– Я не устраиваю туристический бизнес на смерти, господин Ластоон… Я не ищу ее, она сама меня находит, и я выясняю причины, которые ее вызывают. Это моя профессия.
– Смерть служит одним из источников вдохновения для художественного творчества.
– Как нарисованные саркофаги и белье на телах девушек?
– Я говорю об искусстве другого рода. На многих кладбищах есть пантеоны, мавзолеи и скульптуры, которыми можно восхищаться не меньше, чем при посещении музеев. Я занимаюсь тем, что показываю их.
Клаус кивнул и занес ответ в свой ноутбук.
– Тем не менее на этот раз вы обнаружили гробницы с пятью мертвыми девушками. Как вы объясните такое совпадение?
В глазах гида мелькнула тревога.
– Вы уже задавали мне этот вопрос… Я не имею никакого отношения к этим смертям, если вас интересует именно это.
– Тогда объясните мне кое-что, чего я не совсем понимаю… Почему вы остались там и позвонили на 112, а не ушли, ничего никому не сказав?
– Потому, что, если бы потом выяснилось, что я был там, ни один полицейский не поверил бы в мою невиновность.
– Значит, вы сомневались, уйти или позвонить нам?
– Каждый, кто занимается кладбищенским туризмом, стал бы сомневаться. Там были эти саркофаги с мертвыми девушками, понятное дело, что звонок в полицию тоже мог обернуться для меня проблемами.
– Хотите сказать, вы оказались не в том месте не в то время?
– Игра случая вещь загадочная. Человек не выбирает свою судьбу.
Инспектор изобразил на лице философскую мину.
– Выходит, случай предоставил вашему бизнесу бесплатную рекламу.
– Я не заинтересован в том, чтобы попасть в газеты. Мое дело водить туристов на кладбища, и все. Такой туризм теперь в моде. Хотя днем я работаю на одного из туроператоров и вожу обзорные экскурсии по Лейпцигу и Берлину.
– И всегда посещаете кладбище Зюдфридхоф?
– Не только это.
– Назовите другие.
– Одно из самых популярных – Хунле, особенно в это время года, когда могилы солдат Второй мировой войны покрываются золотыми и красными осенними листьями, – ответил Ластоон, ставший более словоохотливым, как будто его обрадовала возможность поговорить об этой более приятной стороне его работы и продемонстрировать свои исторические познания. – Кроме того, я довольно часто езжу в Прагу и в Берлин. На кладбище Доротеенштадишер похоронены Фихте, Гегель, Бертольд Брехт, Генрих Манн и многие другие гении. Людям нравится рассматривать их могилы. А на юге Берлина есть еще одно, которое привлекает множество туристов. Фридхоф Грюнвальд Форст – это старинное позорное кладбище, где хоронили только самоубийц. В конце XIX века в Берлине распространилась мода кончать жизнь, бросаясь в реку Хафель. Вам не случалось посещать какое-нибудь из этих кладбищ?
– Один раз я был на еврейском кладбище в Праге, – ответил инспектор.
– Что вас привело туда?
– Любопытство, я полагаю.
– Значит, между вами и моими клиентами не такая большая разница.
Клаус Бауман не выразил никаких эмоций по поводу такого сравнения.
– Как называют любителей ходить по кладбищам?
– В туристических проспектах их называют «некрологические туристы».
– Мне казалось, что некрологическими называют разделы в газетах, где публикуют сообщения о недавно скончавшихся людях.
– Такова этимология этого слова: некро означает «труп» по-гречески, а логия – «рассказ» или «сообщение». Язык с легкостью приспосабливается к новым социальным потребностям, – объяснил Ластоон.
– Похоже, вы принимаете меня за полного профана. Однако должен вас спросить, есть ли у вас официальное разрешение на организацию ночных прогулок среди могил.
– Конечно. Кроме того, у меня есть ключи от задних ворот некоторых кладбищ. Часть моего дохода отходит муниципалитетам.
– Что собой представляют ваши клиенты? – спросил Клаус.
– Люди всех стран, классов и полов. Вы были бы поражены, если бы узнали, насколько завораживающее впечатление способна производить смерть на людей, про которых вы бы никогда этого не подумали. Однако я никогда не беру в группу несовершеннолетних без сопровождения родителей.
– Понимаю.
На несколько мгновений напряженная атмосфера кабинета усугубилась тишиной. Клаус Бауман вспомнил свою дочь Карлу и тяжелые разговоры, которые вел с ней прошлой весной. Причиной послужили экстравагантные платья в стиле ренессанс, в которых она собиралась ходить на концерты групп дэтрока, принимавших участие в готическом фестивале, проходившем тогда в Лейпциге. На четыре дня в городе собрались тысячи фанатов с выбеленными лицами, наряженных в черные одежды, с вычурными прическами, загримированных под жутких персонажей или средневековых проституток. Клаусу пришло в голову: что, если его дочь – одна из них, а они с женой ничего об этом не знают?.. Но одна мысль о том, чтобы получить ответ на этот вопрос, заставила его содрогнуться. Подняв глаза на человека, сидевшего перед ним, он продолжил допрос.
– Господин Ластоон, вы имеете какое-нибудь отношение к субкультуре готов?
– Называть ее так означает принижать одно из наиболее креативных социальных движений последних лет. Многие из моих клиентов принадлежат к таким группам.
– Я спрашивал не об этом.
– У меня свое собственное представление о смерти и других темных сторонах, но не стану отрицать, готы мне по душе.
– Вы не подумали, что в тех трупах, которые вы нашли, есть нечто готическое?
Несколько секунд Густав Ластоон молчал, обдумывая ответ.
– Не совсем. Белье на девушках показалось мне слишком реалистичным, как в эротических журналах, ну, знаете… «Плейбой», «Пентхаус», «Мэн» и тому подобное. Но в нарисованных гробницах в виде шестиугольных саркофагов действительно присутствовал определенный готический мистицизм. Самый известный пример – гроб Дракулы. Саркофаг – это символ священного вместилища живой энергии, ее трансформации, метаморфозы и распада. Материальное пространство, где тела, разлагаясь, превращаются в бессмертную энергию космоса. В древности считалось, что саркофаг является источником жизненной силы и знания, которое из мертвого тела переходит к тому, кто ляжет в него живым. Но я бы сказал, что в настоящее время его больше связывают с идеей смерти, с чем-то темным и мрачным.
– Как кладбищенский туризм.
– Я бы сказал – как гробница, изображенная в трех измерениях, которую я обнаружил у монумента Битвы народов. Вы ведь это хотели знать, да?
Клаус Бауман сменил тон, придав голосу больше любопытства:
– Что вы знаете о монументе Битвы народов?
– Не так много, как другие туристические гиды.
– Назовите мне что-то такое, о чем вы не рассказываете своим клиентам на экскурсиях к башне.
Густав Ластоон нервным жестом тронул пальцем правую бровь, что не осталось незамеченным инспектором Бауманом.
– Я скажу, если вы выключите магнитофон и не станете никуда записывать то, что услышите.
Любопытство Клауса возросло до предела. Он выключил магнитофон и убрал руки с клавиатуры ноутбука.
– Во времена нацистского режима существовало тайное общество офицеров СС, которые совершали в крипте башни оккультные ритуалы.
Клаус Бауман разочарованно откинулся на спинку своего кресла.
– Эти легенды мне известны.
– Я говорю не об исторических фантазиях, а о том, что представляет угрозу для мира.
На миг инспектор Бауман подумал, что допрашивает сумасшедшего, помешавшегося на апокалипсисе. Но следующие слова Густава Ластоона снова заставили его заинтересоваться.
– Вы не поверите, но это тайное общество до сих пор существует, под тем же названием и с теми же эзотерическими ритуалами, как тогда.
– Откуда вы знаете?
– Около года назад я познакомился с группой байкеров, которые состояли в подпольной неонацистской организации. Эта банда – точная копия настоящих тайных национал-социалистических обществ, о которых никто не знает и даже не подозревает. Но мне удалось кое-что узнать.
– О чем именно?
– О военизированной организации, вооруженной пистолетами и штурмовыми винтовками, существующей на всей территории Германии и управляющейся из Лейпцига тайным обществом «Стражи смерти». Так же называются гигантские средневековые рыцари, установленные на внешней стороне купола монумента Битвы народов. Нацистские боги снова направляют свои мечи против человечества.
Клаус Бауман приподнялся на стуле и, опершись локтями на стол, пристально посмотрел в глаза гида. Выждав несколько секунд, он спросил:
– Вы думаете, что смерть пяти девушек имеет какое-то отношение к этим богам?
– То, что я увидел сегодня утром перед башней, выглядело как языческий ритуал, посвященный смерти.
– У меня тоже возникло такое ощущение, когда я увидел трупы девушек.
– Значит, вы сами можете сделать выводы.
– Скажите, вы еще продолжаете общаться с той бандой мотоциклистов?
– Я задавал слишком много вопросов, и они перестали со мной разговаривать.
– Как называется банда и где они собираются?
– Возможно, мне не следовало о них говорить. Они очень агрессивны и опасны.
Взгляд Клауса потеплел, выражая доверие к своему собеседнику.
– Об этом никто не узнает, можете быть уверены, – сказал он.
– Эти мотоциклисты никогда не встречаются в одном и том же месте и, чтобы остаться незамеченными, стараются затеряться среди других людей, начиная от скинхедов и кончая финансовыми воротилами. У них нет никакого специального названия, как у других открытых клубов города, где я состоял. Между собой они используют аббревиатуру «ЧВ», что означает «Честь и верность», взятую из речи рейхсфюрера СС Генриха Гимлера, в которой тот уверял, что его честь состоит в верности Гитлеру и национал-социализму.
– Вы можете назвать кого-нибудь из членов этой банды?
– Я не хочу впутываться в это дело, иначе могу оказаться повешенным в каком-нибудь парке на окраине города с признаками самоубийства.
Клаус Бауман провел рукой по лбу, покрывшемуся испариной.
– Хотите вы или нет, господин Ластоон, но вы уже впутались. Назовите мне кого-нибудь из них.
– Я знал только одного, он учился вместе со мной на историческом факультете, но бросил учебу и стал работать в мастерской по ремонту мотоциклов. Пару лет назад мы случайно встретились на байкерском слете Элефантентреффен, который проходит каждую зиму в долине Ло, и он предложил мне присоединиться к своей группе. Его имя Эрнст Хессен, но все зовут его Флай.
– Он живет в Лейпциге?
– Когда я видел его последний раз, это было так, но сейчас не знаю.
– Опишите его внешность.
– Он мой ровесник, среднего роста, но очень крепкий. Похож на кикбоксера, нос немного свернут вправо, волосы светлые, очень короткие, руки и шея мускулистые, покрытые татуировками. Носит штаны и короткую куртку из черной кожи. Не знаю, что еще можно сказать.
В глазах Клауса Баумана отразилось смятение. Не прошло и часа с тех пор, как они с комиссаром вспоминали о скандале, связанном с расследованием убийств, совершенных неонацистской группой НСП. И вот теперь кладбищенский гид, сидевший напротив него, говорит о военизированной организации, которая охватила всю Германию, управляет ею тайное нацистское общество под названием «Стражи смерти», предположительно связанное с монументом, где были обнаружены трупы пяти девушек. Впрочем, возможную связь с криминалом, в которую Клаус Бауман почти совсем не верил, тоже нельзя было исключать.
После долгой паузы инспектор выдвинул ящик своего стола, достал четыре экземпляра комиксов, найденных при осмотре квартиры Густава Ластоона, и положил их на стол перед свидетелем.
– Ваши? – спросил он.
– Бросьте! Вы же не думаете, что я имею что-то общее с нацизмом! Это всего лишь графические рассказики из моей коллекции. Я читал и собирал комиксы всю свою жизнь и до сих пор читаю и собираю их. А эти журнальчики даже не немецкие.
– Поясните.
Густав Ластоон взял один журнал в руки.
– Видите этот заголовок? – спросил он, показывая титульный лист комикса с неизвестными Клаусу пятью буквами, расположенными над цветным рисунком с двумя красотками в высоких армейских сапогах, обтягивающих брюках, военных куртках из черной кожи и нарукавных повязках с нацистской свастикой, которые пинали стоявшего на коленях американского солдата. Потом гид добавил: – Это слово написано на иврите и означает «шталаг». Так назывались нацистские лагеря для военнопленных, захваченных во время Второй мировой войны. Но эти комиксы создавались израильскими художниками в семидесятые годы. Их издавали только в Израиле и выдавали за переводные порнокомиксы, привезенные из Соединенных Штатов. После того, как они вышли, их почти сразу запретили. С тех пор они не переиздавались. Поэтому они очень высоко котируются среди коллекционеров, и я храню их, так как они дорого стоят. Надеюсь, вы мне их вернете? Вам они совершенно ни к чему.
– Я оставлю их у себя всего на несколько дней.
– Пожалуйста, берегите их. Мне бы не хотелось, чтобы их заляпали кофе или чтобы с ними еще что-нибудь случилось.
Инспектор понял, что хотел сказать кладбищенский гид. Он сунул комиксы в ящик стола и решил продолжить выяснение обстоятельств обнаружения трупов.
– Вернемся к нашим баранам, господин Ластоон. Что вы делали у памятника Битве народов этим утром, перед тем как позвонили на 112?
– У меня там была назначена встреча.
– С пятью мертвыми девушками?
– Я уже отвечал на этот вопрос. Сколько раз можно спрашивать одно и то же?
– Вы слишком расплывчато отвечаете на вопросы.
– Как меня спрашивают, так я и отвечаю.
– Можете мне сказать, с кем вы собирались встретиться?
– Полагаю, что это молодая англичанка или американка, которая с трудом могла связать два слова по-немецки.
– Какова цель встречи?
– Профессиональная.
– Какой вид туристических услуг вы предоставляете в шесть часов утра?
– Обычно никакой. В это время я не работаю, но я сделал исключение.
– Когда и как вы познакомились с этой девушкой?
– Она позвонила мне на мобильный вчера утром около одиннадцати. Можете проверить список входящих вызовов, – буркнул Густав Ластоон.
– Что точно она говорила?
– Она хотела посетить кладбище Зюдфридхоф перед рассветом. Я ей объяснил, что это невозможно. Как я уже говорил, днем я вожу обзорные экскурсии по городским памятникам на микроавтобусе для другой компании, с которой я сотрудничаю. Мои ночные экскурсии начинаются ровно в полночь.
– Тогда почему вы согласились?
– Она предложила за посещение тысячу пятьсот евро.
Клаус Бауман совсем не думал в этом направлении и мысленно упрекнул себя за это.
– Она приехала и заплатила?
– Она заверила, что приедет раньше меня и оставит деньги под камнем сбоку от входа в монумент…
– И оставила?
Густав Ластоон сунул руку в потайной кармашек, скрытый под лацканами пальто, и, вытащив три аккуратно сложенные пополам купюры по пятьсот евро, положил их на стол.
– Они лежали там, где она сказала. По телефону девушка очень настаивала, чтобы я их взял. Она сказала, что приехала издалека, чтобы оказаться на этом кладбище в Лейпциге на рассвете. И это должно произойти именно в эту ночь.
– Она объяснила, почему это ей так важно?
– Она сказала, что это связано с черной луной.
– С черной луной?
– Да, это такая лунная фаза, которая наступает перед тем, как луна снова начинает становиться видимой. Для некоторых эзотериков это знаменует собой магическое обновление, и они устраивают действа и ритуалы, не менее важные, чем на Хеллоуин.
– Вы знаете какой-нибудь из этих ритуалов?
– Их каждый может найти в Интернете: свечи, какой-нибудь напиток, наркотики, – он изобразил пальцами рук кавычки, – заклинания, танцы, иногда секс.
При упоминании наркотиков и секса Клаус Бауман встрепенулся. Скоро будут готовы результаты токсикологической экспертизы трупов, и он сможет узнать причину смерти девушек. Комиссар с самого начала высказался, что считает наиболее вероятным ключом к этому делу нелегальную торговлю сексом и наркотиками, и Клаус опасался, что выяснение возможной причастности мафиозных сетей из Германии, Чехии, Польши и даже России превратит его расследование в громоздкую неразрешимую головоломку. Нет, сказал он себе. Выбор места преступления и его сценография – все это говорило в пользу ритуального убийства, а не мафиозной разборки. И все же Клаус не хотел торопиться с выводами. Пока нет.