Йоу! Что я несу?! Я оскорбил тебя, Бакси, да? Но это не я, это Джонни! Это его идея - заменить твой яркий блеск на слово яркий и слово блеск! Я правду говорю, слышишь?
Не пробивает. Где эта истина? Может это потому, что я с высшей ценностью свысока разговаривал? Как с приятелем, даже со слугой? Я-то всегда считал, что это он мне принадлежит, а на самом деле! Во я дебил. Ты это, Бакси, не бери в голову, что ли. Не принимай близко к сердцу. Дерьмо! Я другое совсем имел ввиду. Ты не правильно меня понял! Верни всё назад, Бакси! Чёрт! Как же слово-то это? Короче, Бакси, мне очень жаль! Бакси, тварь, войди в мое положение!
Фак, что это!? Чуть пальцы не сломал! Кирпич золотой под решёткой! Бухзачистка не заметила. Тяжёлый. С гербом Российской Империи! Тревожный знак. Давай так, Бакси, сэр. На этот поддон, под фонарём, я поставлю слиток, тебя на него ребром, как вопрос, и поговорим, как мужчина с, э-э, валютой. Идёт? Рад, что ты согласен. Ты со мной сейчас не спорь, уважаемый. Я говорить буду. Поймёшь меня, дай знак доллара.
Зёрнышко золотое в теории Джонни есть, я помню, на чём ты меня прервал, Бак! Я сосредоточенный. Я собранный. Я чёткий. Я сижу в подвале Форт-Нокса на корточках с бутылкой в руке, задаю вопросы и получаю ответы. Окей? Я тогда допиваю. О! Осадочек-то серо-зелёный, как ты, малыш.
Ну, Бакси, откроем правду человечеству, то есть мне?
Кто. Ты. Есть. Такой. Теперь.
Итак, Бак, я не буду говорить о твоём возрасте, сексуальной ориентации, политических предпочтениях, это неприлично. Мы поговорим о том, на что первым делом обращает внимание любой цивилизованный белый человек -- о твоей национальности. По национальности, Бак, ты -- деньги. А деньги, как объяснял мне в детстве репетитор по экономике, тот же товар, но со стопроцентной ликвидностью. С тех пор ненавижу это определение. Бред! Товар это металл -- медь, уран, или земля -- острова, угодья, или вода в Африке, воздух в Японии, огонь, газ, нефть - везде. Понимаешь? Стопроцентной, Бак! Я не буду покупать японский воздух, я даже заплачу, чтобы африканскую воду от меня подальше держали. Нет ничего стопроцентного в подлунном мире, Бакси, и в окололунном тоже, кругом обман и подстава, проверено. Сто процентов это чисто понятие. А понятия всегда остаются неизменными, что бы там мистер Доу Джонс не бодяжил. Чуешь, куда я клоню?
Деньги - это не товар, но это сто процентов ликвидности. Было такое с тобой, Бакси? Нет! Когда ты скакал в двадцать девятом году, как наркоша, вверх-вниз, вверх-вниз, люди прыгали за тобой вниз-вниз, без лифта на асфальт Волл Стрит, потому что ты, Бакси, разбивал им сердца! Ты не был верен людям. Ты их губил.
Ты не был понятием, Бак.
Но после Второй Мировой, после заклинаний магов Бреттон Вудса, приравнявших всё золото к тебе, после колдовства ведьм Лос Аламоса, выпустивших огненного петуха из крошечного атома, вдруг стала воплощаться мечта, о которой раньше даже в тайных комнатах штаб-квартиры Федеральной Резервной Системы на Двадцать первой улице столицы говорили только по двое и только шёпотом. Эту мечту гениально кратко выразил какой-то поэт: "Всё куплю, - сказало злато. Всё возьму, - сказал булат". Если поставить тебя, Бак, на подоконник в тайной комнате, реверсом к закатному небу, нагнуться, прищуриться, глянуть сквозь тебя на золотистый свет и вообразить, что Булат это твое имя на каком-то древнем забытом языке, то увидишь чудо! Капитал и Сила в неразлучном единстве! Деньги и Власть, слившиеся в органическом синтезе в маленькое прямоугольное нечто с торжествующим лицом Джорджи Вашингтона на обложке!
Ты мог стать живой идеей, Баки! Ты мог превратиться в сто процентов!
Эта мечта была на расстоянии вытянутой руки, Бакс. Мы, сука, могли выдать столько кредитов, чтобы навсегда утолить жажду! И нам бы никто не посмел помешать! Это высокая цель! На прибыль ты мог бы скупить всё золото мира! Всё, даже то, что ещё в шахтах. Произнеси волшебные слова "мой фьючерс - моя прелесть", и ещё не открытое рыжьё, а значит абсолютно всё золотишко из недр планеты стало бы твоим, Бакси! Вот он - правильный конец Истории: когда не останется ни одной крупинки золота на Земле, которую бы ты не купил, к тебе, Бакси, придут все народы мира, потому что только ты сможешь открыть душам дорогу в Рай!
Ты просрал мою мечту, Бак!
Ты зачем-то полез в Азию и жжёшь там напалмом! Ты, сука, платишь неграм пособия по безделью, когда пуля в тыщу раз дешевле! Ты рисуешь нам Луну за бешеные миллиарды, хотя таланта художника у тебя на цент, ублюдок! Ты продаёшь русским хлеб по дешёвке и строишь им заводы за так, а мог бы купить их за джинсы со звёздно-полосатым на жопе! По каждой вонючей тропинке скачешь, на любом поле посрать садишься!
Ты - ёбаный комми, Бакс! Почему ты платишь, урод, почему не тебе?!
Ты, гадёныш, обманул нас в очередной раз.
Всё. Некому больше за тебя вступиться. И никто не оплатит твои счета. Это только золото может открыть душам дорогу в рай. А ты, ублюдок, не светишься, как раньше, не греешь души, темно вокруг и холодно.
Теперь перед тобой только мрачная бездна, и ты будешь прокладывать нам всем путь в эту тьму. Никакой больше романтики. Ты стал взрослым, вижу, какие у тебя зубы сильные. Вон косичка металлическая - недавно была решёткой, а эта фанерка - поддоном. Решительно ты, Баки, с райской мечтой порвал.
Я понял, кто ты теперь, Бакс. Место, которое людишек удерживает в месте, вместо того, что их должно удерживать вместе. Как-то так. Короче. В поте аверса своего станешь пахать тьму беспредельную, а в ней построишь уже не домик лично для себя, а самый большой барак, где мы сможем хранить все-все людские души.
Вот так. Мечты нет, но ты-то есть.
За работу, бумажка!
Документ 250
Председателю КГБ Ю. В. Андропову
доклад Службы наружного наблюдения
о встрече объекта "Иван" с объектом "Филя".
Место - МГУ, философский факультет,
кабинет Кафедры диалектического материализма,
31 января 1973 года
Объект "Филя":
Берите стул, вот тут садитесь, товарищ майор, ничего, что я по-простому с вами, Иван, я же вас старше лет на десять всего, и Алексей Николаевич тебя так называл, Ваня, когда просил по телефону, чтобы я объяснил тебе, чувак, как обстоят дела на самом деле и действительно ли ты -- предатель Родины.
Я, доктор философских наук, сейчас тебе всё объясню. Моя специализация -- природа Истины, так что ты сидишь по адресу. Начнём издалека, слушай внимательно, записывать нельзя. Поехали, как говорил Юрий Алексеевич.
Ты кто вообще по жизни? А я кто? А Косыгин с Никсоном? Люди мы с тобой и Косыгиным, несовершенные существа, сделанные из мяса, костей и амбиций, люди пожизненно сосланные за забытые преступления в этот уродливый мир. Это не я открываю тебе горькую истину, она давно известна. Был такой философ в Древней Греции, кличка - Платон. У него в книжке "Государство" описывается модель окружающей нас со всех сторон действительности, посвящённым известная как "Миф о Пещере". Там, короче, худшая часть человечества, то есть все люди вообще, с рождения до смерти парятся в мрачной темнице естественного происхождения, а лучшая часть человечества дразнит сидельцев, загораживая свет снаружи своими телами и специальными фигурками. Несчастные, значит, сидят в пещере, скованные цепями по рукам, ногам и голове, лицом к Стене, спиной к выходу, Солнца никогда не видят, о существовании белого света не подозревают, наблюдают только мутные тени и слышат только эхо неизвестного происхождения. Люди не видят Солнца, значит, люди не знают Истину. А Истина, по Платону и его древним корешам, это что-то нездешнее, не подверженное влиянию безответственных товарищей, это небесный огонь, освещающий вечные и неизменные Идеи, которые, в свою очередь, отбрасывают тени на Стену в платоновой пещере. Истина, продолжим мы в двадцатом веке, это краткий и исчерпывающий ответ на окончательные вопросы, типа, что это за шняга вокруг под названием Мир, зачем мы здесь, когда и чем всё это кончится?
О существовании этого лживого мира нам сообщают зрение, слух, осязание, нюх и так далее, чувства, короче. А наши чувства, по природе своей, убогий инструмент, там, где нужно, не помогают. Радиоволны мы не видим, ультразвук не слышим, уран от плутония по запаху не отличим. Но и там, где могут, чувства не говорят нам правду про реальность, а точнее, с нашего рождения про неё врут. Вот, например, колючая проволока. Простейший предмет. Но если смотреть на неё снаружи, испытываешь сложный компот эмоций, сваренный из счастья и страха. А если смотришь изнутри, чувствуешь отчаяние и уныние, сдобренные для остроты маленькой капелькой надежды. Улавливаешь? Те же самые глаза, та же колючка, а какие не похожие эмоции! Или, к примеру, стул. Объект, не достойный и секундных мысленных усилий. А если поставить его в подвал, в комнату для допросов? А по какую сторону от стола с яркой лампой его поставить? Понимаешь? Одна и та же жопа, один и тот же стул -- радикально разные ощущения! Наши чувства и есть наши цепи. Мы не видим, не щупаем, не нюхаем, не хаваем вечную Истину и никогда не сможем этого. Сказывается обезьяна в предках.
Итак, давным-давно Платон выяснил, а мы головой покиваем, что где-то там, на небе есть некая Истина с большой буквы, подсвечивающая Идеи, которые отбрасывают тени в наш лживый мир, и только эти тени мы и принимаем за реальность. Стул, на котором ты сидишь есть тень, искаженный образ Идеи седалища, ты -- тень Идеи человека, мальчишка, подслушивающий за дверью -- тень, я, Косыгин, МГУ, планета Земля, Луна твоя любимая суть еле заметные двухмерные призраки на серой Стене.
Однако, не забываем, что Платон и братва жили в рабовладельческом обществе, унылая пещера без канализации и электричества, цепи на руках и ногах знакомых и соседей были для Платона не страшной сказкой, а наблюдаемой повседневностью. С тех пор общество и науки о нём одолели тяжёлый путь и сегодня мы живём, без скромности, на вершине прогресса, в первом в мире государстве победившего, назовём его так, социализма, для изучения которого у нас есть окончательная, даже скажу, последняя наука -- марксо-ленинская философия, в коей я, как ты понимаешь, преуспел, ведь тебя ко мне послал не кто-нибудь, а сам Косыгин. Далее. Не изменившись существенно за тысячи лет, сейчас платоновская картина мира выглядит более развитой и снабжена подробностями. Эти подробности я тебе опишу в их диалектическом развитии.
Ты же из Сибири, да? Не из каких-нибудь швейцарских Альп родом? Значит с детства тебе ближе реальность не пещеры, а лагерного барака. В классической такой зоне, сибирской, которая помнит Солженицына и куда Сахаров сухари сушит. Представь, что ты зэк, погоняло твоё Ванька Лис, и вместе с остальными ты находишься в огромном бараке, протянувшемся по всей зоне с Востока на Запад, длинном очень бараке. Северная стена внутри барака глухая и ровненько вымазана цементом, а в верхней части южной стены во всю её длину прорублено окно. Все заключенные в бараке живут тут с рождения. Бытовые и гигиенические подробности оставим за скобками. С малых лет у вас на ногах и на шее оковы, так что никому не двинуться с места, и видите вы только то, что у вас прямо перед глазами, ибо повернуть голову не можете из-за этих оков. А сидите вы в один ряд, плечом к плечу, лицом на север, спиной к южному окну, сразу за которым тянется высокий деревянный помост или, иначе, узкая платформа во всю длину окна. Все вы видите только Стену, и никто из вас не подозревает, что за спиной есть окно. Зона у нас промышленная, так что по платформе бегают работяги с брёвнами, инструментами, на пилораму, например. А навстречу им другие, с бочками воды, тачками песка, арматурой -- на завод железо-бетонных изделий. Промышленность эта нужна, как нетрудно догадаться, для укрепления и расширения самой зоны. Днём Солнце освещает помост, ночами - прожекторы и да, Луна. Зона работает в три смены без выходных. Все тени от людей и производственных процессов на помосте отбрасываются на северной глухой Стене барака. Эти тени -- единственное, имеющее отношение к внешнему миру, что заключенные видят за свою жизнь в бараке. Рабочие волокут мимо окна доски, железные прутья, гремят, задевают друг друга, матерятся, дерутся с дикими криками. Эти звуки -- всё из заооконной реальности, что заключенные слышат в своей жизни. Ещё, конечно, зэки друг с другом иногда общаются, выгнув до упора шею и скосив глаза, могут разглядеть цепи ближних соседей, чувствуют их запах и даже отличают его от ароматов зимней Сибири, проникающих сквозь щели в бараке, но о том, что есть окно, многолюдная платформа за ним, солнце, прожекторы да и вообще целая зона, заключенные не подозревают. Да и с чего бы вдруг подозревать? Ваня Лис, как гвинейский папуас с неоткрытого острова, у нас по жизни серо и холодно, у них в джунглях всегда влажно и зелено, и ни тот, ни другой не догадываются о существовании цивилизации и передового учения. Если в потном ряду зэков родится и случайно вырастет авторитетный мудрец, какие суждения про реальность он сможет озвучить, какие образы будущего он сможет предугадать? Мир - это серая Стена, на которой круглосуточно пляшут глухо матерящиеся тени? Или, смотри, братва, вот эта тень слева, с топором которая, ведь у ней борода, а значит боец опытный и того молодого справа, с лопатой наверняка забьёт! Вот как воткнется тень-топор в тень-башка безбородого, так и победил, считайте, старик! Да? Такую фигню может поведать аудитории любой закованный сиделец, все мы видим одну и ту же одноцветную картинку, мы все мудрецы в нашем бараке. Сосед слева, сосед справа такой же как и ты без вины виноватый, такой же страдалец. Отличается от тебя разве что рисунком ржавчины на ошейнике. Серая Стена, чёрные тени, холодная вонь и негромкий мат одинаковы для всех вас, эту предельно возможную в вашем мире истину каждый русский зэк видит, нюхает и слышит также, как и его сосед по несчастью.
Печально, да? Зачем жить в таком мире и не лучше ли не жить? Вы там, поди, легенды друг другу пересказываете, да, Ваня, о том, что с мёртвых снимают оковы и умереть, значит стать свободным. Однако, это только начало истории.
Представь, что оковы сняли с тебя, ещё живого зэка. Заставили встряхнуться, размять шею, посмотреть в южное окошко. Да что посмотреть! Солнечным летним днем отвели тебя на помост, поставили у перил, руки бледные с пальцами дрожащими протяни и коснешься спешащего мимо трёхмерного работяги, тусклое стёклышко дали, чтобы не ослеп с непривычки. Даже не говорили ничего, ты сам понял -- вот это и есть настоящее! Подставить лицо Солнцу, вдохнуть дым соляры полной грудью, услышать ясно и отчетливо запах перегара и "убери грабли, чувырло!", это ли не счастье? Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтешь ты блаженством перемену своего положения и разве не пожалеешь ты своих корешей, а, Ваня?
Не пожалеешь. Сам прикинь. Ты стоишь на помосте под открытым небом, головой вертишь в разные стороны, дышишь полной грудью, руками машешь, а тени, эту свою недавнюю реальность, различаешь разве что среди мусора под ногами, вопрос - вспомнишь ли ты о товарищах? Только как о кошмаре, галлюцинации, страшном сне. И пожалеешь, но не других сидельцев, а себя.
Когда притащат Ваню обратно и закуют в привычное, разве не станет он плакать, проклинать судьбу, презирать соседей? И разве не задаст он вслух вопрос -- кто виноват? Кто поместил его в заключение, кто издевательски освободил, а потом, коварный, вернул назад? Зачем и за что?
У Платона нет ответа. У нас есть. Никто, ни зачем и просто так.
Во-первых, никто его не выведет наружу под конвоем, свежим подышать, солнышком полюбоваться. Некому выводить, это раз, и нет дверей из барака наружу, конструкцией не предусмотрены, это два. А те урки, кто уже на помосте, Солнца не замечают, про барак не помнят, вообще ни на что не отвлекаются, ибо они находятся в настоящей действительности, а не в мире теней, а значит вкалывать надо, действовать, ведь на пулемётной вышке сидит некто, искренне и давно желающий тебе смерти. Арбайтен, зэчара! То есть, если зону строить и укреплять, с вышки не начнут стрельбу. Если не халтурить, не прятаться в бочку или под перевёрнутую тачку, получишь не пулю, а дневную пайку. Во-вторых, обратно в барак зэка никто с проклятиями не возвращает, тоже некому. Нет таких посредников-конвоиров между мирами. Почему? Потому что конвой - это работа для ответственных личностей. Для кого, для кого, спросим мы?