Клаус Францевич ими полжизни занимался. Собственно, он и в Кронштадт-то приехал в погоне за какой-то легендой, да так и остался. Сам же доктор рассказывал, что по большому счету свои тайны в каждом приличном городе есть – где-то забавные, а где-то зловещие, со всякими мертвецами – и только у нас, мол, в России они все исключительно добрые. Не иначе, молитвами отца Иоанна.
Увы, смерть Золотова-младшего в эту благостную картину никак не вписывалась.
– Я так понимать, – вздохнул доктор. – Вы прийти спрашивать меня о бедный мальчик? Я очень его жалеть.
Он сокрушенно вздохнул.
– В общем, да, – ответил я. – Скажите, Клаус Францевич, не заметили ли вы на теле следы побоев?
– Нет, Ефим, – доктор покачал головой. – Никакой следы. Только есть ссадина на левом колене, и я полагать тут след падения. Больше ничего.
Другими словами, доказать факт избиения юноши его отчимом не получится.
– Ладно, тогда второй вопрос, – продолжал я. – Точнее говоря, мне нужна ваша консультация по поводу одной легенды.
– Вот как? Слушаю вас, Ефим, – сразу оживился доктор.
Я пересказал ему ту сказку, что поведала нам барышня. Клаус Францевич слушал молча и очень внимательно. Когда я закончил, он покачал головой и сказал:
– Удивительно.
– Не то слово, – хмыкнул я. – Но вот какая штука, Клаус Францевич. Я всегда считал, да и вы говорили, что тайнами окутаны старинные строения, а тут строение, так в старину и не построенное. Какая-то неправильность получается, вы не находите?
– Здесь всё есть неправильность, – уверенно заявил доктор. – Весь ваш рассказ.
– Доктор, я весь внимание, – сказал я.
Клаус Францевич, оседлав любимого конька, погнал на нем далеко и всерьез, но мне всё же удалось удержать беседу в рамках следствия. Легенда действительно существовала, но, по версии доктора, выглядела она значительно короче и куда как прозаичнее. Мол, если заблудиться в Кронштадте, то есть призрачный шанс эту арку увидеть.
– И что дальше? – спросил я.
– Дальше – всё, – сказал доктор. – Только шанс увидеть мечта великий Пётр.
– Не густо. И многие ее видели?
– Я, увы, не знать ни один случай, – с искренним сожалением сказал доктор. – Ваш Кронштадт нельзя заблудиться. Негде! Я пробовать!
– Но откуда-то же пошла эта история, – не сдавался я.
– Я не знать, Ефим, – вздохнул доктор. – Предполагать: это быть пьяный матрос.
Да уж, когда эта публика начинала чудить, куда там какой-то нечисти! Вон, три года назад матросы чуть по камушку Кронштадт не разнесли. Войска пришлось вызывать.
– То есть никакой арки нет и быть не могло? – констатировал я.
– Я этого не говорить, – неожиданно возразил доктор. – Легенда быть. Возможно, пьяный матрос заблуждаться и видеть. Но всё остальное – шелуха. Вы говорить, это говорить Мартын? Так я вам говорить – он много сочинять красивый сказка для барышня.
– С него станется, – согласился я. – А скажите-ка, Клаус Францевич: наш покойный был пьян?
Это, по словам доктора, было маловероятно. Однако столь же маловероятной представлялась ему и способность юноши проплыть под аркой. То, что он не пловец, это я заметил, еще когда его из канала вытаскивал, но вдобавок у Андрея не были развиты нужные мышцы. Клаус Францевич вообще удивлялся, как тому удалось продержаться на воде хотя бы до моего появления. Разве что с перепугу. Тогда – такое в практике доктора случалось неоднократно – человек задействовал скрытые резервы и совершал то, что обычно ему не под силу.
– Я так, Ефим, думать. Юноша потерять свой рассудок, – констатировал Клаус Францевич. – В таком состоянии он, конечно, мог увидеть не то что арку, но и самого Петра Великого.
– Клаус Францевич, – сказал я. – А нельзя ли определить, с чего это он так внезапно с реальностью раздружился?
– Так скоро я сказать не могу, – ответил доктор. – Я могу предполагать. Юноша слаб. Как вы говорить… хилый.
– Так жизнь у него была непростая, – философски заметил я.
Доктор аж фыркнул от возмущения.
– Непростой жизнь?! Как вы можете так говорить, Ефим?! Он жить в красивый город, в небедный семья. Ваша страна быть велик и богат. Он иметь свой молодость. Он жаловаться?! Ох, Ефим. Я быть военный врач. Мы строить новый страна и воевать Австрия, Бавария, Франция, – перечисляя, доктор резко загибал пальцы на левой руке. – Я в его возраст уже идти в битва при Кёниггреце! Вы, Ефим, не видеть война в глаза, и это есть большое счастье. А я видеть, как такие мальчик сражаться и умирать, когда австрийцы хотеть сбрасывать наша дивизия в река! Я лечить один, а рядом страдать и умирать еще пять. Вот они иметь непростой жизнь! Они, а не он!
– Полностью согласен с вами, Клаус Францевич, – сказал я. – Жаль, что он не понял этого раньше.
Доктор согласно кивнул и проворчал что-то на немецком. От вознаграждения за консультацию он отказался:
– Ох, Ефим, я есть врач. Я не брать деньги здоровый человек. Я брать деньги больной. И я вам сказать прямо: как вы относиться свой здоровье, я скоро получать мой гонорар.
Я заверил доктора, что при таком подходе не видать ему моих денег как своих ушей, и откланялся.
ЛАВКА КУПЦА ЗОЛОТОВА располагалась в самом конце Осокиной площади. На вывеске значилось «Магазин посуды». Дверь открывалась так туго, как будто посетителям здесь были вовсе не рады. Однако за дверью действительно располагался магазин.
Всякой кухонной утвари тут было просто завались. Вдоль трех стен от пола до потолка стояли стеллажи с посудой. Перед ними выстроились прилавки со всякой кухонной мелочёвкой. Когда мы с Маргаритой Викторовной вошли, из-за центральной витрины вынырнул приказчик. То, что это не купец, я понял сразу. Слишком неуверенно он держался.
Это был маленький худенький человечек, который, если бы не бородка, сошёл бы за подростка. Поверх белой рубахи он накинул безрукавку – такую потертую, что я совершенно не представлял ее на человеке купеческого сословия.
Бросив на меня один-единственный испуганный взгляд, человечек пробормотал:
– Чего изволите?
Он это произнес таким тоном, как будто спрашивал: «Бить будете?» Потом, заметив за моей спиной Маргариту Викторовну, малость просветлел лицом. Наверное, еще и добавил про себя: «Слава богу, не покупатели».
– Здравствуй, Антип, – сказала барышня и, сразу подтвердив мои предположения, представила нас: – Это наш приказчик, Антип. А это – Ефим Родионович из сыскной полиции.
Приказчик обратно спал с лица, пробормотав в витрину что-то вроде:
– А я что? Я ничего.
Не иначе, приворовывал.
– Дядя еще не ушёл? – спросила Маргарита Викторовна.
– Ушёл, – отозвался Антип.
Барышня кивнула.
– Может, оно и к лучшему, – сказала она и легко сбросила с плеч пальтишко, которое нашел ей Семен. – Ефим Родионович, не угодно чаю?
– Нет, спасибо, – отказался я. – Некогда нам чаи гонять. Если не возражаете, я бы пока осмотрел комнату вашего брата.
– Да, конечно, – снова кивнула она. – Сюда, пожалуйста.
Мы поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Ступеньки тихо поскрипывали под ногами. Вдоль второго этажа шел коридор. Из широкого окна в него падал утренний свет. Окно было забрано решеткой. Справа в ряд выстроились три двери.
– Тут дядина комната, – сказала барышня, проходя мимо первой.
Я подергал за ручку. Дверь оказалась заперта.
– Тут комната Андрея, – сказала барышня, остановившись у второй. – А моя там, дальше.
Она открыла дверь, заглянула внутрь и кивнула сама себе.
– Всё пристойно, – сказала барышня мне. – Проходите, Ефим Родионович.
Я вошёл. Комнатушка была маленькая, а большое количество мебели делало ее еще меньше. У одной стены стояла кровать и, ближе к окну, стол с парой стульев. Стол был завален книгами и бумагами. Над ним висела лампа. С другой стороны выстроились три шкафа: один с одеждой и два с книгами. Я прошелся взглядом по корешкам. Какой-то системы в расстановке книг не было. Тоненькие брошюры соседствовали с толстыми томами, а учебники с беллетристикой.
В бумагах на столе царил такой же бардак. Тут были выписки из учебников и выступлений адвокатов, снабженные коротенькими пояснениями, расписания занятий и движения пароходов до Ораниенбаума, перечень книг по юриспруденции и даже стихи. Последние все без исключения были о любви и все – отвратительные. Что-то в духе: «Заяц грыз свою морковь, а ко мне пришла любовь». Буквы были мелкие и угловатые. Точь-в-точь такие, как на картинке с аркой.
На всякий случай я уточнил у барышни:
– Это написал ваш брат?
Маргарита Викторовна криво усмехнулась и кивнула.
– Да, он. Нашёл себе зазнобу.
– А кто она? – спросил я.
В этот раз барышня равнодушно пожала плечами.
Я еще покопался в ящиках стола. Там тоже без всякой системы были напиханы тетради, учебники и отдельные бумаги. Предсмертной записки – даже ее черновика – я не нашел. По всей видимости, Андрей Золотов действительно не планировал утонуть. В дневнике – я нашел его в самом нижнем ящике стола – он даже строил планы на будущее. Планы были такие же сумбурные, как и всё вокруг.
А еще я нашел между страниц дневника фотографию Катерины Фроловой. Девушка приветливо улыбалась. На оборотной стороне было чисто.
– Вот оно как, – шепотом отметил я.
А ведь Андрей Золотов полностью подходил под описание Матвеева. Я аккуратно вложил фотографию обратно в дневник и убрал его в ящик стола.
Внизу звякнул колокольчик.
– Полагаю, это ваш отчим, – сказал я.
– Или покупатели, – возразила барышня и, всплеснув руками, добавила: – Ох, Ефим Родионович, простите, я за горем совсем запамятовала. Дядя сегодня собирался по делам отъехать. Наверное, уже уехал.
– Вот как, – отозвался я. – Да, жаль, что вы не вспомнили об этом раньше. Но, по крайней мере, мы теперь можем предполагать, что именно означает сегодняшняя дата на рисунке. Кот из дома, мышки в пляс…
Барышня ответила осуждающим взглядом. Я извинился. Она кивнула и сказала, что если она мне не нужна, она бы вышла к покупателям. По ее словам, из приказчика продавец, как из коровы балерина. Я усмехнулся и ответил, что уже закончил обыск.
По лестнице мы спустились вместе. Внизу я чуть было не споткнулся о чемодан. Рядом с ним стоял саквояж, а поверх них обоих лежал зонт.
– Так, а это еще что? – строго спросил я у приказчика.
С его состоянием духа меня бы не удивил ответ: «Да вот, магазин грабанул, а вынести вещи не успел», но всё оказалось более прозаично.
– Ах, это дядино, – ответила вместо него барышня. – Неужели вернулся? Может, забыл чего?
– Было бы очень кстати, – сказал я. – Что ж, придется ему задержаться.
– Это еще почему? – раздался за моей спиной густой бас.
Я обернулся. Позади лестницы стоял здоровенный мужчина в черном пальто. Первый взгляд он метнул на барышню, второй – на меня. Оба они были далеки от симпатии.
– Ну и где ты шлялась? – буркнул он, делая шаг вперед.
– Дядя… – начала барышня, но тот не дал ей договорить.
– Что «дядя»?! Совсем распустилась! Шляется пёс знает где, пёс знает с кем. Вот сейчас всыплю обоим, да так, что мало не покажется!
Он замахнулся кулаком.
– Не советую, Артем Поликарпыч, – начал я. – Во-первых, я дам вам сдачи и мало не будет, а во-вторых, само по себе нападение на сотрудника полиции при исполнении – очень серьезное правонарушение.
– Полиции? – озадаченно протянул купец; его кулак опустился. – Эво оно как. Чем обязан?
Я собрался было произнести кратенькую речь, которую подготовил по дороге – новость-то из печальных, но барышня меня опередила:
– Дядя, Андрей мёртв.
Готов поклясться: первое, что промелькнуло в его глазах – это радость. Потом он начал кричать. Мол, как допустили, почему не уследили и тому подобное. Я мысленно дал ему на этот концерт пять минут, и купец аккуратно в них уложился. Откричавшись, он шумно выдохнул и спросил, как оно приключилось. Я вкратце обрисовал ситуацию.
– Самоубийство, значит, – вздохнул он. – Нехорошо это. Батюшка наверняка отпевать откажется, в расходы введет… А ты что же за братом не углядела?!
Последнее относилось уже к барышне.
– Я старалась, – ответила она, виновато опустив глаза.
– Старалась она, – фыркнул в ответ купец. – Вижу я, как ты старалась! Бездельница!
– Вы, Артем Поликарпович, лучше ответьте, куда сами смотрели, – поинтересовался я.
– А я что? – переспросил он. – А что я?!
И снова начал кричать. Опять уложился в пять минут, в ходе которых я узнал, что он, оказывается, день и ночь в трудах и заботах. Средства детям выделял, учителей нанимал, в общем, он решительно отказывался понимать, в чём его можно упрекнуть. При этом купец постоянно пожимал плечами, да так забавно – начинало левое, а потом правое подпрыгивало за ним вдогонку. Где-то я это уже видел. Почти вспомнил, но Маргарита Викторовна меня с мысли сбила:
– Я пока поднимусь к себе, переоденусь, – спокойно сказала она.
Ей определенно подобные шумные сцены были не в новинку. Купец ее уход проигнорировал. Я ждал, пока он выдохнется, и тут меня осенило. Точно так же пожимал плечами здоровяк в пальто на свидании с Катериной Фроловой.
– Артем Поликарпыч, – произнес я, когда купец начал выдыхаться. – Давайте-ка ближе к делу.
Он хмуро посмотрел на меня, но кричать перестал.
– Давайте, – бросил он и прошел в глубь магазина, на ходу скидывая пальто.
Сзади подскочил приказчик. Он вскинул руки, и хозяйское пальто накрыло его с головой. Как бедняга не упал, я так и не понял. Не иначе, опыт. Так и не высунув нос наружу, приказчик переместился ближе к вешалке, встрепенулся, и через секунду пальто уже висело на крючке. Купец тем временем открыл дверь позади прилавка.
– Прошу, – коротко буркнул он и первым шагнул внутрь, так что было непонятно: мне это он или самому себе.
Я проследовал за ним. За дверью оказалась комната, по всей видимости, служившая конторой. Чуть ли не половину всего пространства занимал большущий стол с письменным прибором и целой стопкой папок для бумаг. Вдоль стен выстроились шкафы. Дверцы на всех были деревянные и запирались на ключ. По крайней мере, замочную скважину я приметил на каждой без исключения.
Купец бухнулся на стул. Тот жалобно скрипнул под его весом. Я, не дожидаясь приглашения – оно, похоже, всё равно не последовало бы, – сел на второй. Купец молча уставился на меня.
– Что ж, – сказал я. – Во-первых, конечно, позвольте выразить вам сочувствие с таким горем…
Он коротко кивнул и совсем по-деловому добавил:
– Ты давай действительно ближе к делу.
– Извольте, – согласился я. – Вы, кстати, куда собирались?
– В Москву, – недовольно проворчал в ответ купец.
– Надолго?
– На месяц. Чего туда-сюда по каждому вопросу каждый раз мотаться? Сниму комнату, поживу там, пока всё не улажу. Здесь пока Маргаритка за делами присмотрит. Хотя теперь-то какая уж тут поездка.
– Это верно, – согласился я. – И я настоятельно прошу вас Кронштадт до окончания следствия не покидать.
– Не боись, не сбегу, – буркнул купец. – Давай к делу. Хлопот мне прибавили, а день, чай, длиннее не стал.
Пару вариантов нашего разговора я подобрал заранее, но ни один не казался мне подходящим, и я решил всё-таки сымпровизировать.
– Скажите, Артем Поликарпыч, в каких отношениях вы состояли с Катериной Фроловой?
– Ты Катюшу не замай! – снова взвился купец.
Грохнув сразу обоими кулаками по столу, он вскочил на ноги и начал орать, что не позволит кому ни попадя совать свой нос в его дела. Чуть на меня не бросился. Я даже пожалел, что револьвер с собой не взял. Он – кабан здоровый, а комнатушка маленькая. Тут не развернешься. На мое счастье, купец больше по крику специализировался. Высказавшись, он устало плюхнулся обратно на стул. Тот снова скрипнул.
– Это – мое личное дело, – объявил купец напоследок.
– Преступление – деяние общественное, – поправил я его, ловко ввернув услышанную недавно цитату от инспектора. – А Фроловых обокрали.