Миссис Грейвз взяла другой лист бумаги, положила его рядом с первым и продолжила писать. Ее обе руки двигались синхронно по бумаге, несколько медленнее, но почерк оставался неизменным.
И, наконец, она положила правую руку на левый край страницы, а левую на правый, и быстро набросала следующее: “ Тебя любить не мог бы я столь сильно, когда б превыше не любил я честь”.
Строки под ее левой рукой были зеркальным отражением строк под ее правой рукой.
— Бесполезно, но забавно, — произнес доктор Грейвз со скрытым удовлетворением, откинувшись в инвалидной коляске. — И достойно уважения.
Очевидно, мисс Остин использовала свое длительное молчание для составления Высказывания. Она покашляла для привлечения внимания и начала:
— Весьма интересная форма разговора, — произнесла она высоким, напряженным голосом. — Обычно при встречах относительно незнакомых людей — в данном случае исключая меня и мою дорогую Элеонору — разговор состоит преимущественно в обмене литературными вызовами. Если ответ корреспондирует с тем же источником, или другим подходящим тропом, то собеседники рады узнать, что они члены одного и того же социального круга. Если ответ не соответствует ожидаемому, то бросивший вызов должен повести себя так, чтобы не вызвать смущения у собеседника и ублажить его — возможно, комплиментами, не выглядящими явно покровительственными. Уютная игра, не так ли?
— Да, — произнес мистер Морроу ровным тоном.
Хоар решил, что их вечерний разговор вряд ли подходил под описание, данное мисс Остин. В гостиной воцарилась напряженная тишина. Леди жалобно улыбнулась; ее лицо вспыхнуло непривлекательными пятнами. В уголках ее глаз показались слезы, покатились по щекам и упали на подол платья.
Молчание было счастливо нарушено появлением горничной с посланием для миссис Грейвз.
— От сэра Томаса, мэм, — сказала Агнесса.
Сломав печать, миссис Грейвз прочла записку, и румянец, и так слабый, покинул ее лицо.
— Сэр Томас сообщает мне, что один из нападавших скончался, не приходя в сознание, — произнесла она и уронила записку на пол. — Итак, на моих руках смерть человека.
— В состоянии самообороны, мэм, — возразил Хоар.
Ее супруг согласно кивнул; Морроу просто поднял брови, как бы удивляясь ее явному испугу.
— О, дорогая! — вскричала мисс Остин, мгновенно забыв свое неловкое изыскание, и бросилась к подруге с распростертыми объятиями.
— Не надо меня жалеть, Джейн, — скомандовала миссис Грейвз, выпрямившись на оттоманке. — Я не терплю жалости.
Хоар счел случай подходящим, чтобы удалиться, и мистер Морроу присоединился к нему. Из-за позднего часа, сказал канадец, он тоже предпочитает переночевать в «Миске килек» вместо того, чтобы ехать домой четыре мили в темноте по косогорам за пределами города. Хозяева одолжили им фонарь, чтобы осветить дорогу до таверны.
Очутившись на склоне, ведущим от парадной двери Грейвзов, Хоар обернулся и еще раз прошептал слово благодарности хозяевам дома, силуэты которых виднелись в освещенном дверном проеме.
— Замечательная пара, не так ли? — сказал Морроу по ходу их спуска по каменистому склону сквозь легкий туман.
— В услышанной нами истории много недосказанного, — согласился Хоар. — Например, чем объясняется такая значительная разница в их возрасте? Что там с братом-задирой? И что за пасынки-близнецы, о которых она упомянула сегодня днем?..
— Осторожно, канава! — добавил он погромче, схватив Морроу за рукав.
— Спасибо, сэр, я чуть не оступился, — поблагодарил Морроу. — Так случилось, что я могу просветить вас кое в чем, так как я знаком с Грейвзами с тех пор, как поселился неподалеку. Доктор Грейвз был так добр, что время от времени помогал мне своим даром изобретательства новых инструментов. Что же касается большой возрастной разницы, думаю, вам уже известно, что нынешняя миссис Грейвз является третьей женой доброго доктора. Два пасынка, они не близнецы, но выросли и разлетелись. Один из них армейский капитан при штабе Артура Уэлсли, в настоящее время находится в бараках Альдершота; второй в госпитале Вифлием — в качестве аспиранта-психиатра, заметьте, не пациента. Близнецы, которых вы упомянули, были рождены второй женой доктора. Они оказались мертворожденными, и их мать последовала за ними спустя несколько часов, как мне было сказано.
К этому времени идущая пешком пара подошла к «Миске кильки».
— Я попрошу вас продолжить, мистер Морроу, — прошептал Хоар, — пока мы выпьем по рюмочке на ночь. За мой счет, разумеется.
— Возвращаясь к разнице в возрасте, — продолжил Морроу, глядя на Хоара сквозь графин мутного портвейна. — После похорон своей второй жены доктор Грейвз, видимо, собирался умереть холостяком. Ко времени моего прибытия в окрестности он стал вполне процветающим и хорошо известным в своей профессии. Кроме того, ему прочили рыцарство в недалеком будущем в благодарность за то, что он вылечил одного из королевских ужасных сыновей от сильного заикания. Итак, сэр, где-то через месяц-другой после нашего знакомства он возвращался от пациента такой же ночью. Его повозка перевернулась и погребла его под собой. К утру он был парализован ниже пояса. Так как его лечение было длительным (и к тому же неполным), несколько окрестных дам взялись быть по очереди сиделками. Среди них оказалась мисс Элеонора Сван, как ее тогда называли. Ее многочисленные умения для пожилого джентльмена, видимо, выглядели достаточно привлекательными для того, чтобы просить ее руки. Они обвенчались в церкви св. Ниниана два года назад в августе. И это стало, сэр, «счастливым выходом из всех их бедствий», за что мы должны молиться каждое воскресенье, — заключил он свой рассказ.
— Вы можете предположить, почему напали на миссис Грейвз? — спросил Хоар.
Мистер Морроу учтиво пожал плечами, почти как истинный француз.
— Мне представляется, что это была случайная встреча, сэр, — сказал он, — и эта двойка увидела возможность ограбить одинокую женщину и, возможно, изнасиловать ее. Что же еще? Миссис Грейвз — талантливая женщина, как вы сами могли это увидеть, но склонна, похоже, к не свойственному женщине необдуманному поведению. Доктору Грейвзу следует запретить ей ходить на пляж без хотя бы одного слуги мужского пола для ее защиты.
Внутренне Хоар сомневался, что миссис Грейвз настолько податлива, что сможет подчиниться любым ограничениям своей свободы на передвижение со стороны любого человека, даже своего мужа. Но он оставил свои сомнения при себе.
— Вы прибыли в Веймут на собственном судне, — сказал Морроу. — То есть, вы не просто моряк, но и яхтсмен?
— Вряд ли можно назвать меня яхтсменом, мистер Морроу. Да и моя «яхта» — это просто переделанный пинас без всяких претензий, кроме того, что я могу по своей прихоти менять ее название время от времени.
Морроу рассмеялся:
— О да. Я слышал, что в этом отношении она скорее хамелеон, чем пинас. «Неизбежная», не так ли?
— Не сегодня, сэр. Сейчас она «Непостижимая».
Морроу снова засмеялся:
— Вам известно, что я сам что-то вроде яхтсмена?
Хоар изобразил молчаливое удивление.
— Именно так. Я взялся за это дело там, в стране моего рождения, когда я обнаружил, что очень удобно иметь собственное средство передвижения по реке Св. Лаврентия и ее притокам в деловых поездках, связанных с меховой торговлей. Здесь в Веймуте у меня удобная в управлении шхуна, «Мари-Клер». Я выбираюсь на ней иногда. Ее экипаж состоит из выходцев с Джерси, и благодаря протекции со стороны сэра Томаса они освобождены от вербовки на флот. Мы можем устроить гонки в ближайшие дни. Поставим по несколько гиней, а?
— Как-нибудь, с удовольствием, сэр, — ответил Хоар.
На этом они расстались.
Оставив брюки доктора заботам хозяина таверны, Хоар сквозь утреннюю дымку отправился по улице Хай-Стрит к своей яхте. В городе наблюдался кавардак: повсюду были разбросаны груды кирпичей, камней, бревен и пиломатериалов. Несколько лет назад король изъявил неофициальное желание превратить Веймут в свой излюбленный водный курорт, что сначала привело жителей в ступор, но затем, движимые желанием извлечь из этого выгоду, они бросились в лихорадочное спекулятивное строительство. Но все более расстраивающееся сознание его величества, по всей видимости, выкинуло Веймут из головы, и многообещающие проекты горожан были брошены на полдороге.
Как человек, склонный совать свой нос в разные дела, Хоар задумался о жертве миссис Грейвз. По любопытному совпадению, думал он, именно этот мертвец был, вероятно, лидером этой шайки. А кто знал об этом? Он не мог припомнить.
Хоар остановился, изменил направление и поднялся по ступеням городского холла. Здравый смысл подсказывал ему, что городская тюрьма должна быть расположена в подвалах холла; это подходящее место для темницы, действительной или формальной. Там он ее и нашел, охраняемую сонным тюремщиком с огромными бакенбардами. Тот как раз начал закрывать за собой зарешеченную дверь.
— Я друг миссис Грейвз, — обратился к нему Хоар, — и хочу видеть умершего человека, того, который нападал на нее.
— Вы можете говорить громко, сэр, — отозвался тюремщик и указал пальцем на дверь. — Он вполне мертв, как король Карл, точно. Там он, лежит спокойненько, как и положено мертвецу.
Хоар распахнул дверь. Под небрежной окровавленной повязкой лицо трупа было пепельно-белым. Никто не удосужился закрыть ему глаза. Были заметны следы крови вокруг ноздрей и засохшая белая пена на губах.
Хоар повидал немало людей, умерших от различных причин, и ему стало ясно, что этот человек погиб не от камня, брошенного пращой миссис Грейвз. Он был задушен.
Хоар вышел из темницы в глубокой задумчивости.
— А где находится человек, которого схватили вместе с этим? — спросил он.
Тюремщик пожал плечами:
— Не знаю, сэр. Люди из городской стражи уволокли его несколько минут назад.
Покинув городской холл, Хоар пошел дальше. Прибыв к «Непостижимой», он столкнул ее на воду, поставил парус и лег курсом на Портсмут. Ветер зашел на восток, и ему пришлось продвигаться галсами. Он скрадывал время выбором нового названия своей яхты среди тех, которые были надписаны на кормовых досках, лежавших внизу в каюте. Она оставила Портсмут «Непостижимой», а вернется «Невыносимой».
По ходу плавания он обнаружил, что «Непостижимая» подверглась обыску от форштевня до рудерписа. Хоар устроил в ее форпике небольшую оружейную. Там находились: фунтовая вертлюжная пушчонка, под которую имелось на планшире два гнезда — одно на носу и другое на корме; кентуккийское ружье; четыре пистолета; кавалерийская сабля; рапира; пять гранат; несколько капканов; арбалет с двадцатью болтами разных типов; и, наконец, порох и пули для ручного оружия. Он даже раскошелился для него на новинки — ударные капсюли.
А вот его смертоносный «Кентукки» пропал.
Глава 3
Отец Бартоломея Хоара, Джоэль Хоар, походил из викингов. Мальчишкой-сиротой он спустился с Оркнейских островов на юг, и успешно защищал свое доброе имя в течение всей своей карьеры. От палубного юнги через якорный клюз[3] он поднялся до подштурмана, а впоследствии и до кэптена.
Оба его сына снова и снова защищали это доброе имя кулаками и ногами, пока не достигали совершеннолетия. Старший брат Бартоломея, Джон, получил серьезное увечье во время одной из подобных стычек и с тех пор хромал по семейному владению в Шропшире, навсегда отрезанный от моря.
Бартоломей, перед тем как кэптен Хоар устроил младшего сына мичманом на 60-пушечный «Центурион», столовым ножом порезал бедро насмехавшегося над ним одноклассника. Теперь, спустя тридцать лет, только безрассудный человек мог позволить себе насмехаться над именем Бартоломея Хоара: хотя он и не убил никого, но в поединках ранил многих то пистолетом, то шпагой, то саблей.
Как и приличествовало потомку викингов, Бартоломей стал не только бойцом, но и умелым моряком. Еще будучи только мичманом, он остался единственным палубным офицером брига «Биттл», пережившим сильнейший ураган сентября 81 года. Тогда разбушевавшееся море смело с квартердека всех находившихся там офицеров и матросов. Той ночью он возглавил оставшихся в живых членов экипажа и сумел отвести бриг от кипящих скал островов Шоулз.
Но мало этого; ведя поврежденный бриг с временной оснасткой в Галифакс, он с помощью военной хитрости захватил небольшой американский приватир — его шкипер направил большую часть команды на захваченные перед тем призы — и триумфально привел его в Галифакс. На борту этого приватира находилась звонкая монета с одного из его призов. Более того, флот купил это судно, и на долю Хоара пришлась одна восьмая за всех погибших офицеров и одна тридцать вторая как мичману — одному из четырех выживших уоррент-офицеров.
Таким образом, задолго до того, как он был произведен в лейтенанты в 1783 году, Хоар приобрел солидную репутацию — как на поле чести, так и на поле брани. Также он получил солидные — особенно для простого мичмана, стоящего на нижней ступени флотской карьеры — деньги. Эта сумма, шесть тысяч сто двадцать семь фунтов, пять шиллингов и восемь пенсов, так ошеломила Хоара, что он отступил от привычного поведения типичного мичмана и инвестировал через Барклай-банк в различные фонды, ожидая, без всяких усилий со своей стороны, увеличения состояния, владелец которого займется утомительной работой — продвижением по карьерной лестнице.
Но мушкетная пуля на излете, прилетевшая со стороны «Эола» первого июня 94 года, поставила крест на его морской карьере. Так как любой корабельный офицер должен быть способен докричаться до грот-марса во время самого сильного шторма, то капитан «Стегхаунда» с сожалением отправил на берег своего безголосого первого лейтенанта, снабдив его письмом с наилучшими рекомендациями, подписанным самим лордом Хоу. С тех пор Бартоломей Хоар выходил в море на любом судне (кроме своего собственного) лишь в качестве молчаливого, расстроенного пассажира.
Но, по счастью, Хоары имели некоторое влияние среди власть имущих. Кэптен Джоэль Хоар, будучи членом парламента, все еще имел вес среди их сиятельств — лордов адмиралтейства, а дядя Клавдий, брат покойной матери Бартоломея, был женат на леди Джессике, старшей дочери Джефри, третьего барона Уитли. Потребовались обе эти связи и драгоценное письмо лорда Хоу для того, чтобы определить отчаявшегося Хоара в штаб адмирала — командующего военно-морской базой в Портсмуте.
— Дьявольщина! О чем думают их светлости? Что я буду делать с безголосым лейтенантом? — спрашивал этот адмирал, прохаживаясь взад-вперед перед раненым лейтенантом.
— Говорите по-французски?
— Да, сэр.
— Понимаете в бухгалтерских книгах?
— Да, сэр.
— Бросать лот, брать рифы, держать курс?
— Да, сэр.
— Окликнуть марсовых?
— Нет, сэр.
Адмирал расхаживал перед ним, выстреливая вопросы как бортовые залпы каждый раз, когда проходил мимо потеющего Хоара.
Очевидно, он прошел это испытание, так как адмирал назначил его порученцем на побегушках по распоряжениям либо комиссионера (который командовал портсмутскими верфями), либо самого адмирала, командующего всеми кораблями, находящимися на верфях или в Спитхеде, за пределами собственно порта. На практике, Хоар выполнял многочисленные поручения портовых чиновников: капитана порта, вербовочного офицера, местных представителей флотской, оружейной, продовольственной и транспортной коллегий. Он бегал по их поручениям и принимал участие во множестве проектов, доступных безголосому офицеру. Служебные обязанности держали Хоара вдали от сельской местности, где находилось поместье Хоаров; вообще он находил вонь льял и крысиную беготню предпочтительнее вони свиного навоза и мельтешения цыплят.
Постепенно он близко познакомился с причудливой, полной тонкостей и хитросплетений, работой так называемой «молчаливой» службы. Он, очевидно, был признан полезной для нее, так как, даже когда сэр Перси поднял флаг на «Агамемноне» — вышел наконец в море, оставив несчастного Хоара страдать на берегу, — то сменивший его на посту командующего базой адмирал и его преемники продолжали держать его в штате, стареющего, но не обрастающего мхом. К настоящему времени ему исполнилось сорок три года.