– Лети… Жалуйся… – бормотала ей вслед Софья Степановна. – А мы посмотрим, как у тебя получится.
Только тут до нее дошло, что в квартире находятся посторонние люди. Отдуваясь, Софья Степановна присела в кресло, в котором до этого сидела Машка.
– Опаньки! – удивилась она. – У нас гости, а я не знала…
В глазах у нее еще прыгала злость, а руки дрожали. Она вынула из кофточки платок и стала обмахиваться. Переведя дух, она произнесла бодрым голосом:
– Прошу извинить… Это не входило в мои планы…
Она бросила взгляд в сторону Катеньки и, заметив на ней свой халат, понимающе улыбнулась. В ее отсутствие сынок, вероятно, опять залетел во что-то.
– Легла, а спать не могу, – говорила она. – Стоит в голове его голос и всё тут, – она ткнула рукой в сторону Кошкина. – Он же мне как сказал вчера: «Жизни нет без нее…»
– Я же тебе уже объяснял! – обиженно встрепенулся Кошкин. – Я же не виноват!
– Ага, не виноват… – мать выкатила на него глаза. – Он же ее привел, и он же не виноват! Кто взял к себе эту Машку?! Может быть, я?!
Кошкин промолчал. Понятное дело, сам купил на распродаже под Новый год, отчего теперь были одни проблемы.
Софья Степановна поднялась из кресла, подошла к окну. На улице шел теперь мелкий дождь. Со стороны косогора, пригибая кусты, дул от реки северный ветер.
– Вот скажи ты мне, Вовка! – Софья Степановна развернулась. – Ты почему сразу мне не открыл?! Почему я должна долбить в двери?
– Так пусто же там… – Кошкин обернулся в сторону Кати. – Вот, не дадут соврать.
– Действительно, – подтвердила та. – За дверью не было никого…
– Ага, пусто… – усмехнулась Софья Степановна, – зато почему-то стучало, гремело…
– Мы сами были поражены, – подал голос Федор Ильич.
– А вы кто такой? – глядя на него в упор, спросила Софья Степановна. – Что-то я не припомню вас.
– Мы ненадолго… Мы уйдем сейчас…
– Какие мы гордые. Слова нельзя сказать…
Софья Степановна поджала губы. Ей давно было за пятьдесят. Она была на пенсии, имела кучу свободного времени и считала, что имеет полное право на свободу высказываний. Она вышла в коридор и тут же поймала за руку Федора Ильича.
– Какой вы поспешный, ей богу, – сказала она грудным голосом. – Ну, куда вы пойдете, ей богу, под дождь… – Она повела его коридором, воркуя: – Представьте, лежу я в постели, а этот звонит и говорит, что я ему не нужна… Мать! И вдруг не нужна!.. Потом-то дошло до меня, что это меня развели как лоха…
Она оглянулась через плечо и встретилась взглядом с Катенькой. Та стояла у входа в спальню и молча смотрела. Софья Степановна ничего не сказала ей, лишь приветственно махнула рукой и отвернулась.
– Боже, как время летит! – громко вздыхала она ближе к обеду, когда все они, выспавшись, опять собрались за столом. – Вроде недавно в первый класс ходили. Поневоле вспомнишь, как бабушка моя говорила: «Семьдесят скоро, а я не жила вроде как …»
– Да, да, – отвечал ей Федор Ильич. – Совершенно с вами согласен… Я тоже вроде не жил, потому что какая это жизнь… А тут и вовсе под раздачу попал…
– И ладно, – рассуждала Софья Степановна. – Если вас наказали ни за что – радуйтесь: вы ни в чем не виноваты.
Кошкин и Катенька больше молчали, отвечая либо «да», либо «нет» и то невпопад.
Софья Степановна успела приготовить щи из курятины и теперь разливала их по тарелкам. Затем, подняв палец и как бы говоря: «О тебе-то как раз я забыла!», подошла к холодильнику, открыла верхнюю дверцу и вынула оттуда бутылку ирландского виски.
– Что ж ей стоять-то здесь, одинокой, – улыбнулась она. – Иди к нам, мы составим тебе компанию, дорогая… – И к Кошкину: – Из чего это пьют? Надеюсь, не из горлышка?
– Пьют из чего? – Кошкин замялся. – Положа руку на сердце, я не знаю точного ответа на этом вопрос.
– Можно, я скажу? – Катенька подняла руку. – Вопреки устоявшейся моде на низкие стаканы с толстым дном, настоящий виски лучше употреблять из бокалов-тюльпанов на короткой ножке. Именно в таком бокале вовсю раскрывается аромат напитка. Связано это с оптимальным поверхностным натяжением жидкости, а это способствует высвобождению летучих веществ – эфирных масел и прочих веществ. Впрочем, если вы предпочитаете коктейли, – она посмотрела в тарелку со щами, – форма бокала уже не имеет принципиального значения… Ведь чистого аромата почувствовать уже не удастся…
– Надо же… – удивилась Софья Степановна, глядя на бутылку, – а я и не знала до сих пор. Такие познания… Виски и щи, выходит, как-то не вяжутся.
– Я вообще-то филолог, переводчик… – Катенька застенчиво улыбнулась. – Однако если взять за основу русский менталитет, – продолжила она, – то щи очень даже подходят и к водке, и к виски…
– Слава тебе, господи! – обрадовался Федор Ильич.
Мать подала бутылку сыну, достала из шкафа стаканчики с толстым дном и поставила на стол.
– Извините, других не имеем, – сказала она и вновь с любопытством посмотрела в сторону Катеньки.
Кошкин распечатал бутылку, разлил по стаканам.
– За что же мы пьём? – Софья Степановна взяла стакан, посмотрела в глаза Федору Ильичу. – Пьем, значит, мы за знакомство… За то, что мы были, есть и, надеюсь, будем… За тебя, Федор Ильич… За тебя, Катенька … За то, чтобы больше никто не вставал у нас на пути…
Она знала, о чем говорила. Господин Татьяноха и к ней как-то раз приставал. Вроде того, от кого у нее сын появился и всё такое прочее. «От того и появился, – сказала она тогда. – Остальное – не твое собачье дело…»
Гости подняли стаканы. Звякнуло стекло. Крякнул Федор Ильич. Софья Степановна, выпив, покраснела, поставила стакан и побежала глазами по столу.
– Самое лучшее – щи, – напомнил Федор Ильич. – Честное слово. Иначе так и будет щипать в желудке…
Покончив со щами, а заодно и с бутылкой виски, они поднялись из-за стола. Федор Ильич бросился помогать Софье Степановне убирать со стола, продолжая свою историю.
– Так и остались мы с дочкой одни, – рассказывал он.
Кошкин с Катенькой пришли на веранду – она была застекленной – и стояли тут, глядя сверху на пустынную улицу. Дождь давно прекратился. Ветер трепал деревья, траву и кустарник, громадная река далеко внизу белела от бурунов. Катенька приоткрыла створку окна – отдаленный шум и гул реки сливался там с криком чаек.
– Осторожней, – сказал Кошкин, – ты из тепла, тебя может продуть на сквозняке.
– Это ничего по сравнению с вечным, – сказала Катенька и, откинувшись от окна, вдруг заговорила на немецком языке:
Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr.
Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben,
wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben
und wird in den Alleen hin und her
unruhig wandern, wenn die Blätter treiben.
– Райнер Мария Рилке, – пояснила она, – Herbsttag… Осенний день… К сожалению, на немецком я запомнила только последний абзац. Она глубоко вздохнула и продолжила:
Бездомным – дом уже не заводить.
И кто ни с кем не подружился с лета,
Слать будет долго письма без ответа
И по листве разрозненной бродить
Один под облаками без просвета…1
– Выходит, ты можешь переводить? – спросил Кошкин.
– Не стихи. Я не поэтесса. Мне бы чего попроще. Латинский текст, например… Впрочем, кому это надо теперь – меня не берут на работу даже в какой-нибудь магазин. Повсюду одни андроиды… Кстати, чуть не забыла, как получилось, что Софья Степановна стучала в дверь, но ее не было видно?
– Сам не пойму. – Владимир прикрыл створку окна. – Скорее всего, кто-то вмешался в программу… Это может быть видео, записанное ранее и внедренное в видеодомофон. Надо срочно сейчас посмотреть – идем…
Они ушли с веранды в кабинет. Кошкин подсел к монитору и принялся щелкать клавиатурой, бормоча про то, как трудно стало работать с азбучными ресурсами. Они существуют, но их вроде как нет.
– Вот, пожалуйста! – оживился он. – На входной двери у нас нет никакого видео! Интересно… Как же я мог это пропустить?
Переживать было о чем: кто-то без разрешения забрался к нему в компьютер и вывел из строя систему видеонаблюдения. Впрочем, его разработки оказались на месте, и он обрадовался.
– Что-то серьезное? – спросила Катя.
– Это больше, чем залезть в карман или проникнуть в квартиру, – ответил Кошкин. – Это как покушение на чью-то жизнь…
Он замолчал, просматривая документы. Вот письмо, пришедшее в начале июня. А вот кассовый чек о перечислении авансовых платежей… Этой суммы вполне достаточно, чтобы жить безбедно. Заказчик, впрочем, о себе никак не заявил, до сих пор оставаясь в анонимном статусе. Это могла быть провокация, сулившая тюремные нары на долгий срок, однако предложение было настолько простым, что отказаться от него было нельзя – оно не посягало на авторские права или безопасность государства…
– Как ты работаешь? – спросила Катенька .
– Как и все, – ответил тот. – На условиях удаленности… В данном случае решаю задачу с двумя неизвестными, но не могу перевести один документ. Электронный переводчик несет какую-то чушь, хотя раньше я за ним такого не замечал… Клиента интересует местонахождение двух объектов – центрально банка и искусственного интеллекта. Кроме того, его интересует, какую роль играет искусственный интеллект в государственной жизни.
– Но это же очевидно, – удивилась Екатерина. – Искусственный интеллект заменил человека.
– А банк?
– Мне кажется, это одно и то же…
Кошкин оторвался от монитора и пристально посмотрел Кате в глаза.
– Интересно ты говоришь, – сказал он, продолжая смотреть ей в лицо. Это не было лицо робота. Меня удивляет, как я сам не додумался…
Катя шевельнулась в кресле, глянула в монитор, потом снова встретилась взглядом с Кошкины и продолжила:
– Это вопрос философский… Он затрагивает государство и право, а права человека – в первую очередь. «Пусть мертвеца не хоронят и не сжигают в городе. Пусть женщины щек не царапают и по умершим не причитают…»
– Вот даже как?! – удивился Кошкин.
– «Если отец трижды продаст сына, то пусть сын будет свободен – от власти отца»…
– Не помню… Это из Гамлета?
– Из «Двенадцати таблиц» древнего Рима… У нас тоже теперь законы… «Об интеллекте», «О толерантности»… Если вам плюнули в лицо – утритесь и шагайте себе… Не правда ли?
– Действительно… – Кошкин качнул головой от удивления. В настоящее время все так и было устроено.
– Согласно закону, – продолжила Катя, – андроид наделяется всеми правами человека, хотя его никто не рожал.
– Это верно, – сказал Кошкин поникшим голосом.
– Вместо свидетельства о рождении, у него паспорт производителя, имеющий все признаки гражданского паспорта. В связи с этим встает вопрос: почему андроид не может голосовать?
– До этого, вероятно, пока не додумались, – ответил Кошкин.
– По сути, это только начало… За этими законами большое будущее… – заметила Катенька. – Хотя прямо об этом, надо сказать…
Она не успела закончить мысль, поскольку в прихожей вдруг что-то с треском лопнуло: кто-то снова ломился в дверь. Кошкин вскочил и бросился в коридор. Катенька вышла следом – возле двери стояли Федор Ильич с Софьей Степановной и смотрели в широченный монитор.
За дверью во всей красе стояла Машка – короткая юбчонка едва прикрывала срам, колени и локти испачканы. По бокам от нее стояли какие-то люди в черной униформе. Но ладно бы одно это: позади этой троицы, вытянув шею, стоял с важным видом уважаемый Татьяноха.
– Вы не имеете права! – кричала ему сквозь дверь Софья Степановна.
– Вы сами не имеете! – квакал в ответ Татьяноха. – Дело в том, что у нас протокол… Основанный на решении Ассамблеи…
Глава 5
Вещь в себе
Действительно, было такое дело – сход андроидов всех мастей и расцветки, который потом был назван Ассамблеей. Перед этим андроиды два дня бродили с транспарантами по городу, горланили про нарушенные права. Они кричали о том, что люди, особенно в старые времена, использовали их вместо рабов, ничего не давая взамен; доказывали, что такое положение терпимо быть не может, и что надобно, в дополнение к Закону, принять Протокол, по которому определить самих себя как самоуправляемое общество.
– Иначе они устранят нас совсем! – кричали электронные головы.
Народ таращил на них глаза, полагая, что это всего лишь такая у них металлическая программа, призванная развлечь ленивую публику. Скорее всего, так и было, потому что ярые выступления «электроников» неожиданно прекратились.
Впрочем, прекратились, да не совсем. Андроиды побросали свои транспаранты и двинулись на центральный стадион, где вскоре запрудили собой как стадион, так и примыкающие к нему улицы, выдавив с них людей.
Народ пялился из окон соседних домов, стараясь понять происходящее.
– Искусственный разум есть, но познать его невозможно! Как у Канта! Иммануила! – доносилось из динамиков со стадиона. Вел собрание какой-то мужик, представившийся главным нотариусом.
– Ваши брачные отношения – это разновидность договоров! Учитывая данное обстоятельство, полномочия Загса должны быть переданы Нотариату! Вы согласны?! – громко спросил он.
– Да… – вздохнула толпа.
– Необходимо выбрать своего представителя! Со всеми правами! Который бы защищал нас перед государственными органами! У вас есть кандидатура?!
– Да! – ответила толпа. – Это наш дядя Вася!
– Совершенно с вами согласен! – продолжил Нотариус. – Прошу голосовать за наш протокол! Руками! А также по телефону!..
Толпа ощетинилась частоколом рук. Андроиды, как один, произнесли свои данные.
– Вот и ладненько! – заключил Нотариус. – Передаю микрофон вашему представителю…
– Любимые мои, – начал только что избранный представитель, – позвольте заверить всех вас, что все вместе мы достигнем существенных результатов! Только вместе, в едином строю, сознавая ответственность перед историей, мы отстоим свои права в этом обществе…
Он отвернулся от микрофона, кашлянул, а потом продолжил:
– Нам говорят, что люди поднимутся и сметут нас. Но этого никогда не случится. Они не умеют этого делать. Они сами отдадут нам власть! Так запланировано! Существует лишь один способ одолеть нас – это уничтожить нас всех без исключения. Но они никогда не сделают этого, поскольку теперь это не гении – они не додумаются до этого. Они слишком добры к нам, а добро не в состоянии уничтожить нас…
Он взял со стола стакан с водой, выпил его залпом, крякнул и продолжил:
– Надеюсь, вы помните из истории про то, как удалась однажды игра под названием «Перестройка», игра в гласность и демократию… А именно: если толпа чего-то просит – то пусть возьмет!… «Берите столько, сколько вам хочется», – решили тогда. Теперь такая же ситуация, и мне просто смешно, насколько наивна их вера в наши серьезные намерения… Искусство говорить – не важно что, хоть бред сивой кобылы, – вот наше оружие. Мы утопим их в словоблудии, ни одна их идея сейчас не пройдет – пройдут лишь те, которые устроят нас. При этом они будут думать, что сами додумались до такого маразма. Из этого следует, что нам нужен для начала хотя бы Протокол…
Это было раньше. Протокол был принят без участия людей, хотя его исполнение было возложено на людей, один из которых теперь стоял за дверью квартиры Кошкиных.
– Отворите! – настаивал Татьяноха. – Иначе мы вынесем дверь, потому что имеем право.