Кафе, названное «Встреча», было рассчитано на сорок четыре посадочных места. Условно его внутреннюю планировку можно было разделить на четыре зоны: холл с гардеробной, обеденный зал, бар и кухня с подсобными помещениями. В холле в течение рабочего дня дежурил гардеробщик, он же выполнял обязанности швейцара и при необходимости вышибалы. Обеденный зал в горизонтальной проекции был похож на плоскую электрическую батарейку «Планета» с отогнутыми усиками. Торцом «батарейка» примыкала к гардеробной, между ее усиками располагался бар. Всю центральную часть обеденного зала занимали поставленные в два ряда восемь четырехместных столов. В нишах-усиках, именуемых «кабинками», было по одному шестиместному столу. Места в них считались самыми престижными, и занять их можно было только с личного разрешения Ковалика. Как правило, состоятельные гости заранее согласовывали с Евгением Викторовичем свой визит, и он резервировал для них левую нишу, а правую, часов до девяти вечера, занимал сам. В самый разгар веселья, когда до закрытия заведения оставалась пара часов, в кафе появлялись особо уважаемые посетители: бандиты, спекулянты или преуспевающие кооператоры. При их появлении Ковалик освобождал свою кабинку, перемещался в бар и уже оттуда контролировал обстановку в зале.
За крохотным баром располагалась кухня. Слева от барной стойки – спуск в полуподвальное помещение с туалетами, справа – лестница на второй этаж и вход на кухню.
Обслуживающий персонал кафе состоял из восемнадцати человек, работающих через день. Одна смена – девять человек: администратор, швейцар-гардеробщик, две официантки, бармен, два повара и двое кухонных рабочих. Директор по собственной инициативе работал каждый день, а бухгалтер – только в будни.
Цены в кафе были заоблачными, а меню однообразным: три вида салатов, мясная закуска и горячее – эскалоп в панировочных сухарях с жареным картофелем, украшенный тремя маслинками. Выбор спиртных напитков был ограничен коньяком и шампанским. С собой приносить спиртное было категорически запрещено. Ужин на двоих человек обходился в среднем рублей в двадцать. На эту сумму можно было заказать по овощному салату, мясной нарезке из трех сортов тонко порезанной колбасы, горячее и двухсотграммовый графинчик коньяка на двоих. Шампанское, маслины в крохотной мисочке, кофе и мороженое для дамы могли взвинтить цену до полтинника. Естественно, при таких расценках ужин в кафе был доступен не каждому. Обычными посетителями здесь были торговцы всех мастей, базарные спекулянты, кооператоры, воры-карманники, рэкетиры, девицы легкого поведения и, как ни странно, работники советских и партийных органов. Заходили в кафе и случайные гости, решившие с шиком отметить семейное торжество или знаменательное событие.
В середине декабря 1988 года Ковалик распорядился празднично украсить кафе. В центре обеденного зала была установлена настоящая пушистая елка, на стенах развесили снежинки из фольги, елочные игрушки и блестящие нитки мишуры. Переодевать персонал в сказочных героев не стали – проведение во «Встрече» детских утренников не планировалось.
В пятницу 30 декабря, в самый канун наступающего Нового года, в левой кабинке за шестиместным столом встретились четверо мужчин. Каждого из них на входе в зал встречал лично директор заведения. После дружеского приветствия он провожал гостя к столу, интимно-заговорщицким тоном предлагая сделать заказ на напитки и блюда, которых не было в меню. По указанию Евгения Викторовича администратор кафе весь вечер не сводила с левой кабинки глаз и по первому требованию посетителей посылала к ним самую расторопную официантку. Встретившимися в кафе гостями были: заместитель председателя городского совета воинов-интернационалистов Демушкин Леонид Васильевич, самый известный в нашей области предприниматель-кооператор Шафиков Игорь Владимирович и мужчина по кличке Тихон, неформальный заместитель вора в законе Лучика. Всем им было около пятидесяти лет, дома их, за исключением Тихона, ждали жены и дети. Тихон, большую часть жизни проведший за решеткой, обзавестись семьей не мог по определению: летом следующего года его должны были короновать в воры в законе, а им иметь семью запрещено. Четвертым участником встречи был тридцатидвухлетний второй секретарь горкома ВЛКСМ Яковлев Артур Тарасович.
На входе в обеденный зал, за первым столиком с левой стороны, сели приехавшие с Демушкиным двое крепких парней с военной выправкой, место напротив них заняли два златозубых уголовника в спортивных костюмах «Адидас» – личная охрана Тихона. Подсаживать к ним посетителей администратор кафе не стала.
К восьми вечера в кафе уже не было свободных мест, незанятым оставался только стол в директорской кабинке. Публика в предпраздничный день собралась разношерстная. Вместе с привычным торгово-бандитским контингентом в зале сидели случайные посетители: две семейные пары предпенсионного возраста и группка пугливых девушек-студенток. Семейные пары, расположившиеся напротив левой кабинки, отмечали юбилей совместной жизни супругов Моханько, а студентки пришли в кафе, движимые любопытством. Им было интересно посмотреть на людей, без дрожи в руках заказывающих свежезаваренный кофе по два рубля за миниатюрную чашечку.
К девяти вечера приглушенный гул голосов и стук вилок по тарелкам сменились взрывами хохота и веселыми выкриками подвыпивших посетителей. В пять минут десятого один из охранников Тихона закурил, и тут же, как по команде, задымили за всеми столами. Небольшое помещение кафе быстро наполнилось слоями сизого дыма – вентиляция во «Встрече» работала отвратительно.
Примерно в половине десятого в зал вошел неизвестно как миновавший швейцара паренек лет тринадцати с тортиком в руках. Парнишка был без верхней одежды и головного убора. Весь наряд его составляли старенькие брюки и тонкий поношенный свитер. На некрасивом прыщавом лице подростка была прописана легкая степень дебильности – не совсем дурак, но в обычной школе учиться не сможет.
Посмотрев по сторонам, мальчишка беспрепятственно обошел елку и приблизился к левой кабинке.
– Это вам! – сказал он, протягивая торт мрачным мужчинам.
– Что за хрень ты приволок? – прорычал из дальнего угла Тихон.
Ответа будущий вор в законе не услышал. Коробка в руках паренька с оглушительным грохотом взорвалась. Взрыв был такой силы, что ударной волной голову пацана сорвало с плеч и отбросило на стол к Моханько. Увидев перед собой окровавленное человеческое лицо с выбитыми глазами, Лилия Моханько дико завизжала и забилась в истерике. Муж Лилии Алексеевны, мужчина крепкий, бывалый, брезгливо смахнул голову со стола и посмотрел на выход из обеденного зала, но никого там не увидел.
Супругам Моханько повезло: стоявший к ним спиной слабоумный паренек, как живой щит, принял на себя весь поток осколков, летящих в обеденный зал. У мужчин в левой кабинке такого щита не было. Осколками самодельной бомбы их изрешетило так, что хлещущая из продырявленных тел кровь объединилась в одну огромную лужу под столом и поползла в зал.
Оперативным дежурным по городскому УВД 30 декабря заступил опытный и хладнокровный майор Потапчук. Узнав о взрыве в кафе, он направил к «Встрече» наряд вневедомственной охраны.
– До прибытия нашей следственно-оперативной группы никого из кафе не выпускать! – приказал по рации Потапчук. – Приедет «Скорая помощь», пускай в зале раненых перевязывает. Никто – ни живой, ни мертвый – покинуть кафе не должен!
Вслед за группой вневедомственной охраны дежурный направил к кафе экипаж ГАИ и два автомобиля ППС. Буквально через десять минут после взрыва вход в кафе был блокирован. Я, Геннадий Клементьев и начальник городского уголовного розыска Малышев – мы прибыли на место происшествия около половины одиннадцатого. Меня сопровождал Далайханов Айдар, Клементьев приехал с Сергеем Матвеевым.
Выйдя из служебных «Жигулей», мы с Айдаром остановились на крыльце «Встречи», закурили.
– Сколько народу полегло? – для проформы поинтересовались мы у милиционера, охранявшего вход в кафе.
– Четверых мужиков в кабинке насмерть осколками посекло, а пацана с бомбой на куски разорвало. Мой напарник сходил посмотреть, до сих пор отойти не может. Вон он, на углу, скрюченный стоит. Я ему говорил: «На кой черт тебе эти мертвяки сдались?» Нет, поперся! Сейчас до кровавой желчи блевать будет.
– Ну что, пошли? – спросил я у Далайханова.
Он отбросил сигарету в сугроб и первым вошел в здание.
Глава 3
По осколкам битого стекла
В гардеробной кафе толпился возмущенный народ. Посетители, отошедшие от шока, рвались домой, но на улицу их не выпускали. Я бегло осмотрел толпу – никого знакомых не заметил и пошел вперед.
В обеденном зале, у левой кабинки, спиной к нам стояли Малышев, Клементьев и двое судебных медиков. Посередине зала лежала поваленная новогодняя елка.
– Прикинь, Андрей, – негромко сказал за моей спиной Далайханов, – сидишь так с девушкой, шампанское пьешь, анекдоты ей рассказываешь, а тут как бабахнет – и на тебя елка падает. Вот развлечение, так развлечение! На всю жизнь запомнится.
– Красивые игрушки на елке были, – отметил я, показывая на парочку уцелевших при падении шаров.
Малышев, услышав мой голос, обернулся:
– Андрей Николаевич, иди сюда! Узнаешь клиента?
Хрустя битым стеклом, я подошел к начальнику, заглянул в глубь кабинки. В дальнем углу, откинувшись на стену, сидел мужчина в модном кожаном пиджаке. Лицо у него было залито запекшейся кровью, но руки, раскинутые в стороны, остались целыми. Я присмотрелся к его татуировкам. На кисти левой руки было выколото восходящее солнце, под ним – надпись корявыми печатными буквами «Сибирь». На среднем пальце, прямо под буквой «б», вытатуирован перстень «Дорога через зону».
– Тихон, что ли? – с сомнением спросил я.
– Он, родимый, – покровительственно усмехнувшись, ответил Клементьев.
Геннадий Александрович уже почти год как не употреблял спиртного – закодировался. Лишенный возможности сделать хоть глоток водки, Клементьев озлобился на весь мир. В мрачном взгляде его прочно прописались ненависть к окружающим водкохлебам и жалость к самому себе, лишенному любимого напитка. Он стал похож на волка, переведенного директором зоопарка на вегетарианскую диету: минуту назад серый хищник сосредоточенно ходил по клетке из угла в угол, обдумывал свое житье-бытье и вдруг, ни с того ни с сего, оскалился и зарычал на зрителей.
– Я Тихона сразу узнал, – бравируя своей догадливостью, сказал Клементьев. – По роже-то не понять, кого завалили, а по рукам все видно. Руки у Тихона как паспорт: и прописка на них, и число ходок. Я, когда опером был, спрашивал его: «Тихон, «Восходящее солнце» – это символ отбытия наказания в сталинских лагерях. Ты же, говорю, в ГУЛАГе не был, БАМ не строил, на кой черт тебе такая допотопная наколка?» Он отвечает: «С детства «солнце» наколоть хотел. У всех знакомых отца такие наколки есть, вот и я решил: как только за решетку попаду, сразу же «солнце» выколю». Прикинули, мужики? Он в двадцать лет уже планировал воровским авторитетом стать.
– Тихон в последнее время нигде не появлялся без охраны, – заметил я.
– Вон его быки лежат, – ответил Малышев, показывая на двух мужчин, распластанных лицом вниз у перевернутого стола.
– Они не ранены? – мне показалось, что охранники преступного авторитета лежат слишком уж неподвижно, словно две рыбины, оглушенные ударом о бортик лодки.
– Целехонькие! – ответил Малышев. – Я велел их в сторонку убрать, чтобы под ногами не путались.
– Николай Алексеевич, а чего здесь все битым стеклом усеяно? Взрывная волна, как я понимаю, дальше этих двух столиков в зал не прошла. Окна вроде бы целые, стекла на месте стоят.
– После взрыва паника началась. Народ со своих мест рванул, кто куда, посуда вся на пол полетела. Ты присмотрись, здесь не витражи валяются, а фужеры да тарелки.
– Личности потерпевших установили? – спросил я, кивая на покойников.
– Этого знаешь? – Малышев ткнул в ближайшего ко мне мертвеца.
– Конечно, знаю! – ответил я. – Это господин Шафиков, первый богач в городе. На прошлой неделе заходил к нам, просил помочь с раскрытием кражи в его кооперативе. Портативную печатную машинку обещал подарить. Теперь от руки придется справки писать.
– Напротив Шафикова – Леня Демушкин, бывший афганец-десантник. Кто этот мужик возле Тихона, пока не знаем.
– Хорошую компанию себе выбрал Демушкин! – усмехнулся я. – Пойду, с быками поговорю.
В обеденный зал, хрустя осколками стекла, вошел прокурор области с двумя помощниками. За ними следом – наш генерал в сопровождении свиты. Начальник областного УВД был в гражданской одежде, на лице его замерло холодно-безразличное выражение. Мысленно он был далеко-далеко, прокручивал текст шифровки в Москву. Еще бы! Взрыв в кафе, пятеро убитых. На носу Новый год – кто раскрывать преступление будет? Нигде в Сибири бомбы не рвутся, а у нас такой гнусный почин! «Клубок» с четырьмя неизвестными – хуже не придумать.
Сочувствую я генералу Удальцову. Намылят ему холку московские боссы, так «поздравят» с наступающим Новым годом, что всю зиму икать будет. Я даже представил, как неведомый мне заместитель министра внутренних дел орет по телефону правительственной связи: «Что ты мне горбатого лепишь, генерал? Одного кого-то завалить хотели, а не всех четверых! Жертва убийцы – это один человек, а остальных троих прицепом зацепили. Ищи жертву, распутывай «клубок», а то отправим тебя в город Магадан директором рыболовецкого колхоза».
Встретившись глазами с прокурором области, я сухо кивнул ему в знак приветствия. Он не счел нужным ответить.
Обойдя стороной следователя прокуратуры, я подошел к мужикам в спортивных костюмах, легонько ткнул ногой одного из них.
– Вставай, поговорим, – сказал я.
Мужик, немногим старше меня, проворно вскочил. Мы сели за столик напротив директорской кабинки. К нам подошла бледная, еще не пришедшая в себя официантка.
– Кофе не желаете? – спросила она.
– По два рубля за чашку? – с вызовом спросил я.
– Молотый кофе по два рубля варить надо, – объяснила официантка. – Я вам могу по чашечке растворимого из кухни принести.
– Кофе – за счет заведения! – крикнул из своей кабинки Ковалик.
– Уважаемая, плесни в кофе коньяку, – вполголоса попросил уголовник. – Я потом зайду, расплачусь.
Официантка скрылась на кухне, мы с охранником покойного Тихона закурили.
– Кто такие? – спросил он, кивая на прокурора с помощниками.
– Друзья твои. Разве не узнал?
Мужик оскалил частокол золотых зубов.
– С такими друзьями – врагов не надо! Ты чего от меня хочешь? Я ничего не видел. Мы с Коляном сидели у входа, за жизнь базар вели. Пришел пацан недоразвитый и – шмыг мимо нас, а потом как рванет! До сих пор звон в ушах стоит.
– С чего ты решил, что пацан был недоразвитый? – ответил я вопросом на вопрос.
– Худой, как спичка, недокормленный. Я его только со спины видел. Плюнь в позвоночник – пополам перешибет. Походка у него семенящая, как у шестерки в спецшколе[1].
– Зачем Тихон сюда приехал?
– Спроси у него, – усмехнулся уголовник. – Он меня в свои дела не посвящал.
– Скрытный господин, этот Тихон. Такого славного парня в неведении держал! Кстати, мы так и не познакомились. Как тебя зовут?
– Медвежонок, а как по паспорту, я уже не помню.
– Скажи мне, маленький медведь, если я тебя на пятнадцать суток закрою, ты не сильно осерчаешь?
– За что на пятнашку-то? – задал он риторический вопрос. – Я себя спокойно вел, никому не хамил, не грубил.
– С каким культурным и воспитанным человеком меня свела судьба! Подумать только, весь вечер пил спиртное и никому слова грубого не сказал. А кто пьяный буйствовал, кто стол перевернул? Кто матом всех подряд посылал, я, что ли? Завтра утром к нам в управление приедут студенты юрфака, они за мою подпись на отчете по практике что угодно напишут.