– Насколько мне известно, вы с супругой Галиной планировали этот аванс потратить тебе на зимнее пальто, – поддержала папу Морского строгая дама. – Жена тебя убьет!
Поволоцкий никак не хотел сдаваться и уже протягивал купюру.
– Погоди, Саша! Давай тогда уж разберемся досконально, – Морской обернулся к просившему. – Как хоть зовется этот ваш поэт?
– Вот, говорю же, совпадение какое, – не смутился коротко стриженный. Тут только Лара поняла, что перед ней тот самый попрошайка, которому отказала женщина в коридоре. И про строки, принадлежащие перу поэта Карня, Ларочка тоже вдруг догадалась. Но парень продолжал: – Поэт Карнь, о котором вы говорили, и есть мой друг. Я для него и собираю…
Ларочкино возмущение пересилило природную стеснительность. Она вырвала из пальцев мошенника отцовские деньги, посмотрела на него уничтожающим взглядом и холодно проговорила:
– Такого поэта не существует. Они его только что выдумали. Принадлежит «перу Карня» – это про «перукарню», то есть про «парикмахерскую». Вон, вывеска за окном. Вам, молодой человек, должно быть стыдно. – Лариса переключила негодование на отца: – А тебе, папа Морской, еще стыднее: за то, что зовешь в дом кого ни попадя да еще и деньги транжиришь, как империалист…
– Спасибо, дочь, приветствую! – Папа Морской, похоже, только что заметил присутствие Ларочки. Покорно приняв из рук дочери спасенную купюру, он сделал грозный вид и обратился к обманщику: – Тебя, незваный гость, спустить с лестницы, сдать жене участкового или сам уйдешь?
– Тьфу, крохоборы! – снова выругался мужчина и убежал.
– Я провожу, – невозмутимо промолвила дама и хищно бросилась следом.
– Ай, тетенька, не бейся! – послышалось из коридора.
На какое-то мгновение воцарилась тишина. Прервал ее Поволоцкий.
– Нехорошо вышло, – вздохнул он, задумчиво выпустив колечко дыма. – Мы сами породили поэта Карня, а теперь сами же убили его. А что, если мы просто угадали? Что, если Карнь и правда существует, а парень не соврал про совпадение? Надо было уговорить попрошайку почитать стихи, принадлежащие перу Карня. С перепугу он наверняка что-нибудь сочинил бы, и, вероятно, мирозданье надиктовало бы что-то стоящее.
– Ох уж мне эти ваши фантомные боги! – укоризненно покачал головой Морской и переключился на дочь. – Пойдем, я столько рассказывал про тебя Вольфу, что он расстроится, если вас не познакомить.
Деваться было некуда, и Лара двинулась к дверям гостиной. Вообще-то никакая это была не гостиная – просто одна из двух комнат, принадлежащих папе Морскому. Да, большая (на два окна и с балконом), да, не заставленная лишней мебелью. Но любой нормальный практичный человек использовал бы ее для жизни. Морской отдал помещение исключительно для приема гостей, а сам совмещал спальню, кабинет и столовую в дальней комнате, заваленной книгами и вещами.
Как раз, когда Ларочка с отцом подходили к двустворчатой крашеной двери, из гостиной выскочила Светочка Горленко. Явно расстроенная и улыбающаяся скорее по привычке, чем от обычного своего состояния внутренней радости.
– Что случилось? – хором спросили Морские.
– Ничего, – нервно поежилась Света и повторила с нажимом, успокаивая, кажется, прежде всего саму себя: – Как бы кому-то этого не хотелось, я уверена, что ничего плохого не случилось. Но все же пойду перезвоню. Могу я отлучиться к телефону?
– Конечно! – Морской вызвался проводить. – Соседка сейчас у нас, но ее сын с радостью пропустит вас к аппарату.
– Я знаю, – на этот раз Света улыбнулась уже искренне. – Он очень милый мальчик. В прошлый раз, когда мы приходили звонить, Коля хотел дать ему конфету. Мальчик сказал, что мать не разрешает принимать угощения от посторонних дядь и… попросил передать конфету мне. На «теть» запрет матери не распространялся… – Переждав, пока присутствующие отсмеются, Света вдруг, как бы невзначай, спросила: – А этот ваш Вольф Мессинг, он давно в СССР?
– Э-э-э… – растерялся папа Морской. – Точно уже больше года. Он бежал от фашистов. Прибыл из Польши, с тех пор с большим успехом гастролирует у нас.
– Наверное, он невнимательно читает газеты. Наглотался заголовков, в суть не вдумался и ожидает теперь только катастроф. А может, я ему просто не понравилась.
– Последнее совершенно исключено, – с тревогой проговорил Морской. – Но, собственно, в чем дело? Поясните!
– Да так, ерунда, – пожала плечами Света и вдруг шмыгнула носом: – Мы играли в предсказания. Все задавали вопросы про Новый год: как пройдет праздник, будет ли уличная центральная елка столь же красивой, как последние четыре года? Мы все-таки город первой советской елки, нам положено иметь самую красивую… А я возьми да и скажи, что так далеко планировать не намерена и хочу знать хотя бы, что будет завтра. Товарищу Мессингу моя позиция, кажется, понравилась. Попросил представиться, похвалил за оригинальность, а потом переспросил фамилию и звание мужа, помрачнел, отвел в сторону и вместо предсказания наворотил гадостей. – Света старалась говорить спокойно, но была явно очень взволнована. – Уверена, он все это придумал… Но Коли почему-то до сих пор нет. Я понимаю, что на самом деле все хорошо, и он просто задержался на службе… Но я ответственная. Услышала глупость, пойду перепроверю – позвоню. Нет-нет, не надо сопровождать, я сама. Вы, товарищ Морской, лучше, – тут Света все же перестала улыбаться, – пойдите передайте своему гостю, что такими вещами не шутят. Неудачное у него вышло предсказание…
В гостиную Ларочка входила с твердым намерением разоблачить шарлатана, но застыла на пороге, понимая, что предпринять ничего не получится. Судя по всему, остальные гости были от Вольфа Мессинга в совершеннейшем восторге. Этот человек был явно не отсюда. И дело было даже не в абсолютно не похожем на здешние темные костюмы элегантном светло-зеленом пиджаке, и не в короне мелких, словно с картинок про Африку, черных кучеряшек, возвышающихся над головой, и не в слишком открытой мимике и широкой улыбке, и не в осанке настоящего артиста, и не в пронзительном взгляде… Ларочка и сама не могла понять почему, но сразу же поняла – это человек из какого-то другого мира. И еще, кажется, он действительно был если не волшебником, то уж точно настоящим гипнотизером.
«Он еще ничего не сделал, а я уже готова поверить всем слухам о его талантах! Вот дурочка!» – мысленно выругала себя она, застыв перед гостями.
– Вижу, это и есть твоя дочь, – обратился к Морскому Вольф Мессинг. – Прекрасна, как ты и говорил. Не бойтесь, юное дитя! – теперь он обращался к Ларисе. – Все будет хорошо. Да проходите же, не стойте. Вы, как я вижу, наслышаны о моих выступлениях, но сами на них не бывали.
Все накинулись на Лару с расспросами, пытаясь выяснить, действительно ли про это мог узнать Вольф Мессинг. Сам он ничего не говорил, хитро посмеиваясь, а публика пришла к выводу, что Ларочка, войдя в комнату, имела столь удивленный и растерянный вид, что всякому наблюдательному человеку стало бы ясно: про таланты гостя отца она слышала нечто грандиозное. Тут выяснилось, что Ларочка единственная из присутствующих не видела ни одного номера Мессинга.
– Это надо исправить! – заговорили со всех сторон. Все они были на концерте. – Девочка тоже должна попробовать. Просим-просим!
Ларочка готова была провалиться сквозь землю или закричать невежливое «Нееет!», но оказалось, ее никто и не спрашивал. «Просили» вовсе не ее.
– Ну хорошо! – согласился Мессинг и, вкрадчиво заглянув Ларисе в глаза, взял ее за руку. Больше всего она боялась, что от волнения руки начнут дрожать, и гипнотизер поймет, как ей не по себе. – Отдайте мне какой-нибудь мысленный приказ! – сказал между тем артист, и Ларочка не могла поручиться, произнес он эту фразу вслух или, не открывая губ, заговорил прямо в ее голове. Лариса вдруг вспомнила, что Мессинг обидел Свету, и моментально взяла себя в руки.
«Ну держись! – мстительно подумала она. – Загадаю тебе, дяденька, такое, что просто уму непостижимо. Выполнишь – прослывешь нахалом. Нет – выйдет, что не справился с заданием!»
И Ларочка, внутренне хохоча над собственным хулиганством, загадала ужасное: «Пойдите, товарищ Мессинг, в каморку к старушке Ивановне и отнесите ей… отнесите ей… стакан водки!»
Соседи папы Морского по коммунальной квартире были людьми очень добрыми, и когда их дочь выросла, не выгнали ее бывшую няню на улицу, а оставили жить в семье. Служившая еще в дореволюционные времена кладовой каморка была оборудована под комнатку, и дряхлая Ивановна, ничем не выдавая своего присутствия, спокойненько спала там днями напролет. Естественно, ни о наличии в квартире дополнительной комнатки, ни о проживании тут старушки Вольф Мессинг знать не мог, и уж тем более никому никогда в голову не пришло бы предложить милой скромной бабушке выпить водки.
– Думайте о загаданном поручении! – говорил тем временем Вольф Мессинг, не выпуская Ларочкиной руки. – Думайте лучше! Думайте сильнее!
Он немного покружил с Ларисой по комнате, потом, к ее полному ужасу и восторгу окружающих, взял со стола рюмку и наполнил ее из графина.
– С вашего позволения, это будет все же не стакан, – артист насмешливо посмотрел на Лару. Та затравленно закивала, соглашаясь. – Думайте еще! Думайте сильнее!
Не выпуская Ларочкиной руки, Мессинг решительно вышел из комнаты. Взволнованный Морской кинулся следом. Толпа любопытствующих тоже вывалила в коридор. Гипнотизер решительно проследовал к входной двери и застыл напротив расположенной слева неприметной двери в бывшую кладовую.
Ларочку раздирал стыд. Вольф Мессинг оказался куда воспитаннее дочери хозяина квартиры. Он выполнил поручение, не нарушив при этом правил приличия. Элегантно держа рюмку на поднятой вверх ладони, гипнотизер подошел к двери каморки, осторожно постучал и, услышав в ответ удивленное «да?», заглянул в нее.
– Не соблаговолит ли уважаемая дама присоединиться к нашему застолью? – спросил он Ивановну. Та, конечно же, вежливо отказалась.
Ларочка была шокирована:
– Как? Как вы догадались, что я про нее думала? Как узнали, что она здесь живет?
– Такова природа искусства, дочь, – с молчаливого согласия гипнотизера, ответил за него папа Морской. – Не волнуйся, другие загадывали для нашего гостя куда более нелепые задания.
Вспомнив о «других», Ларочка снова помрачнела, и папа Морской, словно тоже прочитав ее мысли, вполголоса спросил Мессинга:
– Моя подруга… Вернее жена моего друга выбежала недавно от вас в расстроенных чувствах. Она спрашивала, что будет завтра. Что вы ей сообщили?
По лицу Вольфа Мессинга судорогой пробежала тень. Он молчал.
– Если это не положено говорить по правилам игры, вы хотя бы намекните! – попросила Ларочка. – Света – она очень хорошая. Она наш очень большой друг…
– Нет никаких правил, – устало отмахнулся гипнотизер, выпуская наконец руку Ларисы. – И никакой игры тоже нет. Светлане я сказал, что ее муж безвинно арестован и находится в большой опасности. Сказал то, что не вправе был скрывать. Увы. Мне очень жаль.
В голове у Ларочки что-то отчаянно запульсировало. Как же такое может быть? Это все просто не имеет права происходить на самом деле!
– Может, вышла ошибка? – сквозь шум в ушах слышала она обеспокоенный голос Морского. – Если бы что-то такое случилось, Света уже прибежала бы мне сообщить. Но она позвонила Коле и к нам обратно не пришла. Я думаю… – Папа Морской запнулся, увидев, как входная дверь распахивается и входящая Света, лихорадочно хватая свою кофту, пятится снова на лестничную площадку.
– Это ошибка! – остановившись, с вымученной улыбкой проговорила она в ответ на немой вопрос во взглядах присутствующих. – Товарищ гипнотизер просто начитался про массовые разоблачения в рядах НКВД или, наоборот, наслушался про несправедливые аресты, вот и напророчил глупостей. Только со временем он не разобрался – сразу видно, иностранец. Все это когда было-то? И потом, про звание и место службы Коли я сказала, а про то, что он у нас в угрозыске, то есть совсем по другому профилю – про это сообщить забыла. А то, что на вахте в ответ на мой звонок сказали, мол, «отправлен во внутреннюю тюрьму НКВД», так это явно какой-то розыгрыш. Откуда такие вещи знать каждому вахтеру? – Света прятала полные слез глаза, но продолжала говорить бодро: – Но я ответственная, пойду перепроверю. Спасибо за чудесный вечер! До свидания!
Когда дверь за ней захлопнулась, Лариса и Морской вместе резко обернулись к гипнотизеру.
– Прошу вас, – тихо, но твердо сказал он. – Продолжайте веселиться. Я не люблю быть носителем дурных вестей. К тому же, может, это все и правда рассосется. И глазом не успеете моргнуть, как друг вернется в вашу шумную компанию. Идемте! Я обещал какой-то даме фокус с запиской!
Ларисе и Морскому ничего не оставалось делать, как пойти следом за Мессингом. Озадаченно почесывая затылок, так и не представленный гипнотизеру, но все слышавший Александр Поволоцкий тихо вышел следом за Светой.
Глава 3. Добровольно по разнарядке
В редакцию на следующий день Морской шел в препаршивом настроении. Формально вечер завершился гладко, и даже ночь прошла не в одиночестве, но мрачные мысли все равно ни на миг не отпускали, а утро принесло к тому же и угрызения совести. Вчерашнее пророчество Мессинга и заплаканные глаза Светы ничего хорошего сулить не могли, и только очень черствый человек вспоминая это, мог, зная о них, вести себя как ни в чем не бывало.
– Я все же негодяй, – в который раз сквозь зубы бросал Морской, жалуясь верной подруге Нюте Андронниковой. Та шла рядом, умудряясь одновременно лениво щуриться от утреннего солнца, вальяжно покачивать бедрами и ни на шаг не отставать от раздраженно мчащегося по парку шефа. – Я должен был все бросить и пойти со Светой, – продолжал он. – Или хотя бы оставаться дома и ждать вестей, а не сбегать к тебе.
– Легко сказать! – подбадривала Нюта, уворачиваясь от разбрасываемых туфлями Морского хрустящих листьев и грязи. – Все бросить ты не мог из патриотизма: именитый гость, к тому же иностранец, вряд ли одобрил бы внезапное исчезновение хозяина. А то, что, всех отправив по домам, ну то есть почти всех, не будем привирать, ты сам ушел ко мне… – Тут Нюта умиленно сложила руки на пышной груди и нежно улыбнулась: – Так что же? Все мы люди. Ты так тревожился, что поиск расслабления и дружеской поддержки – не вина.
Морской сокрушенно запыхтел и ускорил шаг. От Нютиного жилища – удивительно уютного, крепкого, отапливаемого и телефонизированного флигеля в доме, затерянном среди дворов Рымарской – нынче надо было бы говорить улицы Клары Цеткин, но город неохотно привыкал к очередным новым названиям, – до редакции газеты «Красное знамя» было рукой подать, но сейчас дорога казалась Морскому бесконечно длинной. Он тут по паркам ошивается, а в редакцию, быть может, как раз сейчас звонит Светлана и просит помощи… Или стоит внизу, задержанная бдительным вахтером…
Не доходя до сюррелистичного здания Проектстроя, парочка свернула к выходу из парка. Как только вдали показался знакомый особняк в два с половиной этажа, уже несколько лет отданный под редакционные нужды, а до того кому только не принадлежавший и даже служивший одно время зданием немецкого консульства, Морской, будто выполняя какую-то странную гимнастику, поднялся на цыпочки.
– Хочу лучше видеть, ждет меня Светлана или нет, – пояснил он Нюте, на всякий случай тоже вставшей на носочки. – Стараюсь стать повыше.
– Куда уж выше, – подмигнула та, глядя вовсе не в сторону редакции, а на кавалера, причем с явным желанием отвесить комплимент. Увы, Морскому было не до флирта: перед входом в злополучное Карла Либкнехта, 54 толпилось сейчас слишком много народу.
– Раз в жизни мне не безразлично, кто к нам ходит, и, надо же, как раз сейчас – толпа, в которой никого не распознать. Я негодяй и к тому же слепец! – не успокаивался он.
– Хватит себя накручивать! – Нюте все это надоело. Она взяла Морского за руку и решительно развернула к себе. – Если бы ты мог чем-нибудь помочь, тебя бы уже нашли. И если бы случилось что-нибудь ужасное – тоже. Плохие вести распространяются быстро.