Вероятно, Кирилл Иванович без труда прочитал на лице Сергея простодушное удивление и даже изволил по этому поводу улыбнуться. Хотя с ответом не торопил.
– Рисовать не разучился, Кирилл Иванович, и, говорят, рисую недурно, – наконец сказал Сергей с некоторым даже вызовом.
– Ну да? Молодец, коли так. А вот мы сейчас проверим, проверим…
С этими словами Кирилл Иванович передал племяннику большой лист бумаги и толстый черный карандаш.
– Набросай-ка ты мне, Сергей Васильевич, такой, что ли, портрет, моего кабинета. Ну, там столы, стулья, стены… Чтобы все, как на ладони, и, главное, похоже. Справишься?
Сергей только пожал плечами.
– Отчего же нет, – сказал он спокойно. – Однако минут десять понадобится. Это ничего?
– А я тебя никуда не тороплю. Рисуй себе, а я, пока суд да дело, поработаю.
Вернувшись в кресло, Кирилл Иванович придвинул стопку документов и, кажется, ушел в них с головой. Но время от времени остро поглядывал в сторону Сергея.
Задача была не из сложных. Положив перед собой лист, Сергей сосредоточился и неторопливыми уверенными штрихами принялся создавать портрет сановного кабинета. Не забыл и дядю в кресле, склонившегося над бумагами. Время от времени закусывал карандаш, соображая, как лучше передать перспективу и объем предметов, игру тени и весеннего света, льющегося из-под тонкосуконных темно-коричневых штор. До того увлекся работой, что чуть не пропустил момент, когда в кабине зашел высокий худой человек в неброском штатском платье. Уловив краем глаза некое движение, Сергей повернул голову в сторону новой персоны и невольно вскочил на ноги. Окажись на нем в этот миг сапоги, щелкнул бы каблуками, право слово. Это же сам Победоносцев был, Константин Петрович. Обер-прокурор Святейшего синода. Член Комитета министров Российской империи.
В «Синодальных ведомостях» и в других крупных газетах Белозеров не раз видел портрет Победоносцева и теперь узнал его без труда. Ближайший советник императора производил впечатление сильное. Своей болезненной худобой он совершенно некстати наводил на мысль о Кощее Бессмертном. Зато аскетическим бледным лицом с тонкими губами и горящим взглядом глубоко посаженных глаз под стеклами очков Победоносцев напоминал раннехристианского подвижника, готового ради веры и убеждений ступить на костер. В целом же облик обер-прокурора, вкупе с его репутацией мудрого государственного мужа, внушал уважение пополам с невольным трепетом. Особенно, если учесть, что Константин Петрович зашел к дяде наверняка по его, Белозерова, поводу. Зачем бы иначе Кирилл Иванович передал Победоносцеву через секретаря, что сейчас у него идет «нужная встреча»? Вопроса два: нужная – кому? И для чего?
Обер-прокурор неторопливо подошел к застывшему по стойке «смирно» гусару.
– Здравствуйте, Сергей Васильевич, – прошелестел он. – Ну что тут у нас? Упражняетесь? И как успехи?
Ответное «здравствуйте» отчего-то застряло в горле. Сергей ограничился полупоклоном, после чего вручил готовый рисунок. Победоносцев принял работу сухими длинными пальцами и вцепился взглядом.
– Что скажешь, Кирилл Иванович? – спросил, не отвлекаясь от рисунка.
– По-моему, сделано хорошо, Константин Петрович, – сдержанно сказал дядя, на всякий случай кашлянув.
– Хорошо? Ошибаешься, мой друг, ошибаешься…
Сергея прошиб холодный пот, и невольная обида тоже прошибла. Рисунок удался, он чувствовал это. Какого же черта?..
– Нарисовано не просто хорошо – превосходно, – неожиданно сказал Победоносцев. – У вас несомненный талант, молодой человек. И в нашем деле это может пригодиться… Да вы присаживайтесь, поговорим немного.
– Слушаюсь, – глуповато сказал Сергей.
Победоносцев поморщился.
– Экий вы служака, право. Давайте-ка без чинов. Я вам в отцы гожусь, а дядя – это дядя… Просто поговорим.
Усевшись за приставной стол, Победоносцев задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.
– Набедокурили вы, молодой человек, – строго сказал он вдруг.
– Это как же, ваше высокопревосходительство? – вскинулся Белозеров.
– Я же сказал – без чинов. Просто Константин Петрович… Напрасно вы подали прошение об отставке. Не могли же не понимать, что дело пахнет неповиновением. Когда не желает служить один, оно бы и ладно, дело личное. А когда все вместе – это сговор. Стало быть, умысел на дурное. Именно так это воспринял император. – Победоносцев кивнул в сторону портрета.
– А я, Константин Петрович, в стороне от боевых товарищей остаться не мог, – с дерзкой ноткой выпалил Белозеров. Дядя предостерегающе поерзал на стуле. – У гусар, уж не обессудьте, так не принято. За государя-императора и Отечество жизнь положим, когда понадобится, но глупость министерства терпеть не обязаны. И чтобы вы знали: между министром Ванновским и Его Величеством Александром Александровичем знака равенства никто не ставил! Так что не ищите бунта. В Киевском гусарском его нет! – Пригорюнившись, Белозеров добавил: – Да и Киевского гусарского теперь тоже нет…
Дядя задумчиво поерзал на стуле. Бескровные губы обер-прокурора раздвинулись в улыбке, обнажив по-молодому крепкие белые зубы. Возможно, фарфоровые.
– Вот и хорошо, что не бунт, – с оттенком иронии сказал он. – Иначе разговор с вами был бы иной, да и не здесь. Глупость простительна, смутьянство наказуемо. Так-то, молодой человек.
Сергею в один миг сделалось жарко. Он резко поднялся.
– А я, ваше высокопревосходительство, себя глупцом не считаю, – сказал он, глядя Победоносцеву прямо в глаза. – Что сделал, то сделал. Хорошо ли, плохо ли, – Бог рассудит. И если военная карьера теперь закрыта, – ну что ж… В России дорог много. Авось на какой-то Родине еще послужу.
Дядя вновь заерзал – на сей раз одобрительно.
– А мне нравится твой племянник, Кирилл Иванович, – сказал вдруг Победоносцев. – Горяч, но не глуп. И мыслит правильно. А гонор, мне сдается, не от вредности – от молодости. А кто не был молод? Пожалуй, что и сгодится… Да вы садитесь, Сергей Васильевич, садитесь.
Растерявшийся Белозеров присел на край стула. До него дошло, что он осмелился спорить с человеком, которого называли правой рукой императора.
– Это вы хорошо сказали, что в России дорог много, – с неожиданной теплотой в негромком глуховатом голосе заговорил Победоносцев. – Главное, чтобы на каждой стоял человек, преданный императору и Отечеству. Я думаю, что вы – как раз такой человек. А дорогу для вас мы уже нашли. Все пригодится: и смекалка, и гусарская смелость, и талант рисовальщика. Кирилл Иванович вам расскажет и объяснит. – Он пристально посмотрел на окончательно потерявшегося Белозерова. – Выше голову, Сергей Васильевич! Коли с делом справитесь, вознаграждение будет изрядным, это я вам обещаю.
– А если не справлюсь? – спросил Белозеров машинально.
Победоносцев облил холодным взглядом.
– Нельзя не справиться, – сказал он, поднимаясь. – Я изучил ваш служебный формуляр. Если не врет, вы человек не только храбрый, но и настойчивый, сообразительный… Ну, прощайте. Кирилл Иванович, проводи меня…
Пожав руку обер-прокурора, Сергей минут на пять остался в кабинете один. Если не считать скачущих мыслей, разумеется. Отдышался. Вот у них как, в Питере-то… Сулят изрядно вознаграждение, а за что – бог весть. Однако ясно, что изрядное вознаграждение дается за изрядную же работу… А Победоносцев-то, Победоносцев! Не поленился, – самолично изучил его, Белозерова, формуляр. Для чего бы это? Дела-а…
Вернулся дядя.
– Ну, племянничек, удивил ты Константина Петровича, – без обиняков сообщил он, потирая ладони.
– Это чем же?
– Да он уж и забыл, как с ним спорят… Ну, это ладно. Понравился ты ему, вот главное. Давай к делу. Хотя постой. Небось уж и проголодался?
Сергей нервно сглотнул слюну.
– Да, собственно, не отказался бы…
Дядя остановил жестом. Позвонил в колокольчик. Сказал возникшему на пороге секретарю:
– А распорядись-ка, Севостьян Владимирович, насчет обеда на двоих в комнату отдыха. Ну, там севрюжка, икорка, борщок, телячьи отбивные. И коньячок шустовский… Чтобы через полчаса подали.
Секретарь глазами выразил понимание. Исчез.
– Пока что поговорим, – сказал Кирилл Иванович уже другим тоном. – Надобно тебе, Сережа, в ближайшие дни выехать в Гатчину.
– Куда?!
– В Гатчину. Может, надолго.
– А что я там…
Чуть было не сказал: «А что я там забыл?» Вовремя спохватился:
– А что я там буду делать?
Кирилл Иванович поднялся и, заложив руки за спину, подошел к необъятному окну с видом на Сенатскую площадь.
– Пока что и сам толком не знаю, – сказал, не оборачиваясь. – Но происходит там что-то очень странное. И дай бог, чтобы не страшное…
Глава третья
Гатчина – место особое, знаменитое.
Бывший пригород Санкт-Петербурга указом императора Павла в конце прошлого века был преобразован в город. Еще цесаревичем полюбил Павел Петрович эти красивые тихие места, находил здесь покой и отдохновение, невозможные в суетной столице. Окруженная живописными лесами и озерами, Гатчина стала царской резиденцией, верно служившей суверенам из поколения в поколение.
Сердцем города конечно же был дворец в итальянском стиле, возведенный еще графом Орловым и перестроенный при Павле. Его опоясали прекрасные парки, над ландшафтом которых с любовью трудились лучшие российские мастера, – куда там Версалю! Но в отличие от вылощенных версальских гатчинские парки изобиловали всевозможной дичью, и добычей царской охоты становились олени, лани, медведи, волки, лисицы. Били и птицу – тетеревов, фазанов, глухарей. В прозрачных озерах во множестве водились щуки, налимы, окуни, караси. Не удивительно, что увлекавшийся охотой и особенно рыбалкой Александр Третий так стремился в Гатчину, решительно предпочитая маленький город большому Санкт-Петербургу.
Но если император с семьей с первых же недель царствования практически поселился в Гатчине, то, конечно, отнюдь не только (и не столько) из-за местных красот и охотничьих радостей.
Что происходило? Казнь народовольцев-цареубийц и последовавший разгром их партии должен был бы успокоить двор и общество. Однако тень мученика Александра Второго, витавшая над головой наследника, взывала к осторожности. О подготовке очередных покушений в столице говорили как о неизбежном. Петербургский обер-полицмейстер Баранов еженедельно докладывал, что напал на след новых террористических групп, и если берега Невы пока не огласились еще более мощными взрывами, то лишь благодаря его, Баранова, усердию.
Менее всего великана Александра можно было бы назвать трусом. Цесаревичем он прошел турецкую кампанию и пулям не кланялся. Но сейчас речь шла об опасности совершенно особого рода. Что станется с Россией, коли, не приведи господь, она лишится второго подряд самодержца? Устоит ли? Как сложится судьба самодержавия? И возможно ли обеспечить августейшую безопасность в столице? Одно из покушений на отца произошло как раз в Зимнем дворце… Александр напряженно размышлял об этом и склонялся к мысли, что не время теперь демонстрировать присущее ему спокойное мужество. Ну что ж… В битвах порой приходится отступать на заранее подготовленные оборонительные редуты.
Таким редутом в сражении с народовольцами для императора и его семьи стала Гатчина.
Тяготившийся дворцовым официозом Александр ее любил. Маленький уютный город в статусе царской резиденции, щедро снабжавшийся из казны, шел в ногу со временем. Здесь были водопровод, канализация и телефон, дворцовую площадь освещали электрические фонари со «свечами Яблочкова», между столицей и Гатчиной бодро сновали паровозы. Работали полотняный и стекольный заводы, солдатский госпиталь и аптеки, трактиры и торговые конторы, гимназии и храмы – от православных до лютеранских. Городок жил чинно, спокойно, размеренно. Степенная публика неторопливо прогуливалась по чистым улицам, мужчины раскланивались с дамами, городовые козыряли прохожим. Дивный, дивный уголок Российской империи… Даже не верилось, что в каких-то сорока верстах бурлит нервно живущая столица с ее заботами, проблемами и, пуще того, угрозами.
Однако дворцовый комендант генерал Черевин оставался начеку. Охрана дворца была организована по наивысшему разряду. Хозяина земли Русской денно и нощно берегли сотни солдат, кирасиров и полицейских. Вместе с тем выражение «гатчинский затворник» по отношению к Александру было не вполне справедливо. Он время от времени выезжал в Санкт-Петербург и губернии, бывал за границей, отдыхал в Ливадии. И все же именно Гатчина стала императорской штаб-квартирой, в которой Александр ежедневно трудился по десять-двенадцать часов в сутки. Министры с докладами, фельдъегеря с корреспонденцией, европейские послы с верительными грамотами – все спешили сюда. Крохотная точка на российской карте вдруг превратилось в центр принятия решений, определявших ход событий в бескрайней империи и далеко за ее пределами. Вот так – ни больше ни меньше.
Согласитесь: в интересное место направили отставного гусарского поручика Сергея Васильевича Белозерова…
Сергей прибыл в Гатчину по железной дороге. Стоял замечательный майский день – ясный и теплый. Маленькое красивое здание вокзала выглядело по-домашнему уютным. Высокие клены и тополя, обступившие станцию, гостеприимно шелестели нарождающейся листвой. Сойдя на перрон и с удовольствием вдохнув чистейший воздух, Сергей жестом подозвал носильщика в длинном фартуке.
– Поднеси-ка, любезный, до извозчика, – распорядился он, позевывая.
Дюжий парень подхватил чемодан с объемистым саквояжем и устремился вперед, с любопытством поглядывая на Сергея. Человек как человек, вид барский, штиблеты с пуговками и костюм в клетку, а большую сумку не отдал, – повесил через плечо и сам надрывается… Откуда ж было знать носильщику, что новенький дорогой мольберт Сергей не доверил бы никому.
Сгрузив багаж в коляску и получив пару монет, парень ушел, а Белозеров уселся на мягкое сиденье.
– Куда едем, барин? – спросил извозчик, поигрывая кнутом.
– А вот ты мне сейчас и скажешь куда…
– Это как?
– А вот так. Я на отдых приехал. Поживу здесь месяц, может, и два. Где бы мне снять жилье? Приличное, само собой? Ты же местный – подскажи, не обижу.
Извозчик почесал окладистую бороду.
– Дачу, что ли? – спросил он.
– Да нет. Хотелось бы в городской черте. Я, любезный, художник, – буду город ваш рисовать. А на природу при случае и так съезжу.
Извозчик сдвинул картуз на лоб и задумался.
– Дык ить оно как… Ежели приличное, да в городе, – стало быть, надо в посад.
– Годится, – согласился Белозеров. – А в посаде что?
Выяснилось, что Гатчинский посад – это своего рода внутригородской поселок, в котором живут дворцовые служители. Люди сплошь солидные, и дома хорошие, справные. Кое-кто не прочь увеличить доходы, сдавая жилье внаем. Вот, например, вдова царского егеря Авдотья Семеновна Печенкина. Там, правда, и цены кусаются…
– Вези к Авдотье Семеновне, – распорядился Белозеров. – А с ценами разберемся.
Под мерный цокот копыт по булыжнику мостовой он рассеянно смотрел по сторонам и напряженно думал о своем, что, впрочем, не мешало машинально фиксировать присутствие на городских улицах хорошеньких женщин. По первому впечатлению, их в Гатчине хватало. Это неплохо. Но сейчас не главное…
Вот уже три дня Сергей пребывал в состоянии полной внутренней растерянности – состояние для военного, да еще гусара, нехарактерное. Кирилл Иванович с Победоносцевым озадачили по самую маковку, но это полбеды. Мало ли какие задачи ставили ему по службе, особенно во время маневров… Беда в том, что дядино поручение живо напомнило народную сказку «Поди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что». Откровенно говоря, тревогу высших инстанций Сергей не разделял. Рассуждая философически, мир велик, странности в нем нет-нет, да и случаются, и надо ли так переживать из-за происшествия с ефрейтором Мордвиновым… Однако очевидно, что в непонятном деле дядя с обер-прокурором видели зерно угрозы – неясной и оттого особенно пугающей. Сергею предстояло подтвердить или, напротив, развеять их опасения. Вот только как?..