Обрадованные партизаны сосредоточивают огонь по мосту.
Капитан что-то кричит солдатам. Те бросают вторую машину и громоздятся на первую.
Капитан открывает крышку мотора второй машины и бросает туда ручную гранату. Через четыре секунды с грохотом рвется из мотора вверх столб дыма и пламени. Мотор взорван.
А завод… пылает.
5. Новый партизан
Японцы уехали.
Партизаны стягиваются к заводу. Приходит штаб. В стороне в одном белье стоит печальный старик, хозяин завода, и уныло смотрит на пожарище.
— Серков! — говорит Воскин, — выдай старику обмундирование.
— Да, да, товарищ Воскин, — тихо говорит старик — оденьте меня и… дайте мне винтовку. Мне теперь делать нечего… Останусь у вас.
— Дело! — смеется Воскин, — из буржуев да прямо в партизаны… Ловко.
Глава 24-ая
В ТУМАННОЕ УТРО
1. Японцы едут
По ровным волнам Японского моря бесшумно скользит крейсер.
Дым над трубами точно повис. Чуть слышный ветерок вяло колышет повисшие на фок-мачте флаги…
А на крейсере шесть двенадцати-дюймовых пушек. Две стальные башни с четырнадцатидюймовыми жерлами дальнобойных. Два зенитных орудия тупыми клювами вверх. Сам крейсер окован сталью и на нем 1.515 штыков японской армии.
Это — «Микасо».
…Мирно дремлют прибрежные сопки. Утренний туман окутал их нежной паутиной сна.
А там, где сопки тонут в тумане, — небо серое, мутное, нависшее над миром, как тяжелый свинцовый колпак.
Ильицкий влетает в ателье Танго.
— Ольга тут?
— Сейчас только ушла, сказала — домой. Ильицкий за ней. Догнал.
— Что случилось? — Ольга с явной тревогой.
— Надо сейчас же известить Штерна. На Ольгу и Тетюхэ идет «Микасо». Нужно предупредить находящихся там товарищей, организовать связь…
— Я поеду!
— Тебе нельзя. Тебя могут узнать. Пусть кто-нибудь другой поедет, но не откладывая, сегодня же.
— Хорошо!
2. Заговор мести
Баронесса опускается в кресло. Две резкие складки сдвинутых бровей. Затем встает и направляется в кабинет, к телефону.
— Квартиру полковника Эвецкого.
— Слушаю!
— Мне только-что сообщили, что в штабе имеются сведения о местонахождении Либкнехта.
— Баронесса!.. При всем уважении к вам, я должен отказать в любой вашей просьбе, касающейся Либкнехта. История с его назначением мне стоила слишком много, и только чувство к вам…
— Полноте, полковник! Я совсем не собираюсь просить что-нибудь для него. Скажите только, что вы собираетесь с ним делать.
— То, что заслуживает провокатор. Виселицу или, в лучшем случае, пулю.
— Вы правы, полковник. Но, если для вас важна только смерть его, то и я могла бы участвовать в этом акте возмездия.
— Я вас не понимаю, баронесса. Что вы хотите предложить?
— Я пришлю вам труп Либкнехта так же скоро, как вы сделаете это сами. Скажите только, где я могу его встретить.
— Баронесса! Вы толкаете меня на новое преступление. За поимку Либкнехта я отвечаю своей головой.
— И моей, полковник! Но я была бы больше рада видеть их вместе живыми…
— Баронесса!.. Я ваш слуга.
3. В расставленные сети
«Микасо» подошел.
Бабахают пушки. Наугад щупают в сопках местонахождение партизан.
А партизаны в надежном месте. Снарядам не достать.
— Скорей бы нам помощь, — угрюмо Серов.
— Да, нашими силами с крейсером не справиться, — говорит Сонькин, старый вояка. — Только в сопках сидеть. Долго ли.
…А японцы на берегу уже хозяйничают. Рубят лес — строят бараки и укрепления.
Либкнехт уже вторую неделю как из Анучина. Послан Штерном для организации связи. Безуспешно пытается ободрить повстанцев. Несколько раз сам делал разведки, отправляясь к самому берегу, к японскому крейсеру «Микасо»…
Однажды…
— Либкнехт, ты?
Либкнехт смотрит: знакомый офицер. Где-то он его видел. Кажется, у Семенова в штабе.
— Что ты здесь делаешь?
— Я — по разведке, а ты?
Либкнехт понимает, какую роль он должен играть. Но неужели этот не слышал и не знает про его проделки у Розанова. На всякий случай:
— Я тоже тут по делу, от штаба.
— А! Хорошо, что встретились. Зайдешь ко мне?
Либкнехт соображает. Радушие офицера, непринужденность… здесь его вряд ли кто-нибудь знает… И как раз удобный случай выведать кое-какие нужные сведения.
— Хорошо, зайду! Только вечером.
Офицер дает ему адрес, и оба расстаются.
Офицер заходит в плохонькую гостиницу и звонит кому-то по телефону.
— Исполнено!
— Когда? — спрашивает женский голос.
— Сегодня вечером.
— Хорошо. За расходы получите.
4. Смерть Либкнехта
И вот вечером Либкнехт в маленькой каюте офицера. Рассказывают о своих похождениях. Пьют. Офицер невзначай:
— …Когда я гостил у баронессы Штарк…
— Как, ты знаком с баронессой?
— Немного! Вот тут маленький подарок от нее.
Из стенного шкафика он вынимает роскошно переплетенный альбом.
— Полюбуйся, а я немного покину тебя.
Офицер выходит. Либкнехт раскрывает альбом. Глаза его заволакиваются томной дымкой.
…На сорока листах альбома снимки баронессы. Только ее. Глаза улыбающиеся, задорные, злые, коварные… Губы страстные, надменные, гордые, кроткие… Сама она вся манящая, зовущая…
Как грустно ему стало! Томительно грустно. Или это от выпитого вина…
Нет, нет. Это просто запах его любимых чайных роз, приятный, одуряющий. Кто их тут принес?
Он наклоняется к огромному букету, стоящему на угловом столике, глубоко вдыхает аромат цветов, но вдруг… глаза его ширятся. Там карточка:
Баронесса Глинская фон Штарк
И на обороте: «Либкнехт — любимый. Ты умрешь. Жди меня».
Что это? Что это значит? Отчего так долго не возвращается офицер? Отчего так душно в каюте?
Либкнехт к дверям. Заперты.
Ловушка! Да, да.
Что-то тяжелым кольцом сжимает сердце. Здесь душно, душно!
Либкнехт к окну. Закрыто. Бьет кулаком в стекло — ставни закрыты.
Душно… душно…
Он падает на диван. Хочет встать, — не может. Томит слабость в ногах… Кровь, как раскаленная лава, клокочет в жилах.
Смотрит, и крик вырывается из его уст: в дверях — баронесса.
В ее руке сверкающий сталью кинжал. Она приближается к Либкнехту и смотрит в упор в его глаза.
Чрез стиснутые зубы одно слово, тяжелое, как гиря, падает в сознание Либкнехта:
— Изменник!
Либкнехт не может шевельнуть ни одним мускулом. Тело парализовано каким-то дьявольским снадобьем, которое он, вероятно, выпил вместе с вином. Он только чувствует, как острый клинок кинжала прикасается к его груди. Как огнем, обжигает ее боль, и клинок врезывается все глубже и глубже…
Баронесса вскакивает. Платье ее обрызгано кровью. Конвульсивно дрожащими губами она припадает ко лбу Либкнехта.
Глава 25-ая
БАЛЛАСТНАЯ СОПКА
1. Горный батальон
Над станцией Евгеньевка нависла темная ночь.
Поселок спит.
Но в стороне от вокзала, на запасном пути, слышатся сдержанная возня и легкий шум.
Вокруг длинного и мрачного эшелона быстро шныряют японцы и почти бесшумно выгружают из вагона лошадей, снаряды, патроны… С платформ скатывают орудия.
Это вновь прибывший батальон горного полка.
В японском штабе небольшое заседание.
Командир батальона майор Нао-Кайша дает задания командирам рот.
— Эти дураки, очевидно, решились принять бой, — говорит майор — тем лучше… Мы их разобьем, не отходя далеко от линии. В дальнейшем нам уже будет легче.
— Отлично.
Офицеры довольны.
— По собранным сведениям партизаны не очень держатся за центр и не очень его укрепляют… Я говорю про Одарку. Дальше-то у них есть окопы.
— Где?
— На полупути к Яковлевке. Сейчас же у них главным опорным пунктом служит Балластная сопка перед деревней Нахимовкой.
Командиры рот впиваются в лежащие перед ними карты — ищут Нахимовку. Вот она… Гммм…
— Нахимовка будет главным пунктом нашего наступления. Разбив их здесь, мы двинемся дальше. Прошу выслушать план. С вечера послезавтра мы открываем артиллерийскую подготовку. Утром…
Офицеры слушают внимательно.
Время за полночь.
По широкому Спасскому тракту во тьме безлунной ночи движется черная длинная тень.
Не слышно разговоров.
Только мерный топот шагов, да изредка звякание ружья или кружки.
Это батальон горного полка передвигается в Татьяновку.
2. У Снегуровского своя голова
— Ты думаешь? — спрашивает Воскин.
— Да! — отвечает Снегуровский, — хотя японцы и решили переть прямо на Яковлевку, но они в любой момент могут передумать.
— Так что?
— То, что отряды из Нахимовки перетягивать сюда не годится. Балластную сопку нельзя ослабить.
— А если они все-таки попрут прямо?
— Ну, в крайнем случае, расступимся и пропустим их. Пускай лезут куда им угодно. Мы сохраним фланги и все-таки останемся вблизи линии.
— Так…
— Да!.. Демирский, пиши-ка приказ. Пусть Здерн продвигается поближе к Татьяновке. Если японцы будут брать Балластную сопку, он ударит к ним с правого фланга. Так. Липенко пусть укрепится на Лесистой сопке. Так. Тебе, товарищ Воскин, придется остаться здесь. Если будет туго, отойдешь на холмы, за заводом. Держи под огнем ущелье.
— Хорошо… Я ты где будешь?
— На Балластной сопке. А дальше… Увидим.
3. Сосна
Лесистая сопка стоит между Одаркой и Татьяновкой.
Ее скат, обращенный к тракту, особенно крут и густо зарос лесом.
Почти у подошвы, всего саженях в семи от дороги, стоит гигантская сосна. Далеко ввысь тянется и торчит над другими деревьями ее мохнатая корона. Ствол — в три обхвата.
Легкий ветер, пробегая, шумит вершинами деревьев. Шум леса заглушает шум шагов.
Медленно спускаются по скату шестеро партизан.
Впереди идет Липенко.
У одного партизана на плече пила, у другого за поясом топор, двое тащат по мотку веревок.
Подходят к сосне.
— Стойте! — говорит Липенко.
Партизаны останавливаются.
— Подождите здесь.
Партизаны усаживаются у корней великана.
Липенко быстро спускается на дорогу и смотрит в сторону Татьяновки: не идет ли японская разведка.
Никого нет.
Успокоившись, Липенко возвращается обратно.
— Бочар! Иди вниз, карауль. А топор давай мне. Ну, ребята!.. принимайся.
И через минуту кипит работа. Четверо партизан в две смены въедаются пилой в толстый ствол векового дерева.
Липенко вырубил и в стороне обтесывает две жерди и четыре толстых, крепких кола.
— Мы вам приготовим закуску, — ворчит он, усмехаясь, — по желудку придется… Уж будьте уверены.
4. Бой за Балластную сопку
А с вечера — буух… буух!.. — заухали пушки.
Японская батарея стоит около Татьяновки.
С тонким вкрадчивым свистом летят снаряды через Балластную сопку. Японцы бьют по Нахимовке.
— Жарьте, жарьте! — смеется Снегуровский — много ли толку будет? Попробуй, попади… когда 21 двор на две версты растянулся…
Орудия ухают.
Снаряды летят и рвутся… на задах, в кустах и пустырях.
Артиллерийская подготовка.
А рано утром японцы двигаются приступом на Балластную сопку.
Сизые полотнища тумана только что оторвались от земли и плывут на аршинной высоте.
По гребню сопки лежат в окопчиках партизаны и смотрят в аршинную прогалину.
Далеко внизу раздается горготанье. Вот показалась… выплывает… резче, резче… длинная цепь ног в обмотках и тяжелых ботинках. Тела скрыты молочным пологом.
Игривая мысль приходит Снегуровскому в голову. Поднявшись во весь рост, он громко командует:
— По-ногаааам… пли!
Трещат залпы.
С хриплыми криками и гомоном бросаются японцы. Настойчиво, упорно карабкаются вверх по крутому песчаному скату.
Но не за что спрятаться… Гладок и ровен скат… Метко бьют партизанские пули.
По гребню сопки густой запах порохового дыма… По скату сопки желтыми пятнами тела убитых японцев.
Сбита первая цепь… Отступают…
Но снизу с новой силой… шум, горготанье и гортанные выкрики офицеров… Лезет вторая цепь. Горячий упорный бой кипит.
К вечеру.
От дома к дому, по деревне Нахимовке бегает партизан.
— Эй, бабы! Тащи на сопку, что есть вечерять… — Партизаны проголодались.
Через полчаса тянутся вереницей бабы и ребятишки. В руках узелки с провизией и пачками патроны.
Это начальник резерва использовал новую связь для доставки патрон.
По сопке от края к краю бегают по кустам мальчуганы с патронами и записками командиров.
В глазах ребятни сверкает и страх, и удовольствие, и горделивое сознание: они тоже участвуют в бою… они тоже партизаны.
Отбитые японцы собираются с новыми силами… и лезут… лезут.
Майор Нао-Кайша — весь напряжение и воля.
— Постарайтесь объехать с правого фланга. Ударьте в тыл. Быстрее.
— На коней! — командует корнет Ба-Ру. — Рысью… маа-аарш!
На кровных красавцах летит эскадрон.
Вот справа высится Лесистая сопка.
В семи саженях от дороги, у корней гигантской сосны — Липенко с кучей партизан. Притаились. Ждут.
Пять человек в стороне… за двумя елями… налегают грудью на рычаги из толстых шестов. А от рычагов толстые веревки тянутся к стволу подпиленной сосны.
Запыхавшись, прибегает часовой…
— Едут!.. Кавалерия.
— Готовься! — командует Липенко.
Все ближе стук копыт… Ближе… Подъехали.
— Отпускай!
Пятеро партизан отскакивают от рычагов. Слегка пошатнувшись, гигантское дерево медленно начинает крениться в сторону дороги. Потом быстрее… быстрее… С треском ломается тонкая перемычка… Шумя раскидистой короной, быстро падает могучая сосна и ложится плашмя поперек дороги.
Хрустят, ломаясь, хребты и черепа… Крики и стон прорезывают воздух.
Испуганные лошади мечутся в панике…
Девять всадников с лошадьми легли на месте под стволом и ветвями векового дерева.
Эскадрон разделен надвое. Прошедший вперед полуэскадрон отрезан. В узком месте, сдавленном сопками, негде объехать сосну.
А с вершины Лесистой сопки бахают партизанские ружья, срезая всадников объятого паникой эскадрона.
Второй полуэскадрон мигом оборачивается и удирает.
Первый полуэскадрон сломя голову бросается вперед и попадает под огонь отряда Воскина.
Липенко, перекинувшись на левый фланг Лесистой сопки, отбивает огнем обходную роту.
Справа от Балластной сопки подошедший Здерн натыкается на фланг японских цепей. Расстроенный фланг бежит.
К ночи по всей линии смолкает трескотня ружей и пулеметов, только по-прежнему ухают орудия.
Японцы отступают к Татьяновке.
5. И все-таки
На утро Снегуровский проверяет части и считает потери.
— Демирский! пиши приказ: всем отрядам отойти в сторону… расступиться… и пропустить японцев вперед. Балластную сопку покинуть.
— Почему?
— Нельзя иначе… Больше мы не в состоянии выдерживать боя. Пусть японцы идут, куда им угодно… Зато мы сохраним части. Ты отправляйся к Воскину — пусть он соберет потом все отряды и двинется к Вишневке. Я сегодня отправляюсь туда же. Мне кажется подозрительным молчание Ивана Шевченко.