Лицо мадам Ардан вытянулось и замерло в немом страхе.
– Не отчаивайтесь, милая Зизи! Я буду биться за вас до последней капли крови! – горячо воскликнул Унгебауэр.
Антону Федоровичу вдруг стало страшно за своего друга. Что, если ему действительно удастся покорить сердце Терезы Страшкевич? В этом случае Демьяну Константиновичу придется столкнуться с маньяком, который едва ли так просто откажется от своих темных намерений.
Горский огляделся. Возможно, маньяк сейчас в этой самой зале…
– О, вы настоящий рыцарь, Демьян! – нежно проговорила мадам Ардан, положив руку на плечо лейтенанта флота.
– Приглашаю посетить мой особняк, милая Зизи! Это настоящий замок! В нем вы будете чувствовать себя в безопасности! – пошел «на абордаж» Унгебауэр.
– С удовольствием поглядела бы, – смело заявила этуаль.
– Отлично! Моя коляска будет ждать вас в полночь у черного хода! – обрадовался Демьян Константинович. Глаза его светились как никогда ярко.
Вскоре Зизи Ардан упорхнула за другой столик.
– Мои поздравления, Демьян! – похвалил друга Горский, подавляя в глубине души нараставшую зависть.
– Будьте с ней осторожны и благоразумны, – посоветовал Гвоздевич. – Если вы в эту ночь не потащите ее в кровать, рискуете найти себе преданную жену.
– Много ты знаешь! – махнул на него аффектированный Унгебауэр, но странный совет, похоже, принял к сведению.
Гвоздевич и Горский разъехались в 11½ вечера, оставив Демьяну Константиновичу время собраться с мыслями. Дома Ким вручил Горскому записку и запечатанный конверт без подписей.
В записке говорилось следующее:
«Объектъ никуда не отлучался. С-въ.»
Стало быть, Василий Безродный снова ни с кем не встречался. Гм…
В запечатанном конверте оказалось небольшое послание, которое заставило Горского надолго задуматься:
«Онъ снова настаиваетъ на встрѣчѣ. Завтра въ 7 вечера въ Юго-восточныхъ номерахъ, комната 7. Записка лежала подъ дверью моей гримерки! Т.С.»
По спине Антона Федоровича пробежал неприятный холодок. Перечитав еще раз записку от мадам Ардан-Страшкевич, он в замешательстве потер виски. По всему выходило, что в момент выступления этуали маньяк находился в зале кафешантана. Тереза, вероятнее всего, обнаружила записку в антракте своего выступления. Во время второго выхода на сцену она была неестественно бледна – это всё объясняет. Самому маньяку едва ли удалось бы проникнуть незамеченным за кулисы. Вероятно, он подрядил на это дело кого-то из официантов…
Теперь понятно, почему Тереза Страшкевич решила принять приглашение Унгебауэра посетить его особняк. В Демьяне Константиновиче она увидела опору и поддержку.
«Интересно, поведает ли она ему о маньяке?..»
Если да, то лейтенант флота непременно об этом расскажет. Однако каков наглец маньяк: назначил повторное свидание в тех же «Юго-восточных номерах» и даже в той же самой седьмой комнате! Ничего не боится!
«А впрочем, так даже лучше… – мелькнуло в голове судебного следователя. – Это значит, что владелец гостиницы показал себя надежным человеком и заслужил доверие».
Единственное, что расстраивало титулярного советника так это то, что в «Юго-восточные номера» ему теперь ехать опасно. Кто знает, как поведет себя владелец?
Дело приобретало новый поворот. Охота на маньяка возобновлялась, но только охотником на этот раз выступит Самсон Семенов.
6. Компрадор и конец истории с маньяком
Воскресным утром Горский ждал звонка от Терезы Страшкевич. Он резонно полагал, что она непременно с ним свяжется, чтобы согласовать вечернюю операцию. Но телефон в доме судебного следователя молчал…
В полдень Горский не выдержал и поехал в «Империал». В гостинице его встретили крайне враждебно и заявили, что госпожа Страшкевич в настоящее время отсутствует. То ли она действительно еще не вернулась от Унгебауэра, то ли это была стандартная формулировка для искушенных поклонников. Титулярному советнику ничего не оставалось, как вернуться домой.
Спустя какое-то время к нему явился незнакомый городовой и вручил записку «от Самсона». Значит, Семенов узнал что-то важное, но побоялся отпускать объект из поля зрения – передал послание с оказией. Молодец, грамотно поступил. Филёр писал следующее:
«Сегодня въ 9¼ ч. объектъ ѣздилъ на Батумскую въ Юго-вост. номера. При немъ имѣлся бумажный свертокъ, предположительно съ виномъ и еще чѣмъ-то. Пробылъ 6 минутъ и вернулся безъ свертка. С-въ.»
Горский ждал чего-то подобного. Однако его очень не порадовало, что Безродный так ни с кем и не встретился. Это означало, что маньяк держал связь со своим помощником через телефон. Что сделал тому поручение снять номер гостиницы еще в субботу, когда Васька был в почтовой конторе. Что на этот раз маньяк не стал использовать Безродного для передачи записки, но подкинул ее через кого-то третьего…
«А ведь он мог вообще не использовать юного телефониста для передачи записок… – начал подозревать судебный следователь. – Он мог вообще никого не использовать, но делать это самостоятельно… Учитывая характер самих посланий».
Тогда возникал другой вопрос. Маньяк (или его сообщник) всегда подбрасывал записки мадам Ардан под дверь номера. Но вчера подкинул записку в гримерную. Почему? Что заставило этого безумного человека пойти на определенный риск, ведь можно было спокойно положить ей записку снова под дверь апартаментов?
И почему, черт возьми, она не удосужилась до сих пор ему телефонировать?..
В 2½ часа Горский понял, что Тереза Страшкевич ему не позвонит. Ее столь опрометчивую беспечность он мог объяснить лишь тем, что впечатлительная этуаль решила доверить свою судьбу еще более опрометчивому и беспечному Унгебауэру. Иными словами, нашла рыцаря, который ее защитит…
А раз так, то он, Антон Федорович, умывает руки. С сей поры обремененным какими-либо моральными обязательствами перед госпожой Страшкевич он себя считать перестает.
Чтобы как-то унять переполнявшее негодование и злость, титулярный советник отправился на вечернее богослужение в церковь.
В тот вечер ему особенно понравилось пение баронессы фон Нолькен, которая заметно обрадовалась приходу судебного следователя. Отец Ксенофонт выдавал громогласные тягучие ектеньи, а под конец выступил с проникновенной проповедью о Святой мученице Татьяне, «ее же память ныне совершаем». Жившая в III веке в Риме, она подвергалась тяжким мучениям и гонениям, будучи христианкой. Но ее вера во Христа была настолько сильна, что по ее молитве рушились языческие статуи, удары истязателей заживали на ней к следующему дню, а выпущенный лев ее не тронул. И лишь казнь мечом прекратила нелегкий земной путь этой стойкой христианки…
Святую Татьяну, кроме всего прочего, считали почему-то покровительницей студентов. Но отец Ксенофонт об этом не упомянул.
Выходя из церкви, Горский вдруг понял, что допустил существенный прокол. Самсон Семенов, не знакомый с содержанием записки маньяка к Терезе Страшкевич, будет продолжать вести наблюдение за Безродным, но не за «Юго-восточными номерами».
«И как это я мог подумать, что Семенову вздумается вести наблюдение за гостиницей, тогда как его объект – это Василий Безродный?..»
Впрочем, судебный следователь не видел в этом ничего страшного: моральные обязательства его теперь не сковывали, да и мадам Ардан ехать вторично на Батумскую очевидно не собиралась.
Дома Горский принял ванну, поужинал и собрался пораньше лечь спать. С кровати его поднял нежданный визит того самого незнакомого городового (как впоследствии узнал судебный следователь, его звали Галактионом). Полицейский принес записку, но отдавать ее Киму не спешил.
– В чем дело? – спросил титулярный советник недовольным тоном.
– Записочка вашему благородию от Самсона…
– Так давай ее сюда!
Городовой передал свернутую бумажку. Антон Федорович прочел в ней то, чего никак не ожидал:
«Объектъ съ 6¾ до 8¼ ч. находился въ Ю-в. номерахъ. Затѣмъ вернулся домой. Продолжаю вести. Потратился на дженерикшу, прошу передать съ Галактіономъ 2 р. 50 коп. С-въ.»
Горский почувствовал растерянность и тревогу, как капитан корабля, внезапно севшего на мель. Безродный лично ждал госпожу Страшкевич – значит ли это, что он и есть маньяк?.. За эту версию имелись весомые аргументы. Безродный за всё это время так ни с кем и не встретился, поэтому есть основания полагать, что история с неким богатым господином ложь, призванная отвести подозрения от самого Василия. Красноречивее всего говорит его непосредственное присутствие нынче в гостинице. В столь юном возрасте довольно легко потерять голову от любви…
Антон Федорович зашел на кухню и налил себе воды из остывшего самовара. Сделав несколько глотков, он закрыл глаза, пытаясь представить себе всю картину, восстановить причинно-следственные связи. Вроде бы всё складывалось в единую цепь, однако полученные выводы Горского не устроили.
Василий Безродный служил почтово-телеграфным служащим VI разряда низшего оклада. Разве он мог оказаться в «Империале» со своим скудным жалованьем? Разве он мог нанимать комнату в «Юго-восточных номерах» на недели вперед, щедро раскидывая «красненькими»? Такой вариант возможен только в случае мошенничеств с финансами или при каком-то другом мздоимстве. Как, например, «разбогател» приснопамятный Шлянкер. Но Безродного Горский, к сожалению, даже не видел. А порой бывает, посмотришь на человека и сразу увидишь всю его подноготную: способен ли он на преступление или нет.
Антону Федоровичу нестерпимо захотелось вытащить телефониста на допрос и посмотреть ему в глаза. Возможно, он и добился бы результата – благо за свою службу судебным следователем не одного подлеца вывел на чистую воду посредством очной беседы. Однако внутренний голос подсказывал титулярному советнику еще немного подождать, продолжить наблюдение за Безродным.
– Ваше благородие, что Самсону-то ответить? – раздался осторожный бас из передней. Горский совсем забыл о городовом, который, вероятно, ждал денег.
Титулярный советник еще раз заглянул в записку: филёр просил два с половиною рубля. Даже если учесть, что рикша его ждал, сумма выходила явно завышенная. Антон Федорович выдал Галактиону деньги и успокоился. Всё-таки городовые получают не многим больше, чем почтово-телеграфные служащие, а жить как-то надо.
«Эх, все беды от нехватки денег…»
В понедельник Горский получил от полиции очередную порцию дел о буйствах, которые еженедельно происходили по субботам и воскресеньям. Народ наш перед нерабочим воскресеньем имел обыкновение напиваться и бить друг другу морду…
Ближе к полудню в камеру судебного следователя вошел пожилой человек в цилиндре и калановой шубе. Антон Федорович попробовал прикинуть, сколько стоит эта роскошная вещь, если за одну только шкурку редкого млекопитающего дают примерно сотню рублей… Получилась какая-то баснословная сумма.
Господин тем временем переложил из одной руки в другую эбеновую трость, снял перчатки, сверкнув бриллиантовым перстнем на руке, приподнял цилиндр в знак приветствия.
– Здравствуйте, мне нужен господин следователь, – проговорил тихим, но удивительно звонким голосом гость. Его пышные седые усы создавали впечатление добродушного старика, однако цепкий, сфокусированный взгляд и глубокая морщина между бровей выдавали в незнакомце волевой характер и нацеленность на результат, свойственный успешным предпринимателям. Более того, лицо этого господина показалось Антону Федоровичу знакомым.
– Я к вашим услугам, – поднялся титулярный советник. – Судебный следователь Горский. Антон Федорович.
– Гуго Францевич Герцер, – обладатель калановой шубы протянул Горскому руку. Посетители обычно так не делали, да и вообще здороваться за руку с незнакомым человеком в обществе не практиковалось: из-за различия в классах мог возникнуть конфуз, потому как инициировать рукопожатие по правилам этикета надлежало только старшему по чину.
При рукопожатии Гуго Герцер зачем-то надавил большим пальцем, будто прощупывая суставы Горского где-то между фалангами среднего и указательного перстов. Что это могло означать, Антон Федорович не знал, поэтому непроизвольно смешался. Богач разочарованно отдернул руку.
– Прошу, присаживайтесь, – пригласил титулярный советник, отводя взгляд. Да, общаться с такими джентльменами непросто… – Что привело вас ко мне, Гуго Францевич?
– Сперва позволю маленькую ремарку: я – доверенный Русско-Китайского банка в Дальнем, – пояснил Герцер, расстегивая шубу. Под ней оказалась черная визитка с золотой цепочкой.
Ну конечно! Горский видел его в «Империале» в компании гладковыбритых господ-банкиров. Осознав сей факт, титулярный советник смутился еще больше.
– Вы, вероятно, по делу о двухсотрублевой ренте… – догадался Антон Федорович, припоминая подробности, которые ему рассказывал Дминский.
– Вовсе нет, – перебил его доверенный. – Оба негодяя, насколько мне известно, ныне за решеткой, рента возвращена, а с кассира сняты все подозрения. Хотя со своей стороны я, вероятно, должен выразить вам благодарность.
– Я тут ни при чем, – честно признался Горский, оскорбленный последней фразой банкира. – Благодарите полицейского надзирателя Дминского, который предпринял своевременные действия.
– Непременно, – улыбнулся старик. Его улыбку можно было бы назвать добродушной и располагающей, если бы не сверлящие искры темных внимательных глаз.
– Так какое у вас ко мне дело? – перешел на официальный тон судебный следователь.
– В нашем банке пропал человек…
– Вот как?.. Кто он и как давно пропал?
– Это наш компрадор, китайский подданный Вей Пин-тин. Исчез с прошлой субботы.
– Гм, почему же вы обратились ко мне только в понедельник? И почему ко мне, а не в полицию?
– Потому что полиции такие дела не интересны и потому что один пропущенный день мог быть случайностью. Например, он мог перебрать со спиртным.
– Вы не хуже меня знаете, что китайцы практически не пьют, – язвительно заметил Горский.
– А вы не хуже меня знаете, что китайцы быстро пьянеют, – парировал Герцер.
– За ним ранее подобное наблюдалось?
– Нет, никогда.
– Тогда с чего вы решили, что он мог напиться?
– Всё когда-то бывает в первый раз.
Антон Федорович на мгновение замолчал.
– Вы отправляли к нему домой посыльного? – спросил он.
– Я лично ездил к нему.
– И что же?
– Никто не открыл дверь.
– А где он живет?
– На Нагорной улице, в Части домов особняков.
– Он живет в особняке?.. – немного опешил Горский. Никак он не думал, что местные компрадоры настолько оборотисты.
– Да, – искренно улыбнулся Герцер, но в эту улыбку вложил всё свое пренебрежение к полунищему служивому сословию, представителем коего для него, безусловно, был судебный следователь.
– Ваш компрадор не был замешан в каких-либо темных делах?
– Нет. Это был в высшей степени порядочный человек.
– Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?
– Может статься, что его нет в живых…
– То, что вам не открыли дверь, еще не значит, что он мертв, – едко ухмыльнулся Антон Федорович.
– Вы еще не всё знаете, господин Горский, – посерьезнел Гуго Францевич, еще больше сдвинув брови. – За неделю до исчезновения у Вея вымогали большую сумму денег.
– Кто вымогал?
– Хунхузы…
– На Квантуне нет хунхузов! – убежденно заявил титулярный советник.
– Теперь есть.
– Почему он не обратился в полицию?
– Потому что полиция, как и вы, ему бы не поверила, – сардонически ответил Герцер.
Спустя ½ часа Горский в сопровождении полицейского надзирателя Европейского города Скуратова и городового Нечипоренки ехал по проспекту Витте в сторону Городского сада. За Николаевской площадью запорошенная снегом дорога постепенно уходила в гору, поэтому на крупе гнедой томской лошадки появилась пена.