– Изабелла Людвиговна ждет вас у себя, – сказала продавщица, забирая у сыскного надзирателя котелок.
Войдя в кабинет владелицы магазина, сыщик поклонился.
Изабелла Людвиговна – сорокалетняя молодящаяся француженка – встала из-за стола и направилась к Кунцевичу, протянув руку для поцелуя.
– Чем обязана визиту сыскной полиции, месье? – слегка грассируя, спросила хозяйка.
Кунцевич коснулся губами шелковой перчатки:
– Мадам Паперне, ваши служащие сегодня доставляли шляпку мадам Штрундман, на Фурштадтскую?
– Да, Екатерина Львовна наша постоянная покупательница. Дама состоятельная, но капризная. Вчера она примерила у нас несколько шляпок, но не купила ни одной. А ближе к вечеру телефонировала и попросила принести одну из примеренных. Я послала Катю, та вернулась со шляпкой и сказала, что мадам она опять не понравилась. Сегодня Штрундман телефонировала снова и попросила прислать еще одну. Я снова послала Катю, и в этот раз, слава Богу, Штрундман шляпку купила.
– А что за Катю вы к ней посылали?
– Мою продавщицу, Мельникову Катерину.
– Можно с ней пообщаться?
– Можно. – Изабелла Людвиговна позвонила. – Только к чему все эти вопросы? Почему сыскная полиция вдруг заинтересовалась моими шляпами?
– Позвольте пока не говорить. Я удовлетворю ваше любопытство, но только после того, как пообщаюсь с Мельниковой.
Мадам Паперне отдала явившейся на звонок продавщице необходимые распоряжения, и через пару минут в кабинет вошла…
Увидев барышню, Кунцевич аж зажмурился – до того она была хороша. С точеной фигуркой, в скромном, но красивом платье. С густыми волосами цвета воронова крыла, уложенными в высокую прическу. А глаза! В этих глазах сыщик сразу же утонул.
Продавщица сделала книксен.
– Катя, этот молодой человек из сыскного отделения пришел по твою душу. Правда, зачем ты ему понадобилась, он не говорит.
Мельникова повернула голову в сторону сыщика и улыбнулась:
– К вашим услугам, милостивый государь.
Голос барышни отозвался в ушах сыскного надзирателя хрустальными перезвонами.
– Надзиратель сыскной полиции Кунцевич Мечислав Николаевич. Вас как по батюшке?
– Степановна. Катерина Степановна.
– Очень приятно. Катерина Степановна, вы сегодня ходили на Фурштадтскую к мадам Штрундман?
– Да-с. Шляпку носила.
– А в котором часу вы изволили у нее быть?
Мельникова на секунду задумалась, опустив глаза.
– В одиннадцатом. В десять мадам приказала мне нести шляпку, минут двадцать – полчаса я шла. Стало быть, пришла около половины одиннадцатого.
– Госпожа Штрундман была дома?
– Да-с. Они шляпку примерили, она им понравилась, они изволили расплатиться, и я ушла.
– Сколько времени вы находились в квартире?
– С полчаса. Генеральша шляпку долго мерили.
– Кто еще был у ее превосходительства?
– Никого. То есть горничная была, она мне открывала и закрывала за мной.
– Посторонних никого не видели? В квартире или около нее?
– Нет.
– Благодарю вас.
Кунцевич склонил голову в поклоне.
Продавщица опять сделала книксен.
– Я могу идти? – она вопросительно посмотрела на сыщика. – А то мне еще на Васильевский остров надо заказ отнести.
– Да, да, пожалуйста, идите.
– Возьми извозчика, Катюша, – проворковала Изабелла Людвиговна – на улице снег начался.
Госпожа Паперне достала из кошелька полтинник и протянула продавщице.
Мельникова сначала с удивлением уставилась на хозяйку, потом опомнилась, поблагодарила и удалилась.
Когда за Катей закрылась дверь, владелица магазина обратилась к сыщику:
– Теперь я могу узнать причину вашего визита?
Первым, кого увидел Кунцевич, зайдя в сыскную, был Быков. Приятель на него буквально набросился:
– Тебя где черти носят?
– Мне следователь поручение дал, я исполнял…
– Мечислав, ты что, не знаешь, кто у тебя начальство? Почему Жеребцову не доложил? Скажи спасибо, что ему сейчас не до тебя. Если честно, он про тебя и не вспомнил ни разу. И все благодаря мне. Открыл я убийство-то!
Кунцевич вытаращил глаза:
– Открыл? Как?! Кто?!
– Открыл, брат, Открыл. Ты давай-ка покажись Жеребцову, а потом пойдем в трактир, пообедаем, я тебе все и расскажу.
Быков налил рюмку водки, выпил, крякнул и стал хлебать щи.
– Ну же, Митя, рассказывай! – Кунцевич от нетерпения не мог ни есть, ни пить.
– Да дай же поесть спокойно! Экий ты, брат, нетерпеливый. – Быков доел щи, отодвинул от себя тарелку, покосился на «сороковку», махнул рукой и налил себе еще рюмку.
– Все дело в статистике, – сказал он, опрокидывая водку. – Недаром мы, брат, отчеты ведем и карточки разные заполняем, ох, недаром, хотя времени это занимает уйму. А что нам говорит статистика, а? Не знаешь? А статистика говорит нам, брат, что большинство убийств в богатых квартирах совершается прислугой хозяев. Служит какой-нибудь лакей или горничная, служит своим господам, потом – бах! Отставка. Или с хозяйкой поругается, или недосчитаются в доме чего. Оказывается такая прислуга неожиданно без места и без всяких средств, вот зло и начинает таить. Бывает и по-другому – хозяева к своему человеку всю возможную ласку и доброту высказывают, а он, сучье семя, все равно их своими врагами считает, потому как завидует. Они, дескать, всегда кушают сытно и пьют сладко, а тут служишь им с утра до вечера, рук не покладая, а платят тебе за это десять рублей. Поэтому я, как мы только на место прибыли, решил разузнать, не было ли у убиенной генеральши какого казуса с прислугой. Зашел я в дворницкую, да все там и вызнал. Оказывается, служил у мадам Штрундман до конца минувшего месяца некий Евлампий Чистов. Служил с полгода, нареканий не имел, и тут, неожиданно, барыня ему от места отказала. Вышел промеж них скандал – в краже она его заподозрила. Евлашка ни в чем не сознавался, называл барынины претензии наветом, а после отставки несколько раз к генеральше пьяным приходил и денег требовал, считал, что должна она ему осталась. Последний раз у них до полиции дошло – хозяйка горничную за дворником посылала, чтобы он лакея бывшего утихомирил. Скрутили его дворник с подручными и в часть сдали, он там сутки в холодной просидел. А сегодня поутру дворник его опять во дворе видел, и опять пьяного. Божится, что выгнал взашей. А Чистов, видать, вернулся и незаметно в дом проскользнул. Доложил я обо всем Жеребцову, узнали мы в адресном столе нонешнее Евлашкино место жительства, поехали в Коломну, он там на Псковской угол снимает, и взяли его тепленьким. Точнее, не тепленьким, а пьяным вдрызг. Сейчас он у нас в кордегардии в себя приходит.
Кунцевич перебил старшего товарища:
– А почему ты думаешь, что это непременно Евлампий убил? Ну поругался он с барыней, ну заходил сегодня во двор, дальше что? Может, как его дворник прогнал, так он больше туда и не возвращался?
– Мечислав Николаевич! Вы, прежде чем спрашивать, до конца дослушайте. Вы думаете, стал бы я вам об успешном розыске докладывать и водку в эту честь пить, если бы не было бы у нас против Евлашки чего существенного, а? Плохо тогда вы меня знаете. Прежде всего следы. У него на ноге правый носок – весь в крови. Сапоги-то он от крови отмыл, а вот носок нет. На носок внимания не обратил и то, что он в крови вымазан, не увидел. Зато я увидал. Сразу, как только зашли мы к нему в комнату, я этот носок и узрел. Далее. Сундук у него под кроватью стоит, в котором хранит он свое имущество. На замок, гад, закрывал! А ключик на веревке на шее таскал, вместе с крестом. Снял я аккуратненько этот ключик, открыл замочек, порылся в Евлашкином барахле и нашел! Полдюжины серебряных ложек и серебряную же солонку. Откуда они, спрашивается, там?
– Так эти вещи у генерала были похищены?
– Конечно! Генерал, правда, эти ложки и солонку за свои не признал – он на столовую посуду никакого внимания не обращает, но рассказал, что супруга-покойница как раз на пропажу столового серебра ему и жаловалась, и лакея Евлампия Чистова в этом подозревала. Теперь ждем генералову кухарку. Хозяин ее в отпуск отпустил, у них сегодня в селе престольный праздник. Завтра должна возвратиться, а как воротится – мы ей ложки и предъявим, и если она их опознает, в чем лично я не сомневаюсь, то уж не отвертеться Евлампию от каторги. Так-то.
Быков налил третью и тут же выпил.
Кухарка опознала ложки, и, несмотря на то, что проспавшийся Чистов виновным себя не признавал, следователь заключил его под стражу. Впрочем, судьба Евлампия мало беспокоила Кунцевича. Его мысли были заняты совсем другим объектом. Сыскной надзиратель влюбился.
Глава 8
Магазин закрывался в девять вечера – а в это время Кунцевич должен был находиться на службе. Пришлось ею пренебречь. В субботу, выдумав благовидный предлог, сыскной надзиратель ушел с вечерних занятий и в половине девятого уже прохаживался у дома 88 по Невскому проспекту.
Барышню он чуть не проглядел – темновато было на улице, да и в шубке он ее раньше не видел.
Катерина Степановна вышла из магазина в половине десятого, посмотрела по сторонам, быстро пересекла Невский и повернула на Николаевскую. Кунцевич едва ее догнал.
– Катерина Степановна! Катерина Степановна!
Барышня остановилась и повернулась в сторону надзирателя. В ее глазах мелькнул испуг.
– Здравствуйте, – сказал Кунцевич, останавливаясь перед барышней. – Уф! Бегом за вами бежал. Куда вы так спешите?
– Известно куда. Куда в такой час может спешить девушка – домой. А иду скоро, так это потому, что много развелось разных нахалов. Пристают, отбою от них нет.
Хоть такой холодный прием и смутил сыщика, он не растерялся.
– Вот тут вы правы, нахалов в столице полным-полно. Порядочным барышням действительно вечером страшно по улицам стало ходить. К нам, знаете, сколько жалоб поступает! Начальство даже приказ нам дало – провожать барышень домой, дабы огородить их от приставаний.
Катерина рассмеялась:
– Ну уж раз начальство вам приказало, то так и быть – провожайте.
Неожиданно для Мечислава Николаевича Катерина Степановна пригласила его к себе, на чай. Жила продавщица шляп в меблированных комнатах на углу Николаевской и Свечного переулка. Жилище барышни было маленьким, но чистеньким и опрятным. Коридорный принес самовар, хозяйка разлила чай по чашкам, Кунцевич выложил на стол купленные по дороге баранки и пастилу.
Сидели и болтали о пустяках.
Вдруг Катя спросила:
– Мечислав Николаевич, а злодея, который мадам Штрундман убил, нашли?
– Нашли-с. И арестовали. Я, некоторым образом, принимал в этом участие, но многого сказать не могу. Тайна следствия-с.
– Ой! Вы знаете, как мне стало страшно после того, как Изабелла Людвиговна мне про убийство рассказала. Задержись я чуть подольше, он бы мог и меня… Я как об этом подумаю, так спать не могу. Кто же убийца?
– Нам говорить не положено, но вам, так и быть, скажу. Бывший лакей. Убил и ограбил.
– А много ли ограблено?
– Много-с. Десять тысяч. Хозяин накануне вынул деньги из банка, собирался прикупить имение в Новгородской губернии.
– Скажите, пожалуйста! А как же вам удалось найти злодея?
– Все дело в опыте. Как говорил поэт – опыт, сын ошибок трудных. Видите ли, милостивая государыня, по статистике…
Время приближалось к полуночи. После того, как Катя несколько раз выразительно посмотрела на настенные часы, сыщик стал собираться.
– Пойду-с.
– Ступайте, приятно было познакомиться.
– Мне тоже.
Пока он надевал пальто, Катя держала в руках его котелок.
– Могу ли я рассчитывать на продолжение знакомства? – спросил Кунцевич.
– Почему нет. Заходите.
– Скажите, а вы театр любите?
– Люблю-с.
– Тогда, может быть, в следующее воскресенье сходим?
– С удовольствием.
Отношения у них развивались ни шатко ни валко. Катя сходила с ним в театр, позволяла иногда вечерами провожать ее до дома, с удовольствием принимала подарки, но в гости больше не приглашала. Кунцевич страдал.
Впрочем, часто встречаться с зазнобой у сыскного надзирателя не получалось – сильно мешала служба. Вот и сегодня он вместо того, чтобы спать дома после суточного дежурства, трясся в вагоне конки, направляясь на Литейный в Окружной суд к судебному следователю на допрос по делу Штрандман.
И вдруг у подъезда суда он встретил Катерину Степановну.
Увидев сыщика, Катя аж вздрогнула от испуга, но тут же пришла в себя и протянула для поцелуя руку.
– Здравствуйте, Катенька. – Кунцевич приложился к холодным пальчикам. – Вы как здесь?
– Вызывали.
– К Веберу, по убийству?
– Да.
– Долго он вас пытал?
– Да почитай час. Пойду я, Мечислав Николаевич, а то хозяйка и так ругается. Вы вечерком сегодня не заглянете?
– С удовольствием.
– Буду ждать.
Счастливый сыскной надзиратель взлетел на второй этаж и, рисуя в голове приятные картины предстоящего свидания, направился к камере следователя десятого участка статского советника Николая Конрадовича Вебера.
Дверь оказалась запертой. Кунцевич несколько раз дернул ручку, а потом обратился к проходившему мимо сторожу:
– Эй, любезный, а где их высокородие, не знаешь?
– На происшествие изволили убыть. Если вас вызвали, то вы обождите.
– Да, долго же мне ждать придется, он ведь только уехал.
– Почему только уехал? Их с самого утра не было.
– Как не было? А барышню кто же сейчас допрашивал?
– Какую барышню? Вы чего-то путаете, милостивый государь. Николая Конрадовича с утра нет, и стало быть, никаких барышень он сегодня допрашивать не мог.
Кунцевич стал растерянно озираться по сторонам.
Потом подошел к окну и прислонился головой к холодному стеклу. В это время к кабинету, тяжело дыша и отдуваясь, подошел Вебер. Его письмоводитель плелся сзади, таща огромный портфель.
– Вы ко мне?
– Да-с, Ваше высокородие. Надзиратель сыскной полиции Кунцевич. Прибыл по повестке.
– Как же, помню, помню. Сейчас, только отдышусь и чайку выпью – и вас приму. Фаддей! – крикнул Вебер уже бежавшему к нему сторожу. – Сооруди чайку. Не изволите со мной? – спросил следователь Кунцевича.
– Благодарю, только пил. Я подожду.
Внимательно прочитав протокол допроса, сыскной надзиратель старательно расписался на каждом листе и передал документ следователю.
– Благодарю вас, – сказал тот, принимая бумаги.
– Разрешите вопрос, ваше высокородие?
– Спрашивайте.
– А вы не допрашивали по этому делу некую Мельникову?
– Мельникову? Не припомню такой. Она кто?
– Она служит в шляпном магазине. Помните, мы счет нашли?
– Счет? А! Ну как же, как же, вспомнил. Я еще вам поручал разыскать курьера, доставившего шляпку. Стало быть, нашли. Как вы сказали, Мельникова? Но позвольте, милостивый государь, как же я мог ее допрашивать, если только что узнал о ее существовании!
Кунцевич смутился.
– Впрочем, надобность в ее допросе отпала. Убийца установлен и задержан, часть похищенного у него изъята, я скоро передам дело прокурору для направления в суд.
– Скажите, ваше высокородие, а что, сознался лакей?
– Нет. Твердит, что не убивал. В краже признался, а в убийстве сознаваться не хочет. Дурак! С таким количеством улик да без чистосердечного признания ему на полную катушку влепят. Дурак.
– А в какой краже он признался, позвольте спросить?
– В краже серебра. Говорит, что воровал по одной-две ложки в месяц, думал, что такие богачи, как Штрундманы, подобные пропажи не заметят. И они действительно долго не замечали. Но когда заметили, Екатерина Львовна его сразу рассчитала, потому что красть кроме него было некому. Он обиделся ну и… История обычная.
– А похищенные десять тысяч нашли?
– Нет, не говорит, гад, куда спрятал.
– А как он объясняет кровь на носке?
– Говорит, что накануне дрался в кабаке и вымазался. Послушайте! Кто из нас кого допрашивает? Вам это все к чему? Хотите поболе узнать, приходите на суд, там все и послушаете.
Кунцевич поспешил откланяться.
Внизу он поманил вертевшегося около шинельной сторожа.