– Товарищ Ракель Самуиловна, к сожалению, на квартиру к себе я вас пригласить не смогу, по объективным причинам. Нам придётся поехать к моему шофёру, там конечно нет удобств, но зато нам там никто не помешает.– Сказал уполномоченный по закупкам, ласково улыбаясь красавице и поглаживая ей бедро там, где заканчивались чулки.
Прошедшей каторгу и партизанские отряды женщине бояться отсутствия удобств – не престало, и она храбро сказала:
– Едемте.
– Ибрагимка, трогай. – Распорядился уполномоченный.
Ибрагим оглянулся на Ракель Самуиловну, оскалился, изображая радушную улыбку и затарахтев мотором, автомобиль полетел по ночной Москве.
Ракель Самуиловна плохо знала город, она тут жила едва два месяца, и не очень хорошо понимала, куда её везут. Центр, где бурлила жизнь, сверкали окнами рестораны и звенели флейты в оркестрах, быстро закончился. Потянулась другая Москва. Фонарей было мало, даже окон со светом в домах было не много, фары освещали серые и не чистые дома, мостовые в которых не хватало камней, мусорные кучи. За автомобилем то и дело кидались стаи разбуженных собак, с лаем преследовали его, до конца зоны своей ответственности, дальше «Паккард» снова оставался один на кривых и ухабистых улицах. Да таких ухабистых, что товарищ Пильтус и товарищ Незабудка иной раз выделывали замысловатые кульбиты на диване и бились головой о полотно крыши. Уполномоченный сказал:
– Ибрагимка, уволю я тебя, ты что ж подлец делаешь, у дамы зубы клацают и туфля слетела от твоей езды, не гони так, балда, пойдёшь у меня снова улицы мести.
Шофёр повернулся и оскалился, не то пытаясь улыбнуться, не то запугать женщину. Но скорость сбавил, автомобиль поехал значительно плавнее.
Вскоре езда закончилась, мотор затих и фары погасли.
– Доехали, вылазьте,– объявил Ибрагим.
– Дверь товарищу Ракель Самуиловне открой,– напомнил ему уполномоченный, но товарищ Незабудка уже сама открыла дверь, и вышла в кромешную темноту.
Было тихо, темно, пахло золой, орали сверчки:
«Что за глушь».– Думала товарищ Незабудка.– «Хотя от Якиманки и не очень далеко. Мы быстро доехали».
И тут что-то разительно переменилось в товарище Пильтусе едва они сюда приехали. Сначала, в ресторане, он был сама обходительность, теперь он словно отыгрывался за то своё поведение. Наверное, не давали ему покоя большие деньги, что пришлось платить красавице. Он стал, каким-то едким и нахальным, но товарищ Незабудка не стала акцентировать на его поведении внимания, дело, как говорится, есть дело, а деньги уж она не упустит, и возвращать не будет, пусть он даже матом орёт. И значит и свою часть сделки она собиралась выполнять, даже если у потребителя её услуг что-то в настроении переменилось. Он, фамильярно лапая её снизу за корму повёл через убогий коридор с одной тусклой лампочкой, заваленный тазами, дровами, хламом и старым заскорузлым от грязи тряпьём. На устах его появилась ехидная ухмылочка:
– Вы уж извиняйте, товарищ Ракель Самуиловна, но сантехнические изыски тут отсутствуют,– сказал он, вталкивая её в комнату и включая там свет.
– Ничего, – спокойно сказала красавица,– с меня будет довольно кувшина с водой и таза.
– Уж это непременно, Ибрагимка, воду Ракель Самуиловне, а вы раздевайтесь пока, и располагайтесь,– предложил ей уполномоченный и закрыл дверь.
Товарищ Незабудка огляделась и поняла, что за все свидания, что у неё были в Москве, у неё не было апартаментов скромнее.
Частный сектор, замызганные стены в потёках, видимо их отмывали от какой-то грязи, забитое досками окно, тусклая, ужасно одинокая лампочка под потолком, из мебели только старая железная кровать с пружинами и шарами на спинках. На кровати, утоптанный до состояния собачей подстилки, влажный матрас с грязной тряпкой из всех сил изображающей простыню. Больше в комнате ничего не было. То есть, вообще ничего.
– Да, – сказала Ракель Самуиловна, оглядывая эту старорежимную нищету,– это вам далеко не «Метрополь», во время колчаковского наступления. У меня в землянке было уютнее.
Но дело есть дело. Она сняла платье, повесила его в изголовье кровати, больше ей снимать было нечего, чулки, шляпку и туфли она решила оставить. Красавица осмотрела ложе любви, даже потрогала его пальчиком и очень стала сожалеть, что ей придётся к этому прикасаться телом. Но деньги-то были получены. Она вздохнула и достала из сумочки папироску, и ещё кое-что, что могло пригодиться, как ей казалось, в этой ужасной обстановке. Закурила, и стала ждать кавалера. Красавица кривила свои волшебные губы, морщила носик. Что за убожество, даже зеркала не было, чтобы она могла убедиться в своей безупречности. А ещё здесь воняло, и она не могла понять чем, чем-то то ли химическим, то ли гнилым, резким или может даже
тухлым, красавица стояла, курила и пыталась понять запах. И тут за дверью что-то звякнуло, словно таз жестяной уронили, послышались голоса. Товарищ Незабудка на цыпочках подошла к двери, изогнувшись своим волшебным телом, прильнула к ней ушком и стала слушать. Теребя папироску промеж пальцев. Слух у молодой женщины был прекрасен, и она отчётливо разобрала слова, что говорил за дверью шофёр Ибрагимка своим татарским говором:
– Хозяин, а хозяин, дай мне попользовать бабу, а? Тебе всё равно, а мне очень надо.
– У тебя ж есть баба, – с насмешкой отвечал товарищ Пильтус, – свою и пользуй.
– Э-э, моя не такая, у моей бабы зад от пола низко, и брюхо как у верблюда, совсем не так её люблю, а эта о-о… чак-чак медовый, смотрю на неё, и глаза сами плачут от любви.
– Бери, – милостиво даровал право на Ракель Самуиловну своему шофёру уполномоченный по закупкам.– Только не долго.
– Хозяин, – обрадовался Ибрагимка,– как долго, с такой бабой разве можно долго, с такой бабой всё будет один минут.
Товарищ Незабудка отпрянула от двери, и поняла, что предмет, который она носила всегда с собой, сегодня ей точно пригодится:
– Как говорил Пётр Ильич Чайковский своему концертмейстеру: Вот уж дудки! Шофёр в контракт не вписан! – Холодно сказала она и приготовилась отстаивать свои коммерческие интересы. – За Ибрагима придётся вам ещё раз раскошелиться, товарищ уполномоченный по закупкам.
Она снова прильнула к двери и услышала фразу, которая её сильно удивила, товарищ Пильтус повелел вальяжно, по-барски:
– Ты не забудь мне её побрить, после, как попользуешься. И как следует, а не как в прошлый раз.
– Уж не забуду, всё готово для бритья.– Обещал шофёр.– Будет гладкая как дыня.
– И смотри, чтоб не орала, у меня от их крика потом уши болят.
Глаза товарища Незабудки округлились: Это что, интересно, они собирались с неё сбривать, у неё и так, кроме как роскошных волос на голове, других волос не было. Какая ещё дыня нужна товарищу, уполномоченному по закупкам?
Она на цыпочках отбежала от двери, и села на мерзкую и влажную простыню, стала дрожащими пальцами доставать новую папироску.
«Что за чертовщина тут происходит,– думала красавица, и место это начинало нравиться ей ещё меньше,– что это за товарищ Пильтус такой, и зачем я ему нужна бритая? Что за пятна на стенах, что за потёки, почему тут так мерзко воняет?»
И тут дверь распахнулась, и перед ней во всей своей мужской красоте возник товарищ уполномоченный. Был он абсолютно наг, и на первый взгляд выглядел шикарно. Он вошел, встал в четырех шагах от кровати, опять руки в боки, демонстрируя свою мужскую стать и серьёзное, во всех отношениях, своё мужское достоинство. При других обстоятельствах Ракель Самуиловна не преминула бы возможностью рассмотреть всё как следует в его шикарном естестве, тем более, что она знала в этом толк, но сейчас ей было не до того. Она глядела на него, вглядывалась и не могла понять, что в товарище уполномоченном не так, в ушах что ли дело.
Всё вроде прекрасно, и мускулистая широкая грудь, и живот не брюхо, и ноги – столбы, заметьте, без варикозных расширений, но всё не то, всё не то! Что-то непонятное было в нём, другое, да и на груди, вдруг!.. Какое-то серое пятно, и не синяк, и не парша от грязи. Что за пятно? Не сифилис ли какой.
Красавица всё смотрела и смотрела на товарища Пильтуса, пока тот не спросил с вызовом:
– Ну, что вылупилась, никак боишься меня?
Ракель Самуиловна выдержала паузу, стряхнула пепел с папироски и вдруг встала и холодно произнесла:
– Товарищ, меня сам Борис Савинков в губы целовал, отправляя на акты, и те акты, товарищ, уполномоченный по закупкам табака, были совсем не половые, так что вы не волнуйтесь, я вас не боюсь.
– Не боишшшьсся? – С каким-то страшным придыханием переспросил уполномоченный. И добавил многообещающе. – Я бы на твоём месте боялссся бы. Кстати, бритость лобка твоего мне импонирует. Ссссвежжжо, как говоритссся, актуально.
– Спасибо за комплимент, – сухо сказала красавица, – а вот мне ваше хамское поведение не по душе.
– Ничего, потерпишшшшь, терпеть недолго осталосссс.
Его лицо вдруг… как поплыло, что ли, поехало в стороны, растягиваясь, или нет, не поехало, но только полные губы его вдруг вытянулись в полоску и исчезли, совсем. А рот его стал огромным, от уха и до уха.
«Господи, – вспомнила Бога марксистка Ракель Самуиловна, – что со мной, неужто отравили меня, но чем? Но когда?»
А из огромного рта ответственного работника Мосгосторга потекла тонкой струйкой чёрно-маслянистая жидкость. Потекла, потекла да не вытекла, вернее, вытекла лишь на ладонь и вдруг утекла обратно ему в рот, в пасть.
Как не шокирована была товарищ Незабудка увиденным, как не ужасно было её состояние, всё же рассудок красавицу не покидал:
– Не вздумайте это глотать, – насмешливо сказала она,– да и к доктору вам надо бы. На вас лица нет. Кстати, неплохая у вас кожа, я из точно такого ридикюль себе хочу купить.
– Шшутишь, ещщё, шшалава эсссеровссская! – Вдруг скатился на шипящую брань товарищ Пильтус. – Не буду я жжждать Ибрагимку, перебьётссся он, начну тебя шшшкуру потрошшшшить помаленьку.
При каждом его слове, снова и снова, из пасти вырывался чёрный, тонкий жгут, раздвоенный на конце, и тут же нырял в пасть обратно. Он поднял руку, и рука его была уже не рука, а лапа, с четырьмя пальцами и серая как будни в таёжной Чите. А на каждом пальце, вместо розового ногтя, чернел коготь орлиный.
И тут Ракель Самуиловна поняла, дальше тянуть нет смысла. Она сделала шаг назад и из чулка, с задней поверхности бедра, достала дамский шестизарядный «Браунинг», калибра шесть и тридцать пять миллиметров. Тихий щелчок оповестил всех присутствующих, что предохранитель снят.
– Иссспугать меня решила, шшшваль,– зашипел уполномоченный, увидав пистолетик.– Вот этим вот? Умел бы смеяться – смеялссся бы.
– Товарищ, вы много нюхали кокаина, как Айседора Дункан, поглядите, до чего он вас довёл,– холодно отвечала красавица.
И действительно, товарищ Пильтус был уже абсолютно сер, и весь покрыт какими-то пупырышками. Вот только глаза его были желты, нет, не желты, они были великолепного золотого цвета, со зрачками как у кошки, то есть от неба к земле. Он смотрел на неё этими красивыми глазами и видимо думал, что делать, или ждал когда появится Ибрагимка. В общем, нападать он не решался, даже когтистую лапу опустил, а вот искать решимости, бывшей террористке Незабудке Ракель Самуиловне, нужды не было, она всегда была решительной женщиной, и ждать Ибрагимку она не собиралась, да и прекрасно-золотые глаза товарища Пильтуса её вовсе не пленяли. Она понимала, что просто так отсюда её не выпустят.
В комнате раздался не сильный хлопок, тонко стукнула гильза о гнилую половицу, и сизый пороховой дымок повис между ними. Они смотрели друг на друга. Ракель Самуиловна была обнажена и прекрасна, а в груди у уполномоченного появилась малюсенькая чёрная дыра. Уполномоченный повернул и склонил на бок вытянутую голову, чтобы увидеть своим странным глазом дыру у себя в груди, из которой чёрно-зелёным изумрудом выкатилась капля. Капля выкатилась и замерла, а он поглядел на каплю, и снова кинул изо рта своего чёрный жгут, слизал каплю и глянул на красавицу. Уполномоченный готов был уже кинуться на неё, и кинулся бы, не выстрели она ещё раз. И ещё раз, и ещё! Ещё три пули впились ему в грудь. Но он не упал, а только остановился. Замер от такой подлой неожиданности. Видимо было с ним такое в первый раз. А Ракель Самуиловна ждала, что он вот-вот упадёт, очень на это надеялась, и приходила уже в отчаяние от того, что уполномоченный по закупкам табака так стоек, стоит себе и лижет дырки на груди своим чёрным языком.
Она поглядывала уже на дверь, но боялась повернуться к товарищу Пильтусу своей роскошной спиной, а тот, наконец, слизав все чёрно-зелёные капли со своей груди снова поднял на красавицу свои необыкновенно красивые глаза, собираясь шагнуть к ней. И тогда, понимая, что шансов у неё не много Ракель Самуиловна выпустила в него две последние пули. Одна попал ему в лицо, или уже морду, почти не произведя на него эффекта, а вот вторая попала ему в прямо под кадык, в горло. И это явно не пошло на пользу товарищу уполномоченному по закупкам табака. Он замер, хватая себя за горло когтистой лапой. Стал делать движения головой, словно сбросить хотел что-то с неё, стал глотать что-то с усилием, стал кружиться по комнате, показывая даме хвост, о котором она в ресторане и не подозревала.
Товарищ Пильтус был увлечён собой настолько, что Ракель Самуиловну вовсе не замечал, и она стала двигаться к двери, бочком, бочком, ни платья не надев, ни сумочки с большими деньгами не взяв. Она не думала, как ей быть дальше, и что делать с Ибрагимкой, ведь в пистолете у неё не было ни одного патрона. Она просто хотела уйти отсюда, и тут товарищ Пильтус замер, застыл, словно в спазме, вытянулся глядя в стену с грязными потёками, а когтистыми лапами своими словно пытаясь выдрать себе горло. А потом упал на пол, пружиня, словно шланг резиновый, и замер. Только лапы с когтями скрючились напоследок, да чёрный жгут языка из пасти вывалился.
Ракель Самуиловна глядела на него и от души надеялась, что больше товарищ уполномоченный уже не будет заниматься закупкой табака никогда. И её, признаться, напугал татарский говорок, удивлённого шофёра:
– Э-э, ты чего? Убила его что ли? Зачем убила, а?
Она глянула в сторону двери. Там стоял Ибрагимка с тазом воды в руках. На левой руке у него висела верёвка, в пальцах одной руки он держал ножницы, а в другой руке бритву. Брить значит пришёл.
– Совсем убила что ли?– Уже с возмущением воспрошал он. – До смерти? А? Зачем так, А? Сейчас я тебе, сюртук твой мама,… Сейчас я горло тебе перережу, за товарища Пильтуса.
А женщина стала перед ним во все своей красе, ничуть не стесняясь своей наготы, наставила на него пистолет без единого патрона и произнесла:
– Ну, попробуй, как говорили испанские рыцари во время реконкисты, чем больше мавров, тем больше добычи. Иди ко мне, мой татарский храбрец, ты уже решил, в какой мечети тебя будут отпевать?
– Э-эх,– сказал Ибрагим, с сожалением глядя в чёрный зрачок ствола,– такая красивая баба и такая злая. Нельзя быть такой злой, мужа не будет. Ну да ладно. Прощай.
Он исчез в двери, тут же послышался звук падающего на пол таза и быстрые шаги. Но Ракель Самуиловна не поверила, что шофёр сбежал, он, наверное, притаился где-нибудь в темноте, и ждёт её с бритвой в руке.
Она замерла и тоже стала ждать. И тут услышала, как на улице завёлся мотор «Паккарда» сладостно заурчал, и это красивое урчание стало растворяться в ночной тиши, и вскоре совсем растворилось. Ракель Самуиловна поняла, что теперь можно надеть платье. Она взглянула на уполномоченного по закупкам, он лежал на полу, уже заметно потемнев. И товарищ Незабудка поняла, что этому клиенту её услуги уже не понадобятся.
Красавица зачем-то не выпуская пустого «Браунинга» из рук, оделась, взяла сумочку, вышла в коридор, где обнаружила одежду товарища Пильтуса. Товарищ Незабудка была женщиной не только умной, красивой и решительной, так же она была ещё и практичной, она обшарила вещи товарища Пильтуса на предмет чего-нибудь полезного, и нашла там пару золотых, царской чеканки и большой флакон с дорогим кокаином. И больше ничего.