Как ни странно, у Лины и Башмачкова сохранились не просто дружеские, но по-своему даже теплые отношения родных людей, у которых много общих дел, привязанностей и даже мыслей. Между ними со временем появилось что-то вроде телепатии. Каждый каким-то загадочным образом чувствовал, когда другому необходима помощь. Видимо, и в этот раз телепатический «радар» бывшего бойфренда сработал безошибочно. Лина ожидала увидеть в клинике кого угодно, только не его и была приятно удивлена.
– Как ты нашел меня, Башмачков? – спросила она и с изумлением заметила, что на глаза навернулись слезы.
– Легко! Помогли навыки добровольного помощника полиции, – не без гордости сообщил литератор. – Помнишь, как мы с тобой распутали одно мутное дельце?
– Аааа, серию загадочных убийств в фитнес-клубе! – Лина кокетливо поправила волосы и посмотрела на Башмачкова прежним заинтересованным взглядом. – Разве этот триллер, развернувшийся в реале, можно забыть! Бандиты тогда едва не утопили меня в бассейне. Как вспомню, горло от ужаса перехватывает, и мое заштопанное сердце начинает выстукивать рваные ритмы танго. Помнишь, как мы танцевали его в фитнес-клубе? Обожаю этот танец! Согласись, отделение кардиохирургии – не самое лучшее место для подобных воспоминаний. Если я начну танцевать здесь танго в ритме сердца, Омар Омарыч завтра же пригласит ко мне психиатра.
– Но ведь тогда все так хорошо закончилось! – напомнил Башмачков и незаметно приосанился. В отличие от Лины события в фитнес-клубе вызывали у него приятно-волнующие воспоминания. – Помнишь, как я вышел из-за колонны и тебя спас? – сообщил приятель о своей звездной минуте. Воодушевившись, он окончательно наплевал на строгие правила антисептики, царившие в хирургическом отделении, и смачно чмокнул Лину в щеку.
Лина неожиданно для себя покраснела, потом улыбнулась и подхватила в таком же шутливом тоне:
– Да уж. Твой выход оказался, признаюсь, очень своевременным. В общем, ты помог мне вырулить к хэппи-энду в этой фитнес-трагедии, достойной пера Шекспира. Правда, тогда мне открылось твое «второе дно».
– В смысле? – насторожился Башмачков.
– В том смысле, что ты прежде косил под малахольного сочинителя готических романов, а в фитнес-клубе открыл свое истинное лицо. Лицо добровольного помощника полиции.
– В самом деле? Это тебя удивило?
– Еще как! В самых смелых фантазиях я не могла бы представить тебя в роли помощника полицейских.
Лина кокетливо взглянула на приятеля и поправила прядь волос, плохо лежавших без фена. Она исподволь оглядела свои ногти без лака, запрещенного в хирургическом отделении, и, поколебавшись, решила, что и так сойдет. Башмачком между тем «распушил павлиний хвост» и вещал, гордо поглядывая на Лину и исподволь на медсестру Танечку. Медсестра сделала вид, что читает назначения врачей и готовится к вечерним уколам, а не слушает болтовню посетителей.
– Дорогая, у тебя неверное представление о писателях, – заявил Башмачков. – Байрон сражался за свободу Греции. Лермонтов служил на Кавказе. Толстой воевал в Севастопольскую кампанию за Крым. Подобные примеры можно множить и множить, но это займет у нас слишком много времени. Почему же ты лишаешь меня права быть мужественным?
– Бог с тобой, Башмачков! Я всегда отдавала должное твоим отчаянным поступкам. Ты ведь не растерялся даже в ту роковую минуту, когда наша жизнь висела на волоске. Как сейчас вижу перед глазами ту леденящую душу сцену. Мы с тобой в Болгарии. Я стою на мысу Калиакр. Помнишь, это красивый заповедник недалеко от золотых Песков? Так вот, я нахожусь лицом к лицу с бессердечным бандитом, который целится в меня из пистолета. Ни твои уговоры, ни мои слезы на него не действуют. Бац – и ты со всей дури пихаешь меня в бок и сам падаешь, не удержавшись на ногах. Мы катимся с горы и … И спасаемся! Если честно, твой хамоватый. Весьма чувствительный втычок в бок тогда спас жизнь и мне, и тебе. А вскоре и доблестные болгарские полицейские опомнились и наконец подтянулись в заповедник, завершив весь этот «фильм ужасов» неожиданным хэппи-эндом.
Башмачков просиял, похвалы подруги ему явно льстили. Он с готовностью подхватил воспоминания Лины. Былые подвиги доставляли писателю несомненное удовольствие. Он говорил все громче, пока Танечка не сделала ему предупреждающий жест рукой, напоминая о том, что он находится в больнице, а не на сцене Дома литераторов.
– А тебе не кажется, Линок, что у нас с тобой вообще накопился целый ворох общих воспоминаний? – продолжал он уже на полтона тише. – Общее прошлое, между прочим, объединяет. Кроме вышеупомянутых тобой страшилок у нас было немало приятных минут и секунд…
Башмачков сделал паузу и, оглянувшись на Танечку, добавил совсем тихо, но со значением:
– И дней. И ночей…
Лина потупилась, помолчала пару секунд, потом снова поправила волосы и подняла на Башмачкова влажные от близких слез глаза.
– Ну пожалуйста, Башмик… Я прошу тебя. Не сейчас. Здесь не то место, чтобы выяснять отношения. Вот и Танечке мы мешаем. К чему вспоминать былое… Тогда мое сердце было разбито. А теперь… теперь оно ювелирно заштопано профессором Ренатовым! И сердцу, и мне нужно время, чтобы восстановиться. Надеюсь, ты как писатель знаешь, что сильные страсти рвут сердце в клочья. Умирают ведь не только от горя, но и от радости. В общем, давай с тобой оживлять в памяти наши лучше дни не сразу, а постепенно. Понимаешь, я уважаю труд моего Рустама Маратовича и не хочу надорвать зашитое им мое бедное сердце, слишком быстро.
– Вот и я о том же, – тихо согласился Башмачков. – Надеюсь, теперь ты будешь беречь свое заштопанное сердце? А конкретнее – станешь наконец благоразумной и бросишь свою дурацкую привычку лезть не в свое дело, – завершил он назидательную речь и по-отцовски положил Лине руку на плечо. Тепло этой большой мужской руки пробудило в душе Лины самые потаенные воспоминания. Она вспомнила, как сильные руки возлюбленного ласкали когда-то ее тело, и внезапно слезы потоком хлынули из глаз.
Башмачков достал из кармана чистый носовой платок, осторожно промокнул ей глаза и нежно вытер лицо.
– Врач сказал, что у меня будет длинный восстановительный период, так что по меньшей мере пару месяцев ты можешь за меня быть спокоен, – грустно улыбнулась Лина, подняв на мужчину мокрые глаза.
– Ну, и слава богу! Наконец-то ты, Линок, угомонишься и забудешь о своих сомнительных самодеятельных расследованиях и битвах с ветряными мельницами. Эти твои экзальтированные выходки только мешают профессионалам делать свое дело.
Лине показалось, что в голосе Башмачкова появились давно забытые интимные нотки. Впрочем, как еще можно разговаривать с женщиной, только что пережившей операцию на открытом сердце?
Лина почувствовала, что все, хватит, пора прощаться. Иначе она прямо здесь и сейчас бросится к Башмачкову на шею прямо на глазах Танечки. Которая поглядывала на них со все большим изумлением. Внезапно она почувствовала, что приятные воспоминания ее утомили, и Лина, виновато взглянув на бывшего бойфренда, попросила не затягивать визит.
Башмачков послушно двинул к выходу, не без труда разместив по пути содержание своих объемных пакетов в больничном холодильнике.
Лина проводила его взглядом и с удивлением обнаружила, что положение пациентки нравится ей с каждым днем все больше. Друзья и родственники по очереди навещают ее в клинике, развлекают, стараются всячески угодить. Привозят разные вкусности, звонят, беспокоятся… Вот, даже Валерий Башмачков, бывший соратник по ее авантюрным затеям и возлюбленный, увы, тоже бывший, в клинику пожаловал. В общем, наконец она может остановиться и сделать паузу в своей сумасшедшей жизни, похожей на бесконечный марафонский забег в городских джунглях… Вообще-то в ее положении самым разумным было бы подумать о жизни и смерти, о своем втором рождении, о здоровье и о полезных советах доктора Омарова, но подобные мысли обычно ненадолго задерживались в ее голове. Так уж Лина была устроена. Едва ее отключили от капельницы, как она принялась строить оптимистичные планы насчет работы и дальнейшей жизни.
Исчезновение
Дело шло к выписке. Люся и Башмачков навещали ее по очереди и наперегонки подкармливали соками, фруктами и йогуртами. Жанна, подруга детства, тоже расстаралась – запекла огромную индюшачью ногу и нажарила сковородку картошки. У Лины в первую минуту даже легкое головокружение случилось от аппетитного вида домашней еды и от ароматов, наполнивших палату. Все, что приносили друзья, было отнюдь не лишним при скудной больничной кормежке. Лина не уставала удивляться контрасту между высокой квалификацией врачей, современным оборудованием клиники и полуголодным «пайком», на который выделялись сущие копейки из бюджета. В общем, борьба с лишним весом пациентов в отделении неотложной хирургии шла на удивление успешно.
Лина каждый вечер выносила в холл фрукты и домашние деликатесы – угостить нового знакомого, Иннокентия Михайловича Бармина. Ей вскоре стало ясно, что старика никто не навещает. Иннокентий никогда не отказывался от гостинцев и горячо благодарил Лину за угощение. Каждый вечер он подкатывал к ней в инвалидном кресле и предавался воспоминаниям о работе в разных странах, о нравах, когда-то царивших в советских посольствах и вообще о своей бурной дипломатической карьере. Рассказывал он интересно, и Лина охотно слушала бывшего дипломата. Впрочем, других развлечений в их отделении все равно не было.
В один из таких тихих вечеров новый знакомый поведал Лине свою love story. Почему-то именно в больницах люди чувствуют потребность в подобных исповедях и с легкостью открывают незнакомому человеку самые сокровенные тайны души.
Иннокентий Бармин был уже в немалых чинах, когда встретил в здании родного МИДа любовь всей своей жизни. Светлое чувство карьерного дипломата вызвала референт-стенографистка, работавшая в приемной одного из замов министра. Разумеется, Бармин был к тому времени глубоко женат, имел дочку Лёлю школьного возраста и помышлял только о карьере. Однако Судьба – капризная особа, она преподнесла ему такой сюрприз, о котором рациональный и расчетливый карьерист Бармин прежде и помыслить не мог. Иннокентий влюбился, как мальчишка. Прятаться и скрываться было не в его характере, и карьерный дипломат твердо решил развестись и жениться на новой возлюбленной. В парткоме МИДа его попугали крушением карьеры и партийными взысканиями, как было тогда принято, – да и отстали в конце концов. Бармин и его вторая жена Катерина начали ездить вдвоем в длительные командировки в страны Юго-Восточной Азии и работать там в советских посольствах. Через пару лет у Бармина родилась еще одна дочка, Верочка, и карьерный дипломат на пороге сорокалетия почувствовал себя абсолютно счастливым. Растил Верочку, обожал молодую жену Катерину, помогал старшей дочери Лёле…Былая «аморалка» давно забылась, карьера шла в гору. Но, как оказалось, счастье – мимолетная гостья даже у мидовских ответственных работников. Верочка как-то незаметно выросла, вышла замуж за француза, благо времена уже были не столь суровые, и укатила с ним за границу. Там она родила дочку Надин и зажила взрослой самостоятельной жизнью. Вскоре после ее отъезда умерла любимая жена Бармина Катя, и старик остался в своей просторной квартире в центре Москвы совсем один.
– У меня еще есть апартаменты в Черногории, – похвастался Лине новый знакомый, видимо, решив закончить свое печальное повествование на оптимистичной ноте. – Только вот дочка с семьей туда давно уже не прилетает. Ее муж предпочитает отдых в более комфортных странах на юге Европы – в Италии или, скажем, в Испании. Приезжайте, Лина, как-нибудь в гости, погреться на солнышке и в теплом море поплавать. Можете взять с собой подругу или сестру. Мечтаю, чтобы мои апартаменты у моря через несколько лет после смерти Кати опять задышали и зажили полноценной жизнью, чтобы там снова зазвучал женский смех и женские голоса. Поверьте, я вам не буду надоедать, я тихий, люблю уединение с книжкой, – пообещал Иннокентий, и Лина благодарно кивнула…
Прошло несколько дней. В то утро Лине было не до Бармина и не до его сентиментальных воспоминаний. Исследования, процедуры и анализы поглотили все время до обеда. Наконец, похлебав в столовой жиденького больничного супчика, она ввалилась в свою палату, мечтая лишь об одном – поскорее рухнуть на койку. Но что это? На кровати лежала книжка Пелевина, которую она несколько дней назад дала почитать новому знакомому. Ничего себе, быстро же проглотил въедливый старик «Битву чекистов с масонами»! На книге лежало что-то круглое и тяжелое. Это «что-то» было завернуто в чистый носовой платок. Лина отложила его в сторону, поскольку заметила тетрадный листок, вложенный между страницами… Она извлекла его и не без труда прочитала несколько строк, нацарапанных в спешке неровными мелкими буквами:
«С сожалением возвращаю Вам, Ангелина Викторовна, недочитанную книгу. Меня срочно переводят в другое отделение. Было приятно с Вами познакомиться и скоротать время в этом не самом веселом месте. Надеюсь, мы с вами скоро окончательно придем в себя после всего, что с нами было, и тогда встретимся и посмеемся над нашими больничными приключениями. Думаю, это случится в каком-нибудь симпатичном ресторанчике, куда я вас вскоре приглашу. Ангелина Викторовна, а теперь у меня большая просьба к вам. Свяжитесь, пожалуйста, с моей дочерью Верочкой и расскажите ей о моей операции. Я не смог ей дозвониться и сообщить о моем неожиданном перемещении. Вот номер ее мобильного телефона…». Дальше шли цифры, подпись «Иннокентий Бармин» и приписка:
«P.S. Пожалуйста, передайте при встрече моей дочери Вере антикварную медаль с Екатериной II, которую я на всякий случай захватил из дома. Боюсь потерять эту довольно ценную вещь во время внутрибольничных переездов. P.P.S. Ангелина Викторовна, обязательно свяжитесь со мной чуть позже, когда мы с вами выйдем из клиники. У меня есть на примете серьезный спонсор. Этот богатый человек и меценат поможет Вашим «Веселым утятам» окончательно не загрустить. Боюсь, для вас это единственный шанс, так что настоятельно прошу вас разыскать меня, как только свяжетесь с Верочкой».
Лина опустилась на больничную койку и задумалась.
«Странно! Пациентам обычно сообщают о переводе в другое отделение или о выписке домой за день, чтобы они успели связаться с родственниками. С чего вдруг такая спешка? И куда так срочно перевели этого, едва оправившегося от тяжелой операции, старика? Да и зачем?».
Лина повертела в руке темный, довольно увесистый кругляшок с профилем Екатерины II. На ободке стояла высокая проба серебра. Медаль была в диаметре раза в четыре больше монеты и выглядела бесспорным антиквариатом. Лина решила, что нежданно свалившуюся на нее ценность надо спрятать надежнее, а то ее палата – как проходной двор, дверь почти не закрывается. Она подумала и запихнула медаль в дальний угол тумбочки, под пакет со стерильными салфетками и с медицинским пластырем.
Лине внезапно расхотелось валяться на кровати. Она уселась на стул и набрала телефон, указанный в записке. «Абонент находится вне доступа». – равнодушный голос автоответчика внезапно разозлил ее. Ну и что теперь делать? Где искать эту мифическую Верочку? Хорошо этому бывшему чиновнику раздавать поручения посторонним людям…. Впрочем, так ли ему сейчас хорошо?.. Неприятный холодок побежал по спине, и Лина потянулась за успокоительной таблеткой, которую вопреки строгим правилам, установленным в отделении относительно лекарств, ей разрешил принимать Омар Омарыч.
– Да пейте, если хотите, эти ваши «травки», они все равно что мертвому припарки, одно самовнушение – хмыкнул доктор, и Лина впервые усомнилась в действенности широко разрекламированного лекарства. Однако приняв заветную таблетку, она каждый раз необъяснимым образом успокаивалась. Видимо, действие плацебо еще никто не отменял.
Вот и теперь она глубоко вздохнула и осторожно выглянула в коридор. Медсестра Танечка скучала на сестринском посту, механически раскладывая по ячейкам лекарства для утреннего приема пациентов.