– Почему бы вам не сделать копию «Зелёного дракона»? – предложил мистер Лайл, махнув рукой на картину. – Конечно, будет непросто, но это хорошее упражнение.
Лео разинула рот от удивления:
– Но… у меня ни за что не получится! Она очень старая, и у меня нет нужных материалов. Листовое золото…
Лайл отмахнулся от её слов:
– Материалы я вам предоставлю. Смотрите на это как на небольшой заказ. Если у вас хорошо получится – кто знает, может, я даже куплю вашу картину на память об этой выставке… Потом смогу хвастаться, что купил вашу первую работу.
Лео всё ещё рассыпалась в благодарностях, а мистер Лайл уже направлялся к Конни обсуждать Гейнсборо. Теперь, вспомнив об этом случае, Лео отложила письмо к крёстной и потянулась за учебником по истории искусств, в котором, как ей помнилось, была фотография «Зелёного дракона».
В «Синклере» все готовились к новой выставке мистера Лайла. В гримёрке манекенщицы примеряли костюмы для экспозиции «Живых картин» и репетировали. Софи шла по коридору с шляпными картонками, и до неё доносился голос Клодин, ответственной за оформление витрин:
– Роза! Ты же картина – так не двигайся! И не дёргайся! Милли, ты Жанна д’Арк! Святая! Героиня! А не танцовщица из мюзик-холла!
Софи широко улыбнулась и пошла дальше, к лестнице в вестибюль. Там её ждала внезапная встреча: у нижней ступеньки стоял мистер Макдермотт с крупной собакой. Частный детектив мистер Макдермотт работал на мистера Синклера и иногда – на Скотленд-Ярд. Худой, седовласый, он не производил особого впечатления, но на самом деле был очень умён, и Софи знала, что на него можно положиться. Он один из немногих понимал чувства Софи относительно Барона, хоть они это почти не обсуждали.
– Мисс Тейлор, добрый день, – сказал он, приподнимая шляпу.
Софи улыбнулась ему в ответ и погладила немецкую овчарку.
– Какой милый пёс! Он ваш?
– Это девочка, и принадлежит она не мне, а универмагу «Синклер», – ответил детектив.
Софи нахмурилась и непонимающе на него посмотрела.
– Это сторожевая собака, – продолжил Макдермотт. – Её дрессировали профессионалы из Скотленд-Ярда.
– Сторожевая? – переспросила Софи и с удивлением взглянула на собаку, которая дружелюбно облизала ей руку.
– О, разумеется, сейчас она ведёт себя приветливо, но на службе всё иначе. Мистер Синклер попросил меня усилить охрану на время проведения выставки, – объяснил Макдермотт.
– Это из-за того, что в универмаге уже случилась кража? – спросила Софи. Она знала, что мистер Макдермотт помогал мистеру Синклеру улучшить охрану после похищения заводного воробья. Окна в выставочной галерее укрепили, и после закрытия в универмаге оставался ночной сторож.
– Всего лишь дополнительная предосторожность, – ответил размеренным тоном мистер Макдермотт. – Мистер Синклер хочет быть уверенным в сохранности картин.
Тут к ним подошёл старший швейцар Сид Паркер вместе с Джо, что было довольно неожиданно.
– Это та собака, о которой вы говорили? – сухо спросил Сид.
– Её зовут Дейзи, – сказал мистер Макдермотт.
Дейзи зевнула, показав длинный розовый язык.
– Дейзи?[4] – повторил Сид. – Что за странная кличка?
Макдермотт рассмеялся:
– Не важно, какое у неё имя. Она отлично выполняет свою работу. Только почует чужого – сразу зальётся лаем. Это я вам обещаю.
– Ну, пусть Джо пока ей займётся, – проворчал Сид. – Он возьмёт её в конюшню и будет за ней присматривать. А ночью поручим собаку сторожу.
– Отлично, – одобрил Макдермотт, кивая на Джо. – Обязательно познакомьте её со сторожем и всеми, кто может оказаться в универмаге ночью. Иначе Дейзи их облает.
Детектив хотел было передать Джо поводок, но не успел юноша за него ухватиться, как в главные двери вошёл Билли: он вернулся с прогулки, держа Лаки на поводке. Посетители, как обычно, хотели приласкать собачку и сюсюкались с ней. Но Лаки сейчас было не до этого: она заметила Дейзи и решила непременно с ней подружиться. И так резко дёрнулась вперёд, что поводок выскользнул у Билли из рук. Дейзи тоже рванулась к собачке и весело залаяла, радуясь новой игре.
Многие покупатели остановились в изумлении.
– Святые угодники! – воскликнула надменная модница.
– Что же это такое?! – возмутился джентльмен в цилиндре.
– Ох, беда, – прошептал дядя Сид. – Джо! Билли! Уймите их… Скорее!
Мальчики побежали вслед за собаками по главной лестнице, а мистер Макдермотт и Сид – за ними. Софи замешкалась на секунду, потом тоже поспешила наверх. Она и так сильно задержалась, но ей было ужасно любопытно, чем всё это закончится. Дейзи с Лаки мчались вверх по ступенькам, огибая посетителей. Они толкнули посыльного с коробками и сбили с ног ребёнка в матросском костюмчике. Мальчик заплакал. Одна леди завопила от ужаса и пошатнулась, но её тут же подхватил дядя Сид, вежливо проговорив:
– Приношу вам глубочайшие извинения за это досадное недоразумение, мадам.
Собаки тем временем уже бежали через канцелярский отдел, опрокидывая бутылочки с цветными чернилами, и писчая бумага с конвертами взмывали в воздух. Дейзи с Лаки не обращали внимания ни на суету вокруг, ни на сердитых продавцов, грозящих им кулаками, ни на Билли с Джо. Они забежали в библиотеку, где на них строго посмотрела важная леди в больших очках, и ворвались в приоткрытую дверь гримёрки. Мальчики застыли на пороге и переглянулись.
– Туда нам нельзя! – прошипел Билли.
Из примерочной раздалась какофония криков и визга, затрещавшей ткани и ругани Клодин на французском.
– Пожалуй, выбора у нас нет, – сказал Джо и скользнул в гримёрку, Билли последовал за ним.
Софи снова услышала крики, но не прошло и минуты, как её друзья вернулись с собаками на поводках и с красными от смущения лицами. Дейзи держала в пасти разодранную белую перчатку. Лаки тащила за собой пожёванное боа из перьев и гордо виляла хвостом.
Софи невольно рассмеялась. Мистер Макдермотт тоже улыбался. К ним подбежал запыхавшийся дядя Сид. Он успел отвести ошеломлённую леди в дамскую комнату отдыха, успокоить продавцов в канцелярском отделе и рассыпаться в извинениях перед леди в библиотеке. Бедняга вытер лоб носовым платком, покачал головой и произнёс:
– Ну и ну! От этого искусства одни беды.
Глава восьмая
Следующие две недели «Зелёный дракон» не шёл у Лео из головы. Картина постоянно отвлекала её от работы над выставкой, и она то и дело подходила взглянуть на оригинал. Вскоре ей стало казаться, что она знает наизусть каждый мазок.
– На выставке есть и другие картины, – как-то раз бросила ей Конни, закатив глаза.
– Не обращай на неё внимания, – прошептал Лео Смитти. – Ей просто обидно, что мистер Лайл не захотел купить одну из её картин.
Но Лео и так не задевали слова Конни. Она радовалась своему первому заказу и готова была вложить в него всю душу. Долгие часы в библиотеке Спенсера она изучала биографию и работы Бенедетто Касселли и допоздна трудилась в мастерской, экспериментируя с предоставленными мистером Лайлом материалами.
«Мне начинает нравиться в Лондоне», – написала она в одном из писем к леди Тримейн. В Спенсере ей тоже начинало нравиться. Легче там учиться не стало, но Лео потихоньку начала привыкать к художественному институту. Ей нравилось, что остальные студенты принимают всех такими, какие они есть, – не важно, ходишь ты с костылём, как Лео, или говоришь с северным акцентом, как Смитти. Девчонки могли стричься коротко, носить разноцветные одеяния и разномастную обувь, как Конни; мальчишки могли отращивать волосы, как Ричард Николс с третьего курса, который, по мнению Лео, одевался прямо как настоящий пират.
У большинства студентов денег почти не было, но и это никого не смущало. Друзья скидывались на чай и пироги, одалживали друг другу шиллинг-другой на оплату съёмных комнат. Многие жили в крошечных каморках на чердаках или в подвалах в Блумсбери или Челси, питались пустым супом и варёными яйцами и все свои скромные средства спускали на книги, принадлежности для рисования и походы в кафе «Роял». Лео очень повезло: леди Тримейн нашла для неё прекрасные комнаты, и ей выделили приличное содержание.
Ещё у других студентов Спенсера, в отличие от Лео, были свои твёрдые убеждения. Они всё время о чём-то спорили, что-то обсуждали – грядущую выставку или политические новости. Лео почти никогда не участвовала в разговорах, но внимательно слушала, как Джек выступает в защиту социализма, как Конни говорит о том, что женщины тоже должны иметь право голосовать. Конни была ярой сторонницей суфражисток и регулярно ходила на их собрания. Лео даже не знала, кто это такие, до своего поступления в Спенсер. Конни показала ей номера газеты «Суфражистка» и свой эмалированный значок, который всегда носила на лацкане пальто. На нём разноцветными буквами, фиолетовыми, белыми и зелёными, значилось: «Право голоса для женщин». Это были цвета движения суфражисток.
– Обязательно сходи со мной на собрание, послушаешь миссис Сент-Джеймс, – уговаривала она Лео. – Это одна из лидеров движения. Она потрясающая.
Лео также поняла, что Джек считает поведение суфражисток слишком экстремальным, например, когда они приковывают себя цепями к оградам, разбивают окна или устраивают поджоги. Они с Конни частенько сталкивались лбами по этому поводу, но всё равно оставались хорошими друзьями. Лео поражалась их дискуссиям и гадала, как бы отец или Винсент отреагировали на заявление, что женщины тоже должны иметь право голосовать, и вообще на то, что девушка разбирается в политике. Здесь же все внимательно слушали Конни и никто её не осуждал.
Больше всего в Спенсере Лео нравилось то, что никого не волновало, откуда ты родом, из какой семьи. В гостиной Уинтер-холла принадлежность к высшему сословию и происхождение ценились превыше всего, а здесь значили чуть меньше, чем ничего. Не важно, где твой дом – в лавке мясника в Ист-Энде, как у одного из самых талантливых студентов третьего курса, или в особняке за городом, как у Лео, – это никак не влияло на отношение к тебе. Единственное, что имело значение, – это талант. И Лео всей душой отдалась рисованию. Каждую свободную минутку она корпела над копией «Зелёного дракона».
Однажды вечером, когда она в очередной раз разглядывала оригинал в «Синклере», к ней подошёл поговорить мистер Лайл. Лео была так погружена в свои мысли, что не сразу его заметила.
– Интригующая картина, да? – Голос Лайла вернул её к реальности. – Сложно оторвать взгляд. Я давно задаюсь вопросом: о чём думал художник? Что хотел сказать? – Мистер Лайл говорил своим особым тоном лектора. – Дракон – не только мифическое существо, но и символ. У одних культур он означает мудрость, у других – силу, благополучие или удачу. – Мистер Лайл улыбнулся. – А как идёт ваша работа?
– Я почти закончила, – застенчиво ответила Лео. – Надеюсь, копия получится достойная.
– Что ж, вижу, вы ответственно подошли к вопросу. Прекрасно, мисс Фицджеральд. Я с радостью посмотрю на вашу картину завтра утром, когда приду в Спенсер.
Он повернулся к выходу, но Лео, набравшись смелости благодаря его словам, окликнула мистера Лайла:
– Я кое-что заметила. – Она показала на левый верхний край картины, рядом с головой дракона. – Здесь как будто другая текстура. Словно что-то закрашено.
Лайл проследил за её взглядом.
– Что ж, вполне возможно, многие старинные картины со временем претерпевали изменения.
– Если вглядеться, можно рассмотреть под слоем краски какие-то штрихи, – добавила Лео с растущим волнением. – То ли слово, то ли… подпись! Возможно, это доказательство, что картина действительно была сделана Касселли.
Лайл задумчиво посмотрел на картину и нахмурился.
– Что ж, вполне возможно… Но маловероятно. Скорее всего, картину реставрировал художник, который уступал Касселли в технике.
– Я хотела обсудить это с профессором Джарвисом. Недавно он прочёл нам очень интересную лекцию по истории искусств о…
Мистер Лайл покачал головой:
– Не стоит, моя дорогая. Картину не раз осматривали эксперты, они бы такого не проглядели.
Нет нужды тратить на это время профессора Джарвиса.
Лео поникла, но мистер Лайл ей улыбнулся.
– Однако глаз у вас острый, мисс Фицджеральд. Из вас получится хороший искусствовед. – Он повернулся к её альбому, лежавшему на столе. – Это ваше, я так понимаю? Позволите взглянуть на ваши последние работы?
Несколько часов спустя, когда день уже подходил к концу, Лео с улыбкой подумала о том, что мистер Лайл потратил на неё добрых полчаса, да ещё и пообещал прийти посмотреть на картину. Интерес известного знатока искусства придал ей уверенности в себе.
– Слушай, Лео, – сказал Джек, набрасывая куртку, – не хочешь сегодня пойти с нами? Конни зовёт нас послушать речь великой миссис Сент-Джеймс в университете Лондона.
– Ну… – Лео замялась. Не лучше ли провести вечер за рисованием?
– Соглашайся! Она вроде как потрясающий оратор.
– Давай, Лео, – поддержал его Смитти. – Отдохни немного! Ну да, Лайл выбрал тебя своей восходящей звездой – кстати, вполне заслуженно, у старика есть вкус, – но нельзя же рисовать круглыми сутками!
– Да, пойдём, – добавила Конни, к большому удивлению Лео. – Её стоит послушать, честное слово.
– Хорошо, – робко ответила Лео. – Я пойду.
Дождь на улице как раз закончился, и они направились к университету шумной разношёрстной компанией. Лео подумала, что ей даже нравится проводить время со своими однокурсниками. Все на них оборачивались, и Лео знала, что это не из-за её костыля.
Вскоре они прибыли в лекционный зал. Лео плохо представляла, чего ожидать от собрания суфражисток, но всё равно удивилась увиденному. Аудитория гудела от множества голосов, и слушателей собралась целая толпа: хихикающие девчонки в белых платьях, серьёзные дамы, украсившие потрёпанные шляпы яркими фиолетовыми и зелёными бантами, благородные леди в таких же модных нарядах, в каких щеголяла мать Лео. Представителей сильного пола, как ни странно, здесь тоже было немало, от джентльменов в шёлковых цилиндрах до юношей вроде Джека и Смитти.
Шум перешёл в благоговейный шёпот, когда к кафедре подошла миссис Сент-Джеймс. Лео посмотрела на высокую, элегантную даму в стильной шляпке с перьями вроде тех, что выставляют на витринах Синклера, и отметила, что она сразу притягивает к себе взгляд.
– Политики доказывают с пеной у рта, сколь важно не давать женщинам права голоса, – начала она. – Но меня больше интересуют причины, по которым женщины должны иметь это право. И причины эти ясны любому здравомыслящему человеку. Сегодня мы будем обсуждать именно их.
Слушая лекцию, Лео рассматривала лица окружающих – идеальную серию портретов. Ей захотелось нарисовать их все. Вдохновлённую девочку со щёчками, как у фарфоровой куклы, пожилую даму с усталыми глазами и выбившимися из-под фетровой шляпы мягкими прядями, сосредоточенного Джека. Сама не сознавая, что делает, она нащупала карандаш в сумке и начала рисовать на обратной стороне билета.
Время от времени ей казалось, что голос миссис Сент-Джеймс звучит особенно отчётливо и близко, как будто она обращается именно к Лео: «Сегодня у девушек больше возможностей, чем когда-либо, но за них приходится бороться, приходится восставать против ожиданий общества…» «Разве это справедливо, что половина человечества не имеет права высказывать своё мнение об образовании, жилищных условиях и условиях труда? Разве справедливо то, что мы – лишь дополнение к нашим отцам, братьям, мужьям, как будто у нас нет своих мыслей и убеждений, заслуживающих внимания?» «Я на собственном опыте убедилась, насколько современные девушки сильные, надёжные, независимые, мудрые. Разве можно сомневаться в их способности стоять наравне с мужчинами и выражать своё мнение на выборах?»
Лекция подошла к концу, оставив Лео под впечатлением. Словно во сне, она поднялась на ноги и присоединилась к шквалу аплодисментов.
– Лео, ты вообще слушала? – спросила Конни, кивая на рисунки.
– Конечно, слушала! – возмутилась Лео. Ей хотелось добавить, что слова миссис Сент-Джеймс казались даже весомее, когда их сопровождали эти карандашные зарисовки, но она не смогла подобрать слова.