========== Глава 1. Несчастье ==========
Ветер в тот день был сильным. У Руйи, ходившей в лабиринт посмотреть на нового Быка, едва не сдуло накидку. Девушка от всей души надеялась, что не пострадают мореплаватели – издалека на море были видны белые буруны огромных волн. Порой вся лазоревая гладь скрывалась под пушистой пеной.
Бык пил воду, когда Руйя подошла к перегородке его жилища. Заметив незнакомого человека, он злобно посмотрел на неё серыми блестящими глазами. Настоящий Бык – на солнце его шерсть отливает почти кровавым оттенком.
– Здравствуй, – поприветствовала его царевна. – Я рада, что ты снова рождён и живёшь с нами.
– Мммууу, – угрожающе протянул Бык.
Поклонившись, Руйя отступила. Он недоволен – его только утром привели во дворец. Прежний Бык, ставший к концу жизни совсем добрым с людьми, покинул этот мир давно, и его новое воплощение не успело привыкнуть к Руйе.
Не став мешать ему, девушка пошла прочь. Скоро день Игр, и если Бык разъярится, он на них убьёт всех прыгунов. Надо, чтобы Повелитель Кносса был в хорошем настроении.
Руйя спустилась вниз, в тень огромного разлапистого дерева. Несмотря на ветер, солнце палило жарко, по-летнему. Царевна свернулась клубочком в траве и задремала.
Игры на сей раз устраивались особые, в честь того, что царица Аэсса ждёт ребёнка. Юная и прелестная Аэсса была любимицей всего Кносса, если не сказать – всей восточной части Крита. После того как Илайя, сумевшая дать царю Маро лишь одну здоровую и дожившую до взрослых лет дочь, умерла, укушенная змеёй, Маро нашёл новую невесту, собрав прекраснейших дев со всего острова. И его внимание привлекла молодая жрица из Мальи.
Руйя, конечно, очень горевала по своей тихой, задумчивой матери, но время печали уже давно прошло. Пока она, Руйя, не замужем, продолжать род должна жена отца. К тому же Аэсса быстро подружилась с ней – она была лишь ненамного старше падчерицы и – что уж говорить – гораздо приветливее и умнее прежней царицы.
Говорят, у ахейцев и у египтян жрицы не должны выходить замуж. Вот чего Руйя понять не могла! Жрица ты или швея, ты – женщина. У женщины великая цель – поддерживать род человеческий.
Сама Руйя вышла из девчачьего возраста пару месяцев назад, очень этим гордилась и присматривала себе мужа. Пока что не выбрала подходящего. Но время ещё есть. Лет до двадцати, пожалуй. Она царевна, и ей никто не смеет приказывать. Особенно если Аэсса родит ещё детей, а тем более – если родятся мальчики.
Жизнь Руйи пока что и без мужа была замечательной…
Послышался звук трубы. Так, отец приехал, сейчас будут подавать обед. Руйя вскарабкалась по камням дворцового лабиринта, дружелюбно улыбнулась всё ещё недовольному Быку и побежала встречать царя.
Маро, ездивший на один из соседних островов с посольством, шёл в богатых одеждах по центральной лестнице. Ему бросали яркие цветы, на что он милостиво кивал.
– Здравствуй, дочка, – так же милостиво кивнул он и Руйе. Та поклонилась. Отца она бесконечно уважала и чтила, как уважал и чтил его любой другой подданный, но любить она его не любила совершенно. В отличие от матери, он никогда не говорил ей ласковых слов, никогда не играл с ней. Руйя не обижалась – для неё это было порядком вещей. Царских дочерей растят их матери, и это всем известно.
– Не видала ли ты, дочь, лилейнолицую Аэссу? – спросил тем временем Маро. – Она не вышла встречать меня.
– С твоего отъезда я её видела мало, отец, и редко, – объяснила девушка. – Мне кажется, она была очень опечалена разлукой с тобой.
– Ну так что же ко мне не вышла? – нахмурился царь и прошёл к внутренним покоям, уже не обращая внимания на цветы и приветствия. Руйя тенью скользнула вслед и прижалась к дверному косяку.
Аэсса сидела в тронном зале, совсем на себя не похожая – угрюмая, сгорбившаяся.
– Что с тобой, звезда Кносса? – резко произнёс царь. Верный признак того, что он сердит – наедине он всегда называл супругу по имени или каким-нибудь ласковым прозвищем, оставляя всякие затейливые обороты для дворцовых церемоний.
– Ничего особенного, сын Быка, – в том же тоне ответила царица. Руйя была просто ошеломлена: чтобы беззаботная, добродушная Аэсса говорила таким ледяным голосом!
– Почему ты не вышла, когда я торжественно подъехал ко дворцу?
– Мне нездоровится, наследник Миноса, – Аэсса встала и попыталась уйти, но Маро, схватив её за локоть, рявкнул:
– Женщина! Я взял тебя не затем, чтобы ты распоряжалась собой как хотела и позорила меня перед подданными! Ещё на Игры не явись! Попробуй, попробуй!
– Повелительница змей, могущественная… – забормотала дрожащая царица.
– Замолчи! Я думаю, Повелительница змей в страшном гневе от поведения собственной жрицы! Отошлю тебя с позором в Малью, если ты не будешь соблюдать правила, положенные для моей супруги!
Тут Аэсса разрыдалась. Разрыдалась так горько, что изумлённый Маро выпустил её локоть, и царица, захлёбываясь слезами, убежала в свои покои.
Как и следовало ожидать, это происшествие испортило Маро настроение на весь день. Он раздражался на Руйю, на советников, на каждого, кого видел. Даже чуть не метнул нож в Быка. В Быка!
А Аэсса не появилась за обедом. И за ужином тоже. И вообще она весь день не выходила.
Лишь ближе к закату, смилостивившись, царь величественно сказал:
– Я прощаю мою жену. Должно быть, ею овладела болезнь души, свойственная женщинам, имеющим дитя в утробе. Позови её, Руйя, в тронный зал. Пускай не таит обиду.
Руйя побежала в женские покои. Они пустовали – значит, царица всё-таки вышла через другую дверь. Конечно, в покоях в это время года духота, как ни обижайся, а погулять-то хочется… Царевна спустилась в лабиринт, откуда доносился сердитый рёв Быка.
Бык, видно, был зол до предела – ревел не переставая. Любопытно, из-за чего? Еду, что ли, порченую дали? Решив отложить поиски Аэссы, Руйя направилась к стойлу. Не хватало ещё, чтобы Бык заболел! Да так скоро после прихода во дворец! Да прямо перед Играми! Это не просто будет дурное, это будет страшное предзнаменование.
Однако оказалось, что еда тут ни при чём. Прямо перед стойлом Быка лежало уже окутанное стаей мух тело молодой царицы, и в её груди торчал костяной нож…
Над мёртвой Аэссой стоял неизвестный Руйе мужчина, лет двадцати пяти на вид. По одежде – критянин, по чертам лица – кто-то из юго-восточных народов. Бронзовый цвет кожи, как у египтянина, но глаза более узкие и нос побольше…
Руки у незнакомца были в крови, и рукоять ножа тоже была перемазана кровью.
Казалось, прошли века, прежде чем схватившаяся за сердце Руйя, очнувшись от оцепенения, завизжала:
– Царица мертва! Царица убита! Все сюда!
Мужчина повернулся и быстро зашагал прочь, но царевна цепко схватила его за руку:
– Убийца! Не уйдёшь!
Начал сбегаться народ – сперва слуги, которые были ближе всех. В общем переполохе Руйя растерялась, но руку незнакомца не выпустила. А тот лишь спокойно сказал:
– Я не убийца.
Наконец, подоспел Маро и тихо ахнул, увидев распростёртое на земле тело жены. Потом медленно повернулся к мужчине, которого Руйя держала.
– Ты убил царицу? – проскрежетал он.
– Нет, не я, славный царь, – ответил пойманный. – Я увидел, как некий человек, закутанный с головы до ног в покрывало, вонзает в неё нож. Я погнался за ним и успел его ранить, но он, выхватив мой меч, скрылся. В то же мгновение появилась твоя дочь и сделала не те выводы.
Побагровев от такой наглости в довершение ко всему, Маро вынул свой ножик и собрался было заколоть преступника на месте, но тот лишь отошёл и предупредил:
– Я не твой подданный, славный царь. Я финикийский посланник Алефи, и убить меня без приговора верховного судьи ты не можешь.
– Хочешь ещё пожить, гадина? – дрожащим от ярости голосом прошипел царь. – Ну что ж, поживи. Судья Куро сейчас в Малье, но он вернётся уже с часу на час! Стража!
Дворцовые стражники схватили Алефи и уволокли его в одну из крытых построек лабиринта, предназначавшуюся специально для преступников, ожидавших казни.
Не выдержав больше, Маро со стоном опустился на колени перед мёртвой Аэссой. Служанки деликатно прикрыли царицу покрывалом, чтобы запах не привлекал мух.
Руйя, только сейчас по-настоящему осознав потерю, расплакалась. Что такого случилось, что у неё отнята теперь и вторая мать? Весёлая Аэсса, оживлявшая весь дворец своим присутствием…
Чтобы оставить царя и царевну наедине с их горем, большая часть людей разошлась. Вместе с Маро и Руйей царицу оплакивали лишь знатнейшие приближённые царя – военачальник Улато, отважнейший полководец мира, ни разу не проигравший сражения, и советник Кано, горбатый уродец, немногословный, зато уж отличавшийся умом острей иглы.
– Только чужеземец проклятый и мог такое сотворить! – воскликнул насупленный Улато. – Аэссу любили все, все…
– А каким зверем нужно быть, чтобы убить женщину, носящую ребёнка! – ужаснулся Кано.
Руйя была не в силах это терпеть. Она побежала прочь, не разбирая дороги. Глаза ей застилала пелена слёз. Очнулась она, лишь ударившись головой о какую-то дверь.
Оказалось, что она пришла к тюрьме.
Тюрьма!
Девушке остро захотелось самой войти и убить этого негодяя, задушить, ударить камнем, как угодно, как угодно… Но тут же она вспомнила: нет ведь, чужеземцев и вправду даже сам царь, не говоря уж о ней, не имеет права казнить.
Что ж, но избить-то можно! О да, простое отсечение головы – слишком высокая честь для мерзавца, убившего царицу и её дитя!
Руйя постучалась. Стражники пропустили её внутрь без вопросов.
– Я соболезную тебе, царевна, – раздался голос. Глаза Руйи ещё не привыкли к почти полной темноте, и она вздрогнула. Затем, присмотревшись, убедилась, что это Алефи. Он был в тот день единственным узником.
– Ты ещё смеешь мне соболезновать! – в ярости закричала она. – Ты, ты, проливший кровь невинных жертв…
– Я не проливал этой крови, – всё с тем же холодным спокойствием прервал её финикиец.
– Ах так? – Руйя уже и не знала, как бы его в ответ на такое назвать. Его дерзость не имела границ. – Может, ты, убийца, ещё и о пощаде меня будешь просить?
– Тебя я просить о пощаде не буду, – гордо сказал он. – Это низко для мужчины – молить о снисхождении женщину.
– Я царевна!
– Я знаю. Я уже несколько раз тебя видел, когда приехал сюда несколько дней назад.
У Руйи промелькнула мысль, что это вообще не человек. Как он может вести себя таким образом, когда ему вечером предстоит умереть позорной смертью?
– Ты не боишься казни? Может, ты собираешься заново возродиться, как Бык?
– Моё имя и значит «бык» на моём родном языке, – сообщил он. – А казни я, конечно же, боюсь. Но я с младых ногтей плавал по морям, я пережил уже не помню, сколько бурь и прочих приключений. Если паниковать, не выберешься из переделки точно. Если нет – ещё есть надежда.
Это всё просто лишило девушку дара речи. Она замолкла. Алефи тоже молчал, глядя на неё в упор своими чёрными глазами.
– Что ты на меня смотришь? – прищурилась Руйя. – Просишь-таки пощады?! Не дождёшься, со всем твоим хвалёным хладнокровием! Я ненавижу тебя, убийца…
Он поправил её:
– Нет, я же сказал, что не буду просить. А смотрю я на тебя потому, что ты красивая.
– Что?!
– Я бы сказал, очень красивая. Даже в таком разозлённом виде.
Руйя резко развернулась, думая, не вызвать ли стражу. Но потом, смутившись, не стала поднимать шуму. Что этот Алефи, скованный цепями и почти приговорённый к казни, может сделать?
Когда она уходила, финикиец сказал ей вслед:
– Аэссу убил не я.
========== Глава 2. Печать ==========
Верховный судья действительно приехал вечером. Его сразу же оповестили об убийстве и привели в тронный зал, где готовили к погребению Аэссу.
Узнав подробности, Куро хмыкнул:
– Да уж, приговор ясен как день. Сейчас поем и быстро напишу.
– И ты, Руйя, поешь, – велел Маро.
– Что? – обернулась Руйя, всё ещё всхлипывавшая.
– Ты не ела весь день, дитя моё, – непривычно ласково сказал отец. – На тебе теперь висит судьба нашего рода, пока я не найду новую жену. Не дай горю извести и тебя.
Девушка слабо кивнула. Ей и Куро подали хлеб, баранину и оливковое масло. Проголодавшийся с дороги судья ел сытно, а царевна лишь чуть-чуть погрызла кусочек хлеба. Есть ей совершенно не хотелось.
Дело было не только в печали. Если бы! Но у Руйи из головы не шёл этот растреклятый Алефи. Почему, ну почему сначала она ненавидела его всеми фибрами души, а теперь не могла собраться с силами для ненависти… Вновь и вновь она напоминала себе, что это худший из людей, убивший без зазрения совести беременную царицу – хуже нет преступления! И всё же у неё в памяти всплывали его пронзительные глаза, прямые губы, лишь немного скривившиеся в горькой усмешке, копна тёмно-каштановых волос. Не зря его в честь Быка назвали – он очень силён, если бы она не созывала людей, когда держала его за руку, ему бы ничего не стоило её отбросить…
Царевна не помнила, как закончился ужин, как стража была послана, чтобы привести Алефи. Верховный судья тщательно написал на папирусе приговор и открыл свою котомку, чтобы достать печать – царскую печать с жёлтой лилией.
Его глаза удивлённо расширились. Он сунул внутрь руку, пошарил по всей котомке. И испуганно поднял глаза:
– Великий царь… великий царь…
Маро напрягся, готовясь к новому несчастью.
– Печать пропала.
– Как?
– Не знаю! Я заходил во дворец и проверял – она была! А сейчас нет!
Царь быстро велел обыскать каждый уголок дворца, считая стойло Быка. Все стражники и рабы бросились исполнять приказ – без царской печати верховный судья как без рук, да и сам царь тоже.
Через два часа, вбежав, задыхаясь от усталости, в тронный зал, Руйя известила отца:
– Нигде ничего.
– Значит, пока что моя казнь отложена, – сделал вывод сидевший в кандалах на полу Алефи. Царь в ярости сжал кулаки. Узник был прав: знатного чужого подданного просто так не убьёшь. Даже ради покойной Аэссы нельзя рисковать миром с финикийцами.
– Сколько времени нужно для изготовления новой печати? – спросил Куро. Царь подумал:
– Если привлечь к делу лучших мастеров… два дня. Мне надо будет ещё объявить о её подлинности.
Они с судьёй удалились – отдавать распоряжения касательно изготовления замены. Стража и слуги всё так же продолжали снаружи поиски, и Алефи оставался без охраны. Впрочем, это было неважно – его руки и ноги были скованы.
Руйя, опасливо косясь на него, прижимаясь к стене, бочком направилась к своим покоям.
– Ах, ясно. Ты думаешь, царевна, что я не только заколол твою мачеху, но и задался целью перебить всех женщин Кносса, – съязвил Алефи. – А не приходила никому в голову мысль, что это Бык уничтожил печать, чтобы не допустить несправедливой казни?
– Несправедливой?
– Я не убивал царицу, – повторил он снова.
Руйя, осмелившись, подошла к нему:
– Но кто тогда, как не ты? Из здешних Аэссу любили все.
– Её хвалили и славили, потому что её любил царь.
Царевна онемела. Она, одна из лучших подруг несчастной Аэссы, и подумать не могла о таком. А ведь её мать, помнится, тоже везде прославляли – пока она не впала в царскую немилость из-за отсутствия здоровых наследников…
– Я не знаю, кто истинный преступник, – продолжал финикиец. – Но причин убить царицу могло быть множество. Кто-то мог опасаться её влияния на царя. Кто-то мог быть из враждебной ей семьи. Кто-то мог считать её злой мачехой!
Руйя побелела от ужаса:
– Это ложь! Я любила Аэссу почти как мать!
– Это лишь разные возможности, – успокоил её Алефи. – Я не думаю, что это ты, царевна. Ты горюешь по ней, и это очевидно. Однако, между прочим, есть и вероятность того, что царицу заколол кто-то, кто её любил.
– Как так?
– Очень просто. Какой-то молодой дурень из её прежних поклонников мог не вынести того, что она замужем за Маро, и спьяну её прирезать.
Алефи рассуждал о таких вещах спокойно и бесстрастно, а Руйе было невыносимо это слушать. Со дня свадьбы Аэсса в её глазах вознеслась до небес, до той вышины, на которой уже пребывал Маро. Звезда Кносса! Супруга сына Быка! Считать её обычной женщиной? Никогда!