Перед Азефом выросли две смазливые деревенские дурочки в цветастых сарафанах и с плутоватыми мордашками. Они с любопытством и некоторым ужасом глядели на страхолюдину – нового жильца, которого предстояло обслуживать – всячески.
Хозяйка приказала:
– Теперь Иван Николаевич будет жить здесь, угождайте!
Азеф достал портмоне, протянул каждой девушке по серебряному рублю:
– Вот вам на заколки!
Девчушки сделали книксен и на жильца уже поглядывали с интересом. В тот же день, ближе к вечеру, Азеф переехал на квартиру в Нижнем Кисловском.
Ценный работник
Итак, в электрической компании Сергей Алексеевич Смирнов определил место Азефу:
– Вот здесь, на третьем этаже. Позвольте представить сослуживцев… Тут ваш стол, вот ключи от шкафа, а это от ящиков стола. Для начала займемся творческой работой. Попрошу вас, Иван Николаевич, составить «Оптовый прейскурант электрических товаров». С рекламной целью! Описание отпечатаем в типографии тиражом двести экземпляров, разложим в крупнейших магазинах Москвы и Петербурга. Месяца вам хватит? – И положил на стол образец.
И тут Азеф поразил своего начальника. Он задумчиво полистал образец и отрицательно помотал головой:
– Сергей Алексеевич, это скучно! Каталог необходимо отпечатать на дорогой глянцевой бумаге и обязательно снабдить иллюстрациями.
Смирнов удивился:
– Какими?
– Дать изображения предметов, кои рекламируем. Те же телефонные аппараты – ведь это красавцы, это – Карл Брюллов! А сухое описание мало что дает потребителю.
Смирнов почесал ухо:
– Но это значительно удорожит работу…
– Вовсе нет! Мы отпечатаем не двести – десять тысяч экземпляров. Первое: разложим каталог в крупнейших магазинах империи. Второе: по адресным книгам Москвы, Петербурга, Варшавы и Киева выявим самых зажиточных господ, разошлем им по почте или – это лучше – нарочные развезут наш каталог-красавец. Товар двинется к потребителю, сейфы компании будут ломиться от доходов! И как ближайшая перспектива: открыть в крупнейших городах наши магазины.
Смирнов с чувством пожал руку Азефа:
– Прекрасно! По совместительству зачисляю вас, Иван Николаевич, своим консультантом с прибавкой к основному жалованью еще двадцати пяти рублей.
Последнее было сделано по рекомендации самого Зубатова.
Потекли трудовые будни во «Всеобщей компании электричества», которые, впрочем, не очень утомляли Азефа: он приходил и уходил, когда хотел.
Испытывая странное удовольствие, он описывал абажуры для лампочек накаливания «с эдисоновыми винтами, лампы угольные, от 1 до 10 Вольт по цене тридцать пять копеек за штуку», динамо-машины, «вырабатывающие энергию для освещения», электрические карманные фонари, «оклеенные имитацией шагреневой кожи, с овальной осветительной линзой, с выключателем», кнопки для электрических звонков «заграничного производства с костяными поддавками черного дерева».
С особым вдохновением Азеф воспевал телефонные аппараты с индуктивной катушкой и без, «такие же лучшие с телефоном на ручке за одиннадцать рублей», настольные телефоны «с батарейным вызовом, с гудком, со звонком и индуктивной катушкой всего за тридцать три рубля пятьдесят копеек».
Отдельный раздел составили телефоны, которые назывались «автофоны с обратным и без обратного вызова, а также со звонками», – стоячие, лежачие, висячие. Два художника-графика делали штриховые рисунки для печати. Каталог получился великолепным.
Деньги водились, девушки любили Азефа, он их тоже, жизнь была прекрасной.
Жизнь была прекрасной, но одинокой. Две смазливые дурочки с первого этажа, которые порознь и вместе приятно разнообразили существование нового жильца, не могли заменить жену Любу. Хорошо, что ее учеба в Берне шла к завершению.
Как всякий человек, Азеф жаждал того, чего не имел. Сейчас ему очень хотелось семейного очага. Он предвкушал радость своей верной подруги, которая разинет от счастья рот, увидав уютное гнездышко, хороший достаток и прислугу. За Любой он собрался выехать в конце зимы.
А пока что он отправлял отцу в Ростов-на-Дону ежемесячно по двенадцать рублей пятьдесят копеек, а к праздничным дням – Рош ха-Шана, Дню искупления и Пасхе – добавлял еще по десятке. К папаше, пьянчужке и скандалисту, Азеф не чувствовал любви, но все же испытывал благодарность: тот все-таки сумел дать ему первоначальное образование.
Старый Фишель, получив на почте деньги, показывал квитанцию всей улице и даже на базаре. Он вытирал из больного глаза мутную слезу и убедительно говорил:
– Можете мне не поверить, но это большое счастье – хороший ребенок! Двенадцать с полтиной – с этого жить можно! – Надев шапочку кипу и повернувшись на восток, ежедневно молился за успехи сыночка.
Часть 2. Томление духа
Курьезная девица
Женские прелести
Потомственной дворянке, дочери надворного советника Женечке Немчиновой исполнилось двадцать три года. Она была богата и окружена ухажерами. Женечка порой печатала в журналах какие-то рассказики из жизни деревенских детей, у которых «щечки румянились, как яблочки на солнце…». Печатала и стишки вроде «Тихий день угасал, серебрился туман, с водопоя стада возвращались…». Все это давало Женечке повод называться писательницей.
Ради истины скажем, что Женечка никакого следа в литературе не оставила, но зато была весьма хорошенькой, играла на фортепьяно, владела в Москве богатым домом, а в Нижегородской губернии обширными землями. Земли она сдавала в аренду и по этой причине имела доходы немалые.
Осенью 1899 года, после смерти своей тетушки, старшей сестры матери, получила громадное наследство и стала еще богаче.
Так что Немчинова жила в полном довольстве и, видимо, по этой причине и по примеру других людей ее круга страстно жаждала революционных перемен. Она, признаться, совершенно не понимала, какие такие перемены ей нужны, но, как бывает с людьми среднего разбора, лишенными в суждениях самостоятельности, попадала в струю общего настроения и начинала думать и действовать так, как думают и действуют окружающие.
Теперь под влиянием и даже нажимом своих друзей-социалистов Женечка затеяла организацию легального «Общедоступного техника», где под видом получения знаний велось бы разложение молодежи в социалистическом духе.
Все это девице казалось благородным, ибо отвечало прогрессивным чаяниям «передовых людей», которых она принимала в своем доме и среди которых выделяла за обширный ум своего нового знакомого – Азефа, которого знала как Ивана Николаевича Виноградова.
Женечка была принята в высшем обществе, более того – она сама составляла высшее общество. Именно там она и почерпнула свои передовые убеждения.
Дом Немчиновой на Остоженке, полный буржуазной роскоши, той самой, которую Женечка якобы презирала, служил салоном для знати обеих столиц. Сюда на рауты порой заглядывали важные персоны: великие князья, министры, знаменитые артисты, писатели и присяжные поверенные.
Светских гостей привлекала кроме прекрасного повара и замечательных трапез прекрасная внешность Женечки, умение так одеться, что все природные особенности форм ее неотразимой фигуры, узкой талии и округлости бедер были умело подчеркнуты. И эта внешность служила тому, что Женечка Немчинова всегда была в центре внимания мужчин – и молодых, и даже тех, кто хорошо помнил царствование Николая Павловича, но сохранял интерес к женским прелестям.
Пристрастия великого князя
Было еще нечто, что в глазах высшего общества поднимало эту девицу.
За Женечкой откровенно ухаживал великий князь Константин Константинович Романов, писавший превосходные стихи и печатавший их под псевдонимом К. Р. Был слух, что ухаживание высокородного поэта имело свой результат и назвать его платоническим было бы ошибкой. И это вопреки тому, что великий князь имел болезненную наклонность к мужскому полу, от которой, впрочем, искренне страдал и всячески старался избавиться.
Итак, порой великий князь навещал дом Немчиновой, но приходил только тогда, когда не было приемов. На этот раз Женечка уговорила великого князя посетить вечерний раут.
Желая казаться передовой, Женечка вела порой весьма фрондерские разговоры. Зная, что это красит ее хорошенькое личико, она надувала бантиком сочный ротик, причем нижняя пухлая губка мило выступала над верхней, поднимала к потолку томный взор и говорила что-нибудь этакое:
– Господа, ну, признайтесь: самодержавный строй – это все-таки не очень прогрессивно. Пришло время в помощь государю создать по английскому образцу палату лордов, то есть людей аристократического происхождения, и палату всех сословий – фабрикантов, артистов, журналистов, писателей и даже людей простых званий – купцов, ремесленников и крестьян…
Какой-нибудь скептик замечал:
– Этих нельзя – пить будут.
– А надо брать только трезвых!
Гости вздыхали:
– Где ж трезвых-то взять, целую палату? Слава богу, не в Англии живем…
У купчих считалось за счастье затащить в дом, усадить за стол и слушать откровения юродивых, дур и дураков или хотя бы просто людей странствующих. Зато в светские салоны, опять же согласно возникшей моде, теперь приглашали социалистов и прочих странных личностей, проповедовавших якобы самые прогрессивные идеи равенства и поголовного братства. Слушать этих забавных типов приходили многие.
Женечка, как человек передовой, шагавший в ногу со временем, употребила немало усилий, чтобы отыскать таких социалистов, которые теперь были нарасхват. Желая доставить удовольствие своим великосветским гостям, она позвала сразу нескольких типов, выделявшихся среди остальных, как пятна соуса на белой скатерти. Среди последних был Азеф.
Съезд на Остоженке
Хотя шел рождественский пост, в светских домах Москвы, даже там, где этот пост держали, вовсю устраивали званые обеды с музыкой. Правда, для усердных постников повар-итальянец готовил блюда без мяса.
В декабрьский вечер 1899 года, уже за полночь, когда начался театральный разъезд, возле подъезда дома Немчиновой на Остоженке то и дело останавливались сани, кареты и кибитки, запряженные сытыми лошадьми.
Ливрейный лакей с поклонами растворял тяжеленную дубовую дверь, лакеи услужливо помогали снять гостям верхнюю одежду.
Хозяйка была в роскошном пюсовом платье из шелка в обтяжку от Тер-Матеузова из Петербурга за шесть сотен рублей. Она стояла у лестницы и говорила всем входящим одно и то же:
– Как приятно, что вы пришли! Очень рада вас видеть.
Гости подходили к хозяйке, кланяясь и улыбаясь. Мужчины целовали Женечке руки, одетые в длинные, по локоть, ажурные перчатки, женщины целовались в щеки. Все женщины были одеты по последней моде и с любопытством и ревностью оглядывали наряды других. Хозяйка вслух называла имена приезжавших гостей, не забывая любезно спрашивать:
– Вы, конечно, знакомы?
И большинство гостей этого рода действительно давно знали друг друга, а многие были связаны по службе или родственными узами. И все они с восторгом останавливали взгляды на хозяйке, и общим приговором было: что за красавица!
По широкой мраморной лестнице, застланной бордовой ковровой дорожкой и украшенной венецианскими зеркалами и бронзовыми фигурами-светильниками, гости поднимались на второй этаж.
Здесь в большой гостиной вдоль стен стояли мраморные и бронзовые статуи, на стенах висели работы изысканных мастеров: Левицкого, Брюллова, Кипренского, Федора Васильева, работы голландцев. Негромко играл струнный квартет.
Гостиная постепенно заполнялась. Приходили друзья хозяйки. Это были офицеры в ладно сидевших мундирах и с орденами, знаменитые адвокаты, врачи, актеры и вообще люди свободных профессий, одетые в платье от лучших портных и с орденами на лентах, самоуверенные, переполненные чувством собственного достоинства, говорившие негромкими голосами и обращавшиеся друг к другу с ласковыми улыбками истинных аристократов. Из дипломатического корпуса прибыл с супругою английский посланник, немолодой, высокий и все еще очень стройный.
Вот и Женечка поднялась в залу, еще раз, теперь всем сразу, счастливо улыбнулась. Гости стояли вдоль стен, теснились к входным дверям. Вполголоса говорили о том, что нынче ожидается приезд великого князя Константина Константиновича Романова и министра внутренних дел Сипягина.
Азеф с интересом разглядывал гостей. Его внимание вдруг привлекла женщина в скромном платье с толстой каштановой косой, с приятным круглым и улыбчивым лицом, на котором было написано крайнее смущение. Новая гостья была похожа на домашнюю учительницу, которой она, впрочем, и оказалась.
Женечка встретила ее с особой ласковостью, расцеловала, что-то сказала ей с улыбкой, кивнув в сторону социалистов, и почему-то повела именно к ним.
– Господа, вы не знакомы с Зинаидой Федоровной Жученко? Позвольте рекомендовать, приехала из Берлина, где преподает русский язык.
Азеф, спросив разрешения, взял под руку гостью и отошел с ней к дальнему углу, где не было сутолоки. Он был очарован новой знакомой и спешил задать ей вопросы, внимательно выслушивал ответы. Зинаида Федоровна сказала:
– Это правда, что мне сказала о вас Евгения Александровна? Что вы социалист?
– Да, разумеется! – важно помотал головой Азеф. – Почему вы покинули Россию?
– Думаю, с вами можно быть откровенной. За революционную деятельность я была выслана в девяносто пятом году в Кутаис. Когда срок ссылки прошел, сочла за благо покинуть Россию и теперь живу в Берлине.
– О России скучаете?
– Конечно, но я не имею состояния, а в Берлине у меня много уроков, поэтому придется еще там сколько-то пожить.
Азеф разглядывал лицо Зинаиды: большие миндалевидные глаза, изогнутые дугой густые брови, маленький скошенный подбородок и приятный рот. Азеф взял руку девушки и сказал:
– У вас очень красивые глаза! Я был бы рад глядеть в них всю жизнь… – И незаметно для других провел ладонью по шелковистой косе.
Зинаида рассмеялась и пожала руку Азефа:
– Вы очень добры.
Завязалась оживленная беседа. Азеф распространялся о восхитительных достоинствах Зинаиды, та млела и, как всякая девица, с удовольствием слушала льстивую чушь.
В залу решительными шагами вошли два человека. Один был в новом фраке и с безумно горящим взором. Хозяйка поспешила навстречу, громко сообщила гостям:
– Поэт Валерий Яковлевич Брюсов, одарен чрезвычайно!
Поэт, словно никого не замечая, чуть кивнул головой и, словно принюхиваясь, вновь задрал подбородок и вдруг пролаял в нос:
– Я счастлив видеть вас, до радостных слез!
Его спутник, с рыжей кипой волос, одетый в прекрасно сшитый фрак, рассмеялся неожиданным детским смехом. Женечка представила знаменитость:
– Вождь русского символизма, неподражаемый Константин Бальмонт!
Брюсов невольно сделал гримасу – его всегда снедала зависть, – и пышное представление собрата по перу ему пришлось не по вкусу. Зато сам Бальмонт счастливо зарделся, раскланялся влево и вправо.
Кто-то захлопал, раздался истеричный женский крик:
– Бальмонт, вы гений! Вы – наша гордость!..
Политические враги
И вдруг все смолкли, взоры дружно обратились на новых гостей – высокого, представительного человека с короткой стрижкой на лысоватой голове и роскошной, разделенной надвое, бородой. Это был недавно заступивший на должность министра внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин. У него было благородное лицо с высоким лбом, внимательный и доброжелательный взгляд карих глаз с монгольским разрезом. Поговаривали, что кто-то из его предков был татарским мурзой. От Сипягина хорошо пахло дорогим одеколоном «Золотой сноп». Он держался очень прямо, лицо всегда сохраняло удивительное спокойствие.
Рядом с Сипягиным стоял товарищ министра МВД Плеве, человек лет под шестьдесят, болезненного вида, с усталым взглядом умных глаз, большими залысинами и седыми усами.