— Он долго здесь отирался?
— Да, дожидался, пока месье Левин выходил…
— С багажом?
— Откуда вы знаете? Я тоже удивилась, что он выносит свой багаж.
— И много было вещей?
— Четыре чемодана.
— Коричневые?
— Кажется, все были коричневые. Во всяком случае, все очень хорошего качества и, по крайней мере, два из них — натуральной кожи.
— Как он вам это объяснил?
— Что ему надо срочно уехать, в тот же день, но он вернется, чтобы решить вопрос с ребенком.
— Когда он вернулся?
— Примерно через час. В сопровождении дамы.
— Вы были удивлены, не увидев ребенка?
— Вы и это знаете?!
Она заосторожничала, решив, что полиция знает значительно больше, только Мегрэ ей об этом не говорит.
— Они долго оставались в комнате втроем и громко разговаривали.
— Как будто спорили?
— Как будто спорили.
— На французском?
— Нет.
— Парижанин принимал участие в споре?
— Мало. Он и ушел первым, и больше я его не видела. Потом и месье Левин с дамой ушли. Поскольку я вышла им навстречу, он поблагодарил меня и сказал, что рассчитывает вернуться через несколько дней.
— Вам это не показалось странным?
— Если бы вы провели восемнадцать лет в гостинице, как эта, вас бы тоже ничто не удивило.
— Вы сами после убирали комнату?
— Нет, прислуга. Но и я пошла с ней туда.
— Ничего не попалось особенного?
— Окурки сигарет повсюду. Он, похоже, выкуривал больше полусотни сигарет в день. Американских. Множество газет. Он покупал почти все газеты, выходящие в Париже.
— А иностранные?
— Нет. Я уже об этом подумала.
— Вас что-то заинтересовало?
— Все как обычно: сломанная расческа, разорванное белье.
— С инициалами?
— Нет, это было детское белье.
— Белье было тонкое?
— Да, очень тонкое. Я здесь никогда такого не видела.
— Я прощаюсь, но мы снова увидимся.
— Зачем?
— Затем, что вы невольно утаили некоторые детали, которые наверняка впоследствии вспомните. У вас хорошие отношения с полицией? Она вас не очень донимает?
— Я понимаю. Но другого сказать мне нечего.
— До свидания.
И полицейские вышли на залитый солнцем бульвар и очутились в людском водовороте.
— Немного аперитива? — предложил комиссар.
— Я никогда не пью.
— Это очень хорошо. Ну, что ты надумал за это время?
Молодой человек понял, что речь идет не о том, чему он только что был свидетелем в отеле.
— Сегодня вечером я с ним поговорю.
— Ты знаешь, кто это?
— У меня есть приятель. Он работает репортером в той самой газете, где появилась сегодня утром эта статья. Но вчера я его не видел. Я вообще никогда с Ним не говорю о том, что происходит на Набережной, за что он меня все время дразнит.
— Твоя сестра знакома с ним?
— Да. Но я не думаю, что они встречаются. Если я дам знать отцу об этом, он ее вернет в Мелен.
— Как зовут репортера?
— Бизард, Антуан Бизард. У него тоже никого нет в Париже. Его семья живет в Коррезе. Он на два года младше меня и уже опубликовал несколько репортажей за своей подписью.
— Ты видишься со своей сестрой в середине дня?
— По-разному. Если я свободен и бываю недалеко от улицы Бак, мы с ней завтракаем в кафе-молочной рядом с ее работой.
— Сходи сегодня туда. Расскажи ей все, что мы утром узнали.
— Я должен это сделать?
— Да.
— А если она опять расскажет ему?
— Она обязательно расскажет.
— Вы этого и хотите?
— Иди. Между прочим, будь с ней поласковей. Не дай ей понять, что ты ее подозреваешь.
— Я не могу позволить ей встречаться с молодым человеком. Отец мне наказывал…
— Иди.
Мегрэ с удовольствием прошелся по улице Нотр-Дам-де-Лоретт и сел в такси лишь в предместье Монмартра, не преминув по пути зайти в пивную и выпить полкружки.
— На набережную Орфевр.
Потом он передумал и постучал в стеклянную перегородку.
— Давайте проедем по улице Тюренн.
Он увидел, что дверь мастерской Стювеля закрыта — должно быть Фернанда, как обычно по утрам, отправилась со своими кастрюлями в Санте.
Сидевший в баре «Гран-Тюренн» Жанвье заметил его и посмотрел в его сторону. Какую новую проверку поручил ему Люка? Он оживленно беседовал с сапожником и двумя штукатурами в белых блузах, и даже издали был виден белый цвет перно.
— Поверните налево и поезжайте в сторону площади Вогез и улицы Вираж.
Они проехали мимо «Вогезского табака», где в одиночестве за круглым столиком у витрины сидел Альфонси.
— Остановитесь на минутку.
— Вы выйдете?
— Да. Подождите меня, я недолго.
Он все-таки зашел в «Гран-Тюренн», чтобы переброситься парой слов с Жанвье.
— Напротив сидит Альфонси. А сколько журналистов ты видел сегодня?
— Двух или трех.
— Ты их знаешь?
— Не всех.
— Давно ты тут?
— Да не очень. Если вы хотите мне что-то поручить, то я свободен. Мне надо было переговорить с сапожником.
Они отошли от сидевших за столом людей и стали вполголоса переговариваться.
— Прочитав статью, я сразу же решил с ним встретиться. Конечно, он много чего говорит. Но немало и придумывает. Я уже сбился со счета, сколько раз, чтоб он что-то сказал, я подносил ему стаканчик. Поскольку он живет прямо напротив Стювеля и тоже работает у окна, я надеялся, что он видел, не наведывались ли к переплетчику женщины.
— И что же он сообщил?
— Немного. В частности, вспомнил одну старую даму. Она, должно быть, богата, и приезжала на машине с шофером в ливрее, который носил ее книги. Примерно с месяц назад видел одну, невысокого роста, очень элегантную даму в норковом манто. Слушайте дальше. Я стал расспрашивать, чтобы узнать, приходила Ли она еще раз. Он считает, что она приходила снова недели две назад — в синем платье, в белой шляпке. В тот день была очень хорошая погода, и он припоминает, что в газете была статья о каштанах на бульваре Сент-Жермен.
— Надо ее найти.
— Вот и я о том же подумал.
— Она спускалась в подвал?
— Нет. Но в этом я немного сомневаюсь. Сапожник тоже читал статью, это точно, но вполне возможно, все остальное он выдумал. Что я должен предпринять?
— Держи Альфонси в поле зрения. В течение дня не выпускай его из виду. Составишь список всех, с кем он будет общаться.
— Он не должен знать, что я за ним слежу?
— Не беда, если и узнает.
— А если он со мной заговорит?
— Ты ему ответишь.
Мегрэ вышел весь пропахший перно, такси доставило его на набережную, где он застал Люка, закусывавшего бутербродами. Перед ним стояли два стакана, и комиссар без стеснения взял один из них.
— Звонил Торранс. Почтмейстерша вспомнила клиентку в белой шляпке, но не может с уверенностью сказать, что это она отправила телеграмму. По словам Торранса, даже будь она уверена, все равно бы не сказала.
— Он возвращается?
— Этой ночью будет в Париже.
— Позвони в городскую компанию такси. Надо будет найти одно или два такси.
Интересно, отправилась ли мадам Мегрэ к своему дантисту как обычно пораньше, чтобы посидеть несколько минут на скамейке в Анверс-сквере.
Завтракать на бульвар Ришар-Ленуар Мегрэ не пошел. Бутерброды Люка были съедены, и он заказал еще в «Брассерни Дофин».
Обычно это был хороший знак.
Часть четвертая
Когда Мегрэ вошел к инспекторам, молодой Лапуант, с красными глазами и убитым видом, как человек, проведший всю ночь на скамейке зала ожидания третьего класса, бросил на него такой горестный взгляд, что комиссар тут же увлек его в свой кабинет.
— Вся история с отелем «Босежур» в газете, — мрачно сказал молодой человек.
— Тем лучше! Я думал, что ее не будет.
Тем временем Мегрэ заговорил с ним как с ветераном, как с Люка или Торрансом, например.
— Есть люди, о которых мы ничего не знаем, но они играют реальную роль в этом деле. Есть женщина, ребенок, «приличный» человек и не очень… В Париже ли они еще? Мы не знаем. Если они тут, то, возможно, они держатся порознь. Женщина порвала свою белую шляпку, ушла теперь от ребенка, и Мы ее уже не узнаем. Следишь за мыслями?
— Да, господин комиссар. Но мне горько думать, что моя сестра опять встречалась с этим парнем вчера вечером.
— Слишком поздно ты занялся своей сестрой. Теперь ты работаешь со мной. Утренняя статья напугает тех людей. И потому — одно из двух: или они останутся в своей норе, если она у них есть, или будут искать более надежное убежище. В любом случае есть шанс, что они как-то выдадут себя.
В этот момент позвонил судья Доссен, чтобы выразить свое удивление по поводу публикации в газете, и Мегрэ поделился своими умозаключениями.
— Все подняты по тревоге, господин судья, все вокзалы, аэропорты, гостиницы, дороги под контролем. Моэрс в бюро судебной идентификации подбирает фотографии, которые хоть как-то бы напоминали интересующих нас лиц. Опрашиваем шоферов такси и, на всякий случай, владельцев гаражей, если наши лихие ребята смогли воспользоваться их услугами.
— Вы думаете, это имеет отношение к делу Стювеля?
— Это след, тем более, что все ранее предпринятое нами результатов не дало.
— Я вызвал Стювеля на утро, на одиннадцать часов. Как обычно, будет его адвокат, он ведь не дает мне двух слов сказать в его отсутствие.
— Вы позволите мне подняться на минутку, пока будет идти допрос.
— Лиотард станет возражать, но тем не менее приходите. Вроде как случайно.
— Останься со мной, малыш, — сказал Мегрэ молодому Лапуанту.
— Помнишь, вчера, прежде чем уйти, ты спрашивал, что ты можешь рассказать своей сестре?
— Я ничего ей больше не скажу.
— Ты будешь рассказывать все, о чем я тебя попрошу.
И Лапуант стал исполнять при комиссаре обязанности офицера-порученца. Это было нелишним, ибо уголовная полиция все больше напоминала генеральный штаб.
Из кабинета Люка, «Гран-Тюренна», как с командного пункта, посыльные разбегались по всем этажам. Внизу, в отделе по надзору за гостиницами, несколько человек перелопачивали карточки из отелей в поисках Левина, или как его там, и всей троицы с ребенком.
Минувшей ночью жильцы многих меблированных комнат были неприятно удивлены, когда полиция их разбудила и придирчиво изучала удостоверения личности. Примерно пятьдесят мужчин и женщин закончили ночь в камере заключения, выстроившись в целую очередь, пока шло их опознание и установление личности.
На вокзале негласно проверялись пассажиры. Через два часа после выхода газеты начались телефонные звонки, причем в таком количестве, что Люка был вынужден взять в помощь одного инспектора.
Люди видели ребенка одновременно повсюду, в разных концах Парижа и в пригороде, одни с дамой в белой шляпке, другие с мужчиной с иностранным акцентом.
Было десять с минутами, когда позвонил шофер городского такси. Он не мог раньше, потому что ездил за город, в Дрёкс, отвозил туда старую больную даму, не пожелавшую ехать поездом.
Он отлично помнил, как на площади Сент-Огюстен к нему села молодая дама с маленьким мальчиком.
— Куда вы их доставили?
— На угол улицы Монмартр и Больших Бульваров.
— Их там кто-нибудь ждал?
— Я никого не заметил.
— Не помните, в какую сторону они направились?
— Я их сразу потерял в уличной толпе.
В той стороне было множество отелей.
— Позвони опять в гостиничную полицию! — сказал Мегрэ Лапуанту. — Они прошли сквозь сито, окружающее Монмартр. Ты понимаешь? Теперь, если только они не мечутся и не паникуют, у нас нет ни единого шанса отыскать их.
Появление Мегрэ в кабинете никак не повлияло на Доссена, и он, выждав момент, уткнулся в свои бумаги:
— Я спрашивал вас, месье Стювель, покупали ли вы готовую одежду или шили у портного?
— Смотря по обстоятельствам, — подумав, ответил обвиняемый.
— Что вы имеете в виду?
— Я не придаю особого значения одежде. Если мне нужен был костюм, я покупал готовый, а случалось, и шил.
— У какого портного?
— Много лет назад у меня был костюм, который сшил мне сосед, польский еврей. Но потом он пропал. Я думаю, уехал в Америку.
— Это был синий костюм?
— Нет, серый.
— Сколько лет вы его носили?
— Не помню, года два-три.
— А ваш синий костюм?
— Вот уже лет десять я не покупаю себе синих костюмов.
— Не так давно ваши соседи видели вас в синем.
— Они, наверное, спутали костюм и пальто.
Действительно, в квартире было найдено синее пальто.
— Когда вы купили это пальто?
— В минувшую зиму.
— Вообще-то странно, что вы купили синее пальто, если у вас есть только коричневый костюм. Эти два цвета не очень-то хорошо сочетаются.
— Я не гонюсь за модой.
— Почему вы не признаетесь, что найденный в вашем шкафу костюм принадлежит вам?
— Потому, что он мне не принадлежит.
— Как же вы объясните era появление, если вы не выходите из дома, а попасть в комнату можно, лишь пройдя через вашу мастерскую.
— Никак не объясню.
— Давайте говорить серьезно, месье Стювель. Я не заманиваю вас ни в какую ловушку. Мы уже по крайней мере в третий раз обсуждаем эту проблему. Если верить вам, то кто-то проник к вам и подбросил в золу калорифера два человеческих зуба. Заметьте, что этот кто-то выбрал день, когда ваша жена отсутствовала, а для того, чтобы удалить ее в Конкарно — туда был послан какой-то «шутник» протелеграфировать о болезни матери. И это еще не все!
Вы не только оставались одни, что практически никогда не бывало, но и устроили такую топку в тот день и на следующий, что потом вам пришлось пять раз выносить золу! На этот счет у нас есть показания вашей консьержки мадам Салазар, которой нет никакого резона обманывать нас, а ее помещение позволяет видеть все передвижения жильцов. В воскресенье утром вы выходили пять раз и все время с большим ведром, полным пепла. Она думала, что вы делаете уборку и жжете старые бумаги.
У нас есть показания и мадемуазель Бегин, проживающей на верхнем этаже. Она говорит, что все воскресенье из вашей трубы валил дым, причем — черный. А когда она открыла окно, в комнату проник крайне неприятный запах.
— Не та ли это шестидесятивосьмилетняя мадемуазель Бегин, что слывет в квартале слабоумной? — вмешался адвокат, гася сигарету в пепельнице и выбирая себе другую в портсигаре. — Позвольте мне напомнить вам, что в течение четырех дней, это подтверждается метеорологическими сводками за 15, 16, 17 и 18 февраля, в Париже и окрестностях температура была небывало низкой.
— Это не объясняет наличия зубов. Это также не объясняет ни нахождения синего костюма в шкафу, ни обнаруженных на нем пятен крови.
— Вы обвиняете, но надо еще и доказать вину. Между тем вам пока не удается доказать, что костюм принадлежит моему клиенту.
— Господин судья, позвольте задать один вопрос?
Тот повернулся к адвокату, но не успел Лиотард и рта раскрыть, как Мегрэ уже обратился к фламандцу.
— Когда вы впервые услышали о месье Филиппе Лиотарде?
Адвокат было поднялся, протестуя, но Мегрэ, не останавливаясь, продолжал:
— Когда я закончил допрашивать вас вечером в день ареста, вернее, в первые утренние часы, и спросил, не желаете ли вы прибегнуть к помощи адвоката, то вы ответили утвердительно и назвали месье Лиотарда.
— Неотъемлемое право обвиняемого выбрать себе в адвокаты кого он захочет, и если вы вновь будете ставить так вопрос, я обращусь в Дисциплинарный совет.
— Обращайтесь, обращайтесь! Я с вами говорю, Стювель. Вы мне не ответили. Не было бы ничего удивительного, если бы вы назвали имя какого-нибудь метра, известного адвоката. Но в данном случае это не так. Справочника вы в моем кабинете не смотрели, никого не спрашивали. В вашем квартале месье Лиотард не живет. Я уверен, еще три недели назад его имя вы не могли прочитать и в газетах. Стювель, скажите, слышали вы когда-нибудь о месье Лиотарде до утра 21 февраля и до визита моего инспектора? Если да, то скажите, когда и где?
— Или, если хотите, ставлю вопрос по-другому: звонили ли вы по телефону вообще кому-нибудь? Я верну вас в атмосферу того дня, который начался, как и все предыдущие. Светило солнце, было так тепло, что калорифер вы не разжигали. Вы сидели у окна и работали, пока не пришел мой инспектор, и вы отпросились у него сходить к соседям под каким-то предлогом.