпрыгнул из самого глухого подвала моей памяти, такой яркий и четкий, как будто все случилось только вчера, а не много лет тому назад. Захотелось вновь подержать в руках этот непослушный инструмент, показалось даже, что теперь-то я смогу его приручить и скрипка запоет в моих руках.
С трудом мне удалось обнаружить в кладовке посеревший от пыли футляр. Пришлось даже протереть его влажной тряпкой. Когда я его открыла, то увидела ее. И вновь, как в детстве, мне показалось, что скрипка живая. Боже мой, в девятнадцать лет быть такой наивной дурой!
Когда я достала ее, у меня даже слезы навернулись на глаза — я представила, каково было ей все эти годы лежать в темноте и пыли одинокой и всеми забытой.
Но едва только смычок коснулся струн, как скрипка дико завизжала, как будто ее пытали. Ничего не изменилось, скрипка по-прежнему отказывалась мне подчиняться.
За стенкой загадочный музыкант резко прервал свои репетиции, как будто он услышал вопль моей скрипки и из солидарности с несчастным инструментом решил меня больше не баловать бесплатными концертами. Но скорее всего, он решил больше не испытывать терпение Раисы. Баба Рая — тетка решительная, и если уж вцепилась в кого-то, то прощай спокойная жизнь. Видимо, скрипач почувствовал эту черту ее характера.
Незаметно для себя я уснула. А во сне вновь заиграла эта удивительная музыка. Она проникала сквозь кожу и текла по моим венам обжигающим, пьянящим потоком.
Кто-то подошел ко мне и взял за руку. Мы кружились в каком-то безумном танце, и мне было так легко и так хорошо, что хотелось, чтобы музыка не кончалась никогда. Я не видела его лица, лишь размытый темный силуэт, но это ничего не меняло. Какая разница, как он выглядит? Я ничего не весила и почти летала над полом, покорная его рукам. Я вся превратилась в движения и музыку, утратив свою личность.