* * *
День был дождливый, ветреный, черно-белый. До метро Макаров с Женькой ехали в полупустом автобусе, затем зашли в такой же вагон, сели у крайнего выхода.
А с противоположной стороны успел вскочить в уже закрывающуюся дверь высокий человек в темных очках и с палочкой в руке. Он медленно пошел по проходу, с завыванием обращаясь к пассажирам:
— Граждане, кто может, помогите чернобыльцу! Я потерял зрение в результате взрыва атомной станции, и государству нет до меня никакого дела. Одна надежда — на отзывчивость русского сердца, на доброту россиянина. Не прошу много — лишь на пропитание и лекарства…
Макаров полез за кошельком, но сказал негромко, так, чтоб услышал лишь Женька:
— Врет все, конечно. Шустро он в вагон забежал, так слепые не бегают. Но тысяч пять дам.
— Погоди, Олег Иванович, не спеши. Я тебя познакомлю с этим Гомером.
Полковник недоверчиво взглянул на Зырянова:
— Шутишь?
— Не шучу.
— Ну ты даешь! Первый раз в столицу-матушку прибыл, а успел и с бандитами, и с торгашами, и с нищими перезнакомиться. Коммуникабельный ты человек, Женя.
— Да уж какой есть.
Слепой подошел к двери, ожидая очередной остановки, повернувшись спиной к Макарову и Женьке.
— Возьмите у меня деньги, товарищ, — сказал Олег.
Слепой не шелохнулся.
Женька встал, подошел к нему:
— Ладно, танкист, или как там тебя, не вороти морду. Камуфляж снял, нас не позоришь — и то хорошо.
Проситель милостыни просипел:
— Ну все, выйдем — заплачу, сколько надо.
Макаров тронул Женьку за рукав:
— Не заводись. Поживем немного без приключений, а то не скоро в деревню попадем.
— Все нормально, командир, — ответил Зырянов. — Я только хотел гражданина проинструктировать. Раньше он играл роль солдатика и не знал, что такое «Фагот». Теперь хочу спросить: какие конкретно лекарства нужны облученному человеку? Ведь спросит же кто-то.
— Отцепись от меня, а? — проныл парень. — Что я тебе плохого сделал?
— Дурной пример показываешь, — неожиданно зло сказал Женька. — Оказывается, и так можно существовать: ходить и попрошайничать. Может, и займусь этим. На пару с тобой ходить будем, а? Людям головы морочить, доказывать им, что есть еще те, которые и хуже живут.
Вагон еще не остановился, а старый знакомый Зырянова уже стал тыкаться в дверь, как муха в стекло. Лишь только створки открылись, он выпрыгнул, испуганно оглянулся на Женьку и поспешил к эскалатору, расталкивая прохожих.
Макарову показалось, что его старлей сейчас помчится следом за этим типом, и он тоже быстро встал, взял Женьку за локоть:
— Нам на следующей выходить… Ты чего-то, смотрю, опять разволновался. Ну насшибал мужик на бутылку, и черт с ним! Тебя чего это беспокоит?
Зырянов внимательно посмотрел на него:
— Командир, думаешь, я шутил, да? Если, как ты говоришь, сниму погоны, тоже таким стану. А почему бы и нет? «Государству до меня никакого дела, одна надежда — на отзывчивость русского сердца»… Все подходит.
— Хватит молоть ерунду, Женя. Напрасно я тебе с утра налил. Что ли, мы жить по-людски не сможем?
— Олег Иванович, а мы до этого по-людски жили, там, в Чечне? Там себя подставляли, а зачем? Что тут от наших потерь изменилось? Врут и предают. Всех бы их в ту бойню окунуть, как в дерьмо…
Женька говорил уже не шепотом, на них стали оглядываться, в чужих глазах были жалость и боязнь.
— Порядок тут, командир, навести надо…
«Да, — подумал Макаров, — увозить отсюда Женьку надо, и как можно быстрее. По сути дела, он еще пацан — ну что такое двадцать три года? Многое видел, многое пережил, ему бы душой отдохнуть, реабилитационный курс пройти, а тут — такое… Зырянов приехал к командиру вроде как в гости и за помощью, а выходит, что получил новые боевые задачи. И продолжает воевать».
— Наша остановка, Женя.
Магазин никуда не денется, решил Макаров и повел Зырянова прогуляться по старому парку. Дождь шелестел по распластанной на земле листве, струился серебром по темным стволам лип. У пустых скамеек возились синицы, искали еду. Белка застыла на ветке, любопытными глазами следя за единственными прохожими, бесцельно бродящими по мокрым аллеям.
Но цель у Макарова была, и он, как ему показалось, достиг ее. Женька оттаял, успокоился, даже заулыбался. Когда наконец зашли в магазин, он, пока Макаров выбирал одежду для сына, накупил целый мешок игрушек.
— Куда столько? — удивился Макаров.
— А мы с Олежкой твоим играть будем, вдвоем. Какие еще на сегодня вводные, командир?
— Пассивный отдых перед завтрашней дорогой. В ванной попаримся, телевизор посмотрим, газеты почитаем…
— Водочки попьем!
— Не без этого. И пораньше ляжем спать. В семь утра надо уже быть на Киевском вокзале.
Газет Женька так и не почитал. Перекусив на скорую руку, принялся крутить телефонный диск.
— Алла, чувствую, что я еще часа на два нуждаюсь в постельном режиме… Нет, лучше без уколов, но если ты настаиваешь…
Положил на аппарат трубку, взглянул на Макарова, потирая шею:
— Олег Иванович, я отлучусь на вечерок, а?
— Тут я тебе не командир, Женя.
Он сказал только это, не задал никаких вопросов, но Зырянов решил раскрыться сам:
— Понимаешь, Олег Иванович, мы с тобой еще наговоримся, и тут, и в деревне, а вот с женщиной… Я же только руку потерял, а не чего-нибудь другое. Домой вернусь — там с бабами напряженка: село есть село. Ты не ругай меня, ладно?
— Только не задерживайся, подъем ранний будет, чтоб на первый автобус успеть.
— В десять вечера буду сидеть уже вот на этом стуле. — Он помолчал, потом добавил: — Знаешь, она постарше меня, красивая и не врет вроде. О чем думает, то и говорит. Ты встречал таких женщин?
— А ты?
— Что я? У меня еще жизненного опыта в этом деле маловато. Вот пойду его набираться.
* * *
— Почему ты все время пытаешься спрятать от меня правую руку? Ну что ты ее в простыню зарываешь? Там кожа должна дышать, понимаешь?
Женька присел на кровати, повернувшись к лежащей Алле все же левым боком.
— Я думаю, тебе неприятно смотреть на это…
— Господи, вот уж не думала, что ты можешь комплексовать. Мне казалось, что офицеры этой болезнью не страдают.
— Я уже не офицер.
Алла легко соскочила с кровати, подняла с ковра свою одежду, начала одеваться.
— В плане секса ты офицер, и еще какой!.. А насчет «приятно-неприятно»… Дня через два ко мне приезжает один из тех, чьи бритвы в ванной лежат, Марк Геннадьевич. Так вот, как только он порог квартиры переступает, я его посылаю сразу под душ. От него потом за километр разит. И я ему об этом прямо говорю. «Доплачивайте, — говорю, — за вредность». И он духи покупает и только смеется на мои слова. А ты… Женя, у тебя боевая рана, а это совсем не уродство.
Уже в трусиках, бюстгальтере она вопросительно взглянула на Зырянова:
— Так, какая у нас дальнейшая программа? Идем на кухню готовить ужин? Тогда я халатик надеваю. А если хочешь прогуляться…
Женька щелкнул по циферблату:
— Мне бежать надо.
— Я выйду с тобой, провожу. Подышу свежим воздухом: там подмораживать начало.
В лифте она спросила:
— Ты чего скуксился? Был все время веселеньким, а теперь нос повесил?
Зырянов кисло улыбнулся:
— Представил тебя в постели с этим потным и старым Марком. Он ведь старый, если ты его по отчеству зовешь?
Алла весело засмеялась:
— Вот в чем дело! Ну, во-первых, я никогда с ним не спала, он уже перезрел для этого, только кайф ловит, когда я по комнате бегаю в халатике с разрезом от бедра и в декольте до пупка. Я с ним в театры хожу, кормлю его, рубашку могу постирать… Это все, Женечка, во-первых, а во-вторых, тебя моя жизнь не должна огорчать! Не дай бог, мы почувствуем какую-то обязанность друг перед другом, утратим независимость… Лично я этого не хочу, честно тебе говорю.
В город действительно пришел морозец: лужи сковало льдом так, что по ним можно было скользить. Звучно, будто они фанерные, ломались под ногами листья. Небо очистилось от туч, предвещая усиление холода.
— Алла, ты замерзнешь. Возвращайся домой.
— Наоборот, я хочу, чтоб ты садился не на этой остановке, а на следующей. Пройдем аллеей, поговорим. С тобой, кстати, интересно говорить…
Но поговорить они не успели. Едва зашли в темное, без фонарей, пространство, как прямо по глазам ударил мощный луч фонарика.
— Она? — спросил чей-то голос.
— Она. Барсукова.
Первый голос продолжил:
— Кавалер может… нет, должен уйти, а к даме у нас несколько вопросов.
— Ты их знаешь? — тихо спросил Аллу Зырянов.
Она покачала головой, а вслух за нее ответил все тот же грубоватый, с ленцой, голос:
— Она нас не знает и никогда не узнает. А ты, товарищ или господин, катись отсюда. Неужели я что-то неясно сказал?
— Новак, — раздался голос третьего, справа от Женьки. — Это же однорукий, которого мы на складе мутузили. Точно, он!
— Попридержи язык, — недовольно произнес тот, кого назвали Новаком. — Но если это так, то все становится на свои места. По крайней мере, я теперь знаю, о чем докладывать шефу. Отведите в сторону этого субчика, у меня к нему вопросы во вторую очередь будут, а сейчас я побеседую с этой б…ю.
Женька ударил наугад, просто резанул тяжелым ботинком тьму повыше фонаря, туда, где, по его расчетам, должна находиться голова. Если бы он ошибся, то, конечно бы, фраернулся — потерял равновесие, на скользкой земле мог даже упасть. Но ботинок четко приложился к чужой морде, луч света подпрыгнул, потом спикировал и затух. Но тотчас зажглись еще два фонаря, уже с боков. Женька, набычив голову, метнулся вправо. Есть! Угодил лбом в чью-то грудь, противник со сбившимся дыханием даже не вскрикнул, рухнул на спину.
Но кто-то невидимый уже схватил за плечо и Зырянова, сейчас надо ждать удара… Вернее, не надо ждать! И он сгруппировался, подпрыгнул как мячик, развернулся в воздухе, ударил одновременно двумя ногами в чей-то живот, оттолкнулся от него, как от батута, сделал в воздухе сальто, приземлился метра за два от противника, ухитрившись остаться в вертикальном положении.
Но лучи двух фонарей тут же опять поймали его на скрещении.
— Новак, что с тобой? — раздался голос.
Под Новаком затрещали промерзшие листья, он вставал с земли.
— Ну ладно, — сказал он. — Если так, то и мы будем говорить с тобой по-другому.
— Подойди, поговорим, — ответил Женька.
— Где эта, Барсукова, не сбежала? — спросил кого-то Новак.
— Нет, мы ее под «перышком» держим. Дернется — лезвие как раз в горло войдет. А этот однорукий что-то потерял, когда прыгал.
Свет опустился, пробежал по аллее, остановился на никелированном пистолете.
Тотчас рука невидимого Зырянову Новака подняла оружие.
— Хорошая игрушка! И как раз вовремя найдена. Ты, хрен однорукий! Я бы тебя оставил в живых, даю слово. Но на меня еще никто не поднимал руку.
— Я на тебя ногу поднял, — поправил говорившего Зырянов.
— Заткнись! А поговорить хочешь — скажи лучше: ты о Рамазане узнал от Лаврентьева, да? Мне надо выяснить, кто тебе разболтал о Рамазане. Не узнай мы тебя, то поговорили бы об этом с Барсуковой, — не слышала ли она ничего существенного от своего дружка новокузнецкого, вдруг он при ней с тобой болтал? Но раз ты — вот он, то все понятно. Случайностей в таких делах нет. С тобой мы сейчас потолкуем, а девочку… Эй, отпустите ее, пусть катится куда хочет.
Да, подумал Зырянов, будет хорошо, просто замечательно, если Аллу отпустят. Этим ему развяжут руки… Руку то есть. Ударная у него левая, но все же очень жаль, что нет правой. Он бы показал этим сволочам… Да и покажет, только бы знать, что от этого не пострадает Алла. Можно будет попробовать и уйти: темень, деревья…
Глухой хлопок раздался там, где стояла Барсукова, и тотчас хриплый натужный стон сопроводил его, под падающим телом зашелестела ломающаяся трава. Новак вскинул пистолет в сторону Женьки, пытаясь рассмотреть, что происходит там, где стояла Алла. Фонарь опять был в его руках, и Женька пошел на этот свет, чуть боком, пританцовывая, готовя для удара ногу.
— Стой! На месте стой! — заорал Новак.
Женька хорошо видел освещенный ствол, направленный в его лицо, но шага не сбавил.
— Получай! — заорал Новак.
Вспышка направленного взрыва на миг осветила все вокруг. Зырянов был готов к этому и успел увидеть все, что его интересовало. Стоит Алла, рядом с ней валяется на земле человек, еще двое — чуть в стороне, закрылись ладонями от слепящего света.
Женька подскочил к Барсуковой, схватил за руку, увлек за собой:
— Бежим, пока не очухались.
Побежали сначала по аллее, потом свернули к жилым домам.
* * *
В десять вечера Зырянов домой не вернулся. Макаров, уже начиная волноваться, стоял у темного окна, смотрел на улицу.
Он обещал Лесе приехать через три дня, но недобрые предчувствия подсказывали ему, что и завтра поездка в Калугу не состоится. Если Женька к утру не объявится, он, конечно, из Москвы не уедет. Парень, судя по всему, на пределе, нельзя его сейчас терять из виду…
И тут раздался телефонный звонок.
— Олег Иванович, это я.
— Что случилось, Женя?
Даже по короткой реплике Зырянова Макаров понял, что что-то там произошло.
— Нужен твой совет, Олег Иванович. Мы не можем подъехать к дому, боюсь «хвоста»…
— «Мы» — это как понять?
— Выйди к трассе, мы остановимся правее троллейбусной остановки. Синие «Жигули». Будем там минут через десять, при встрече все и расскажу.
Машина уже стояла в обусловленном месте, когда Олег вышел к шоссе. За рулем сидела эффектная женщина, изо всех сил старающаяся казаться спокойной, но даже короткое свое имя она произнесла с дрожью в голосе:
— Алла.
Зырянов располагался на заднем сиденье, туда же влез и Макаров:
— Что у вас за чепе, ребята?
Рассказывал один Женька, женщина сидела молча и смотрела то в лобовое стекло, то в зеркало заднего вида.
Увернувшись от ножа, первый выстрел из газового пистолета сделала Алла. После этого нажал на спусковой крючок Новак и получил заряд в грудь и лицо, что с ним сталось, неизвестно. Алле домой возвращаться опасно, адрес ее известен тем, кто поджидал женщину на аллее.
— У вас нам тоже появляться нельзя: я и так вашу квартиру засветил, а если еще и знакомая Лаврентьева туда нагрянет…
— Машину угнали, что ли? — спросил Олег.
— Нет, это моя, — ответила Барсукова. — Она стояла у дома, мы вернулись, сели и…
Макаров помолчал, потом задал новый вопрос:
— Вас на работе не бросятся разыскивать, если вы исчезнете на несколько дней?
— Нет, мне надо только позвонить и предупредить.
— Там есть телефон, — сказал Макаров.
— Где это — там?
— У меня на даче. Женя, разворачиваемся и поехали.
— Это не так далеко от Москвы, да?
— Мне кажется, чем дальше, тем лучше.
— Нет, командир. Мне в столице поработать надо. Понимаешь, из-за меня мужик пострадает, Лаврентьев Игорь Викторович.
— Хороший человек?
Женька вспомнил никелированный пистолет, покачал головой, но ответил так:
— Каким бы ни был, но я его вроде как подставил, получается. И с Рамазаном, таким образом, мне все равно встречи не избежать. Еще не знаю, что ему скажу, подумать надо, но коммерсанта нельзя оставлять под ударом, командир.
Макаров был категоричен:
— Значит, так. С дачи ты носа не высунешь. Договорились? Фамилию твоего друга я запомнил, сам о нем с кавказцем поговорю.
— Олег Иванович, лучше бы тебе не впутываться в это дело. И потом, как же Калуга? Тебя Леся ждет, сын.
— Сын ждет, когда я воевать закончу. А тут, видишь, какое дело…
«Жигули» затормозили, поплыли по скользкой дороге застывшими на тормозах колесами. В свете фар было видно, что впереди остановился автобус, из него выскочили пассажиры: мужчина, женщина и ребенок. Взявшись за руки, побежали через трассу, к проселочной дороге. На указателе было написано: «Дер. РЕПКИНО. 2 км».