Привыкнув уже к «пейзажам» прифронтового города, Сергеев обычно не замечал хаоса, остававшегося после бомбежек и обстрелов, а тут невольно подумал, как удручающе должна действовать на девушек вся эта картина переправы — берег, изрытый воронками, захламленный горелыми остовами барж, катеров и лодок, застрявших на мелководье; валяющиеся повсюду ящики из-под мин и снарядов; зловещие свалки окровавленных бинтов в ямах, которые периодически заливали карболкой и засыпали землей, а рядом рыли такие же ямы.
На покрытой ухабами разбитой дороге, подходившей к самой переправе, — остовы сгоревших машин, ломаные колеса и оглобли попавших под бомбежку и обстрелы телег и повозок, в стороне — ломаные велосипеды, детские коляски. Не так давно война вплотную подступила к Волге, и здесь, на переправе, такой же «горячей», как и железнодорожная станция или аэропорт, куда немец не забывал наведываться чуть ли не каждый день, накопилось достаточно железных и деревянных останков. Некому было все это убирать, да никто и не обращал внимания на весь этот хлам.
Вера уже закончила дежурство и дожидалась его, присев на пустой ящик из-под патронов, которые начальник боепитания одного из батальонов вместе со старшинами раздавал бойцам тут же на берегу. Увидев Сергеева, она поднялась со своего места, снова опустилась на ящик, жестом предложив сесть рядом.
— Ноги не держат, — словно извиняясь, сказала Вера. — С утра в вертикальном положении и никакой личной жизни.
— Как раз по этому поводу есть предложение, — в тон ей ответил Сергеев, взял ее руки в свои, борясь с желанием обнять при всех и привлечь к себе самое милое и дорогое существо, так неожиданно вошедшее в его жизнь. Но вокруг были люди, далекие от лирических порывов, и он, вздохнув, сказал:
— Сегодня я намерен отдать один серьезный долг. Какие будут суждения?
Вера испытующе посмотрела на него, не сразу ответила:
— В принципе долги я не люблю, но когда отдают их мне — люблю. В чем суть?
— Похищаю тебя на день рождения. Шампанское томится на столе, жареная индейка выглядывает из духовки.
— А чей день рождения, если не секрет?
— Твой… Оля, подтверди! — крикнул Сергеев, увидев подходившую к ним устало улыбавшуюся сестру.
— Подтверждаю, — заверила та, догадавшись, о чем речь.
— Ой, батюшки! А ведь совсем забыла! — искренне всполошилась Вера. — Глеб, ты просто прелесть!
— Я такой… — скромно опустив глаза, подтвердил Сергеев. — Правда, вместо шампанского — фронтовые сто граммов, а вместо индейки — сухой паек, но от этого праздник не может быть хуже. Кулебяку Оля испекла.
— Тогда почему мы здесь? Вперед, без сомнения! — скомандовала Вера, и все отправились на квартиру к Сергеевым встречать день рождения, как сказал бы поэт, «всем смертям назло».
Это был чуть ли не единственный счастливый вечер, проведенный втроем в квартире Сергеевых. Но не только угощением и общением близких людей запомнился этот день. Вспомнить о нем довелось много позже из-за совсем незначительного, пустякового эпизода, на который в других условиях никто бы и внимания не обратил.
Когда веселье было в полном разгаре, Сергееву пришла в голову удачная мысль: «А давайте мы Зинаиду Ивановну Гриценко пригласим! Давно я ей обещал вас познакомить!»
Сказано — сделано. Зинаида Ивановна приглашение приняла с удовольствием и даже внесла свою долю, выставив на стол банку земляничного варенья, оставшуюся еще с довоенных времен.
— Одну только минутку, девочки, — сказала она. — Ноготь заломился. Кто из вас хирург? Ножнички у зеркала на столике…
— Это, наверное, по моей части, — ответила Вера и, взяв со столика маленькие кривые ножницы для ногтей, тут же привела ноготь Зинаиды Ивановны в надлежащий вид.
Случай пустяковый, но вспомнить о нем пришлось всем троим в очень непустяковом деле, хоть и не так скоро…
Этот праздник по поводу дня рождения, как вспышка во мгле, мелькнул и канул в прошлое, и снова потянулись дни и ночи у Сергеева, Веры, Ольги, Маши Гринько и ее подруги Сони, заполненные изнуряющими дежурствами под бомбежками и обстрелами, а у Сергеева — патрулированием улиц, занятиями в истребительном батальоне, следственной работой.
Чем ближе подходила война к городу, тем больше росла ответственность за каждый шаг, каждый поступок: любой просчет мог обернуться бедой. Старые преступления раскрывались с трудом, добавлялись новые. И, словно застарелая заноза, оставалось сознание, что более трех долгих месяцев таятся где-то два матерых преступника Хрыч и Саломаха — «дядя Володя», и не только таятся, но и наверняка действуют…
Не раз возвращаясь мыслью к хутору Новониколаевскому, Сергеев зашел как-то к соседке по лестничной клетке Зинаиде Гриценко спросить, нет ли каких известий от ее сестры Евдокии?
Открыла ему Зинаида Ивановна, не очень обрадовавшись гостю, встревоженная и озабоченная.
В квартире пусто. Все вещи собраны в узлы, сама хозяйка одета в пальто и сапоги, собралась, видимо, в дальнюю дорогу.
Справившись о ее здоровье и делах и выслушав сдержанные ответы, Сергеев спросил напрямую, уж не в Новониколаевский ли едет она, к Евдокии? Виделась ли последнее время со своей сестрой?
— Не виделась и вряд ли скоро увижусь, дорогой Глеб Андреевич, — ответила Зинаида Ивановна. — Обидела меня Дуня, к себе не позвала… А только есть и кроме родной сестры люди добрые. Неподалеку от Новониколаевского живет в рыбацком стане старик-сторож — двоюродный брат моей покойной матушки — Василий Митрофанович Колотов. Ездила к нему, так он с дорогой душой берет меня к себе на лихое время. Жареной баранины, говорит, не обещаю, а без рыбы сидеть не будем. И мне, говорит, с хозяйкой будет куда веселее.
— Видишь, как оно дело обернулось, — заметил Сергеев. — Тут война идет, а у тебя даже хозяин намечается.
Зинаида Ивановна к шутке отнеслась серьезно.
— Оно бы неплохо с хозяином пожить, — сказала она. — Да только Митрофанычу уже восьмой десяток пошел. Хотя по нынешним временам и такой жених годится…
— А этот стан от дороги далеко? — словно бы между прочим, спросил Сергеев.
— Как же он будет далеко, когда там бочажок с чистыми ключами на дне под рыбий садок был у колхоза приспособлен: где чего бригада поймает, все в этот бочаг сливали, оттуда прямо в магазин живую рыбу доставляли… Теперь-то, ясное дело, ни бригады, ни машин, ни рыбы. Осталась только сторожка под камышовой крышей да сторож Митрофаныч у пустого бочага.
— Ну а место понравилось? Зимовать там можно? — спросил Сергеев.
— Как не понравится, когда в городе того и гляди бомбой накроет.
— Не сказала еще, Зинаида Ивановна, дорога какая. Движение на ней большое? Бывают ли в соседних хуторах люди? Встречал ли кого твой родственник Василий Митрофанович?
Зинаида Ивановна укоризненно покачала головой:
— Ты бы, Глеб Андреевич, со мной не темнил, а сказал бы прямо, кого тебе надо. Может, я и отвечу.
— Если б я знал, кого мне надо, — сказал Сергеев. — В том-то и дело, что пока не знаю. А спросить, твоя правда, пришел то, что у всех спрашиваю: может, где кто чужой появился, такой, что его раньше свои, местные, не видели? К примеру, как тот «лейтенант» с мешком денег? Очень ты тогда нам помогла. Сама знаешь, могут в глубинку и разведчики, и парашютисты, и диверсанты, и фашистские шпионы наведаться.
— Ну ты наговорил, аж мороз под шкуру полез. Думала, хоть у Митрофаныча лихо пересижу, а выходит, и там безопасности нету?
— А чего тебе у Митрофаныча бояться? — возразил Сергеев. — Диверсант-фашист бочажок с рыбой взрывать не пойдет, без рыбы тем более. Ему дадут задание взорвать мост или считать воинские эшелоны на железной дороге. Потому и спрашиваю, не видели там кого чужого: дела у таких диверсантов бывают серьезные.
Зинаида Ивановна, подумав, ответила не сразу.
— Ничего такого не знаю. Правда, Митрофаныч вроде говорил: болтался там у них по Новониколаевскому какой-то страшной парень, лицом аж голубой — будто с креста снят. Волос что хвост вороного коня, с челкой на манер Гитлера. Глаза что вишни, во все стороны вертятся, левая рука — клешней… Как я своим бабьим умом понимаю, в диверсанты такого приметного не пошлют: в кино про ЧК или революцию шпионов обыкновенными показывают.
— Верно рассуждаешь, дорогая Зинаида Ивановна, — весело заметил Сергеев, еще не очень веря в удачу. По описаниям сторож рыбацкого стана Митрофаныч видел в районе Новониколаевского Хрыча, а это значило, что может оказаться неподалеку и Саломаха. А может и не оказаться…
— Ты вроде обрадовался? — спросила наблюдательная Гриценко. — Парень-то этот знакомый тебе или бывал у вас?
— Вот найдем его и узнаем. А найти надо.
— Мне, что ли, поручаешь? — совсем расстроилась Зинаида Ивановна. — Или Митрофаныча на службу берешь?
— Сейчас все на службе, — вздохнув, ответил Сергеев. — Даже те, кому восьмой десяток пошел. С Митрофанычем повидаться неплохо бы. Примерно знаю, где тот бочажок с чистыми ключами, рыбацкая хата-сторожка возле него… Так что, если не возражаешь, прямо сейчас и поедем. Позвоню только в управление, узнаю, как там с машиной.
Зинаида Ивановна искренне обрадовалась:
— Вот удача! А я еще думала, как в такую даль добираться?
— Укладывай, что еще не уложила, — сказал Сергеев. — Примерно через полчаса и поедем.
Сергеев знал не только стан этой рыболовецкой бригады, но и самого сторожа Колотова — в прошлом участника гражданской войны, дравшегося в тридцатые годы с басмачами в Средней Азии. Человек он верный и смелый: не побоялся в такое время остаться в сторожке, когда уже к Дону подступила война. Да еще вот берет к себе родственницу из города… Есть ли у Колотова оружие? Возможно, есть. А если нет, то не мешает на всякий случай оснастить его хотя бы охотничьим ружьем — пригодится в критическую минуту.
Сергеев заехал домой, взял свою тулку-двустволку, патроны с картечью, коробку пыжей, банку пороха, свинцовые пули, выписал в управлении разрешение, доложил обо всем заместителю начальника управления по милиции Бирюкову Николаю Васильевичу.
— Гляди, отвечать тебе, — не очень охотно подписывая разрешение на охотничье ружье, ответил тот. — Мы огнестрельное оружие у всех отбираем, а ты выдаешь. Не ошибись.
— Выдаю, потому что знаю человека. Живет он в такой глуши, что могут к нему наведаться не только наши.
Уложив имущество Зинаиды Ивановны в кузов полуторки, которая шла с каким-то грузом в направлении Новониколаевского хутора, Сергеев проводил до стана свою соседку, убедился, что Василий Митрофанович именно тот Колотов, с которым виделись они в городе, в доме, где жил Сергеев, на лестничной клетке.
Встретил его высокий старик с прокаленным на солнце лицом, не очень морщинистым, сначала отнесся к визиту настороженно, однако, узнав соседа Зинаиды Ивановны, даже обрадовался. А когда Сергеев, расспросив о Хрыче, передал ему ружье, охотничий припас и разрешение милиции, то и совсем отошел.
— За то, что вспомнили, и за уважение — спасибо, — с достоинством сказал он. — Трехлинейка, конечно, привычнее, однако и ружье сгодится.
Пока Зинаида Ивановна на правах хозяйки хлопотала у летней плиты, сложенной под открытым небом, жарила на сковородке только что пойманных в бочаге сазанчиков, Сергеев с Колотовым обошли стаи, прикидывая, может ли это временное рыбацкое жилье привлечь внимание вражеских лазутчиков или лихих людей и что надо сделать, чтобы обеспечить его оборону.
— На всякий случай вырою окоп, — сказал Митрофаныч. — Бомбить меня немец вряд ли надумает, а пострелять, может, придется, если какой вражина на мою халупу позарится. Так что оборону мы, как надо, обеспечим… А насчет того парня, что ты опрашивал, к кому приходил и зачем, в хуторе, может, кто и знает: приблудный он какой, шнырил, где что плохо лежит, а может, и есть тут кто у него.
— Не слыхал, из-за чего сестры Гриценко не поладили? — спросил, как бы между прочим, Сергеев.
— А кто их знает? Бабьи дела разве поймешь? Одна другой что-нибудь не купила, а у этой нос не такой. Вот и не поладили.
— Тоже верно. Однако, присмотрись… Если Зинаида к Евдокии всего-то за четыре километра ни разу не наведается, тоже ведь должна быть причина?
— Думаешь, есть кто у Дуни? — напрямую спросил Колотов.
— Сказать точно не могу, был я у нее, ничего такого не заметил, а только с одного разу не все разглядишь.
— Понял. Ушами хлопать не буду.
— Ну а как тебе новый начальник райотдела?
— Это Мишка-то, Ушков?
— Знаешь его?
— А кто ж его не знает? Нашенский он. Парень старательный, да не все сразу ухватишь…
Отметив про себя, как уверенно держится Колотов, Сергеев невольно подумал: «Наверняка есть у тебя и трехлинейка где-нибудь на чердаке под крышей: военный человек в такой глуши без винтовки жить не будет». Ну а если нет винтовки, хватит для обороны и ружья.
— Ты вот, парень, на машине все разъезжаешь, — спросил Василий Митрофанович. — На коне-то хоть сидел когда?
— Считай, почти вся срочная служба прошла на коне, — ответил Сергеев. — Призвали в тридцать втором, зачислили в 20-й полк ГПУ и марш-марш легким аллюром вдоль дальневосточных границ. Монгольские лошадки вроде маленькие, мохнатенькие, а выносливые, устали на них нет. Больше пятисот километров тогда проехали, помогали нести службу погранзаставам.
— Вот это другой разговор, одобрил Митрофаныч. — Раз служил в кавалерии, значит, дело понимаешь, я с первого глазу тебя приметил: «Наш, думаю, человек»…
Прежде чем вернуться в Сталинград, Сергеев заехал на хутор Новониколаевский, повидать начальника райотдела лейтенанта Ушкова. Беспокоить Евдокию Гриценко не стал.
Доложил ему бледный после госпиталя, худой лейтенант в милицейской форме с рукой на перевязи, сообщил, что в «районе без происшествий», выслушал инструктаж насчет возможного повторного визита Хрыча, что может быть косвенным признаком присутствия в округе его сообщника Саломахи. Сергеев попросил Ушкова навещать иногда старика Колотова, оставшегося на рыбацком стане, и вернулся в город.
Прошло несколько суток. Положение на фронтах с каждым днем становилось все тревожнее. В Сталинграде и области действовали не только истребительные отряды народного ополчения, была уже сформирована и проходила усиленную боевую подготовку 10-я стрелковая дивизия НКВД под командованием полковника Сараева. Ядром дивизии вместе с прибывшими с фронта уральцами и сибиряками стали посланцы города и прилегающих районов. Задачи у дивизии, кроме освоения военного дела и подготовки к боям, были такие же, как у сотрудников областного управления НКВД, — обеспечивать строгий порядок в прифронтовой полосе, вылавливать вражеских лазутчиков — шпионов и диверсантов.
Сергеев, так же как и другие сотрудники управления, кроме повседневной работы в уголовном розыске занимался военной подготовкой в истребительном батальоне, готовясь к будущим боям с подступающим к городу врагом. Не все рассказал он о себе Василию Митрофановичу Колотову. Вернувшись из рейда по Дальневосточной границе, последние месяцы срочной службы провел в охране Горьковского автозавода, тренируя наблюдательность и быстроту реакции в учебных играх, как за «диверсантов», так и за охрану.
Служба дала знание оружия, привила чувство ответственности. Но охрана «объекта» в мирное время — одно дело, а постижение современной тактики боя с опытным, сильным и беспощадным врагом — совсем другое… Фронт подходил все ближе и ближе к границам области, к Сталинграду.
Глава 8
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
В один из этих тревожных дней заместитель начальника управления НКВД по милиции комиссар 3 ранга Бирюков Николай Васильевич созвал экстренную оперативку.
— Положение наше тяжелое, — обращаясь к собравшимся в его кабинете сотрудникам, сказал он. — Немцы форсировали Дон. Наступают силами десяти дивизий четвертой танковой армии с приданными ей румынскими частями, стремясь расширить плацдарм в районе хутора Вертячего, чтобы выйти к Волге севернее Сталинграда и атаковать город… Четвертая танковая армия немцев силами шести дивизий рвется из района Абганерова к Красноармейску, стремясь выйти к южной окраине Сталинграда… Замысел врага разгадать нетрудно: соединить направления двух ударов на берегах Волги, окружить группировку советских войск между Волгой и Доном и уничтожить ее.