Всему этому весьма способствовало то, что Рим представлял собой не столько обособленный город, как Афины, сколько группу деревень в пределах одной стены. В отдаленные времена в него входило семь отдельных деревень, стоящих на вершинах семи отдельных холмов. По мере того как увеличивалось население этих деревень, они разрастались, спускаясь по склонам холмов – до тех пор, пока не слились друг с другом. В те времена Форум был их общим пастбищем и рынком. Вот почему древняя и почитаемая хижина Ромула стоит не рядом с Форумом и даже не на Капитолии, как можно было бы подумать. Нет, она находится среди нескольких других священных мест у подножия Палатина рядом со скотным рынком. Вероятно, это все, что имелось в Риме, когда Ромул основал его.
В результате римляне отождествляют себя со своими районами или родовыми деревнями не меньше, чем с Городом. Только за пределами Рима они действительно считают себя римлянами.
Моими соседями были жители Субуры, гордившиеся своим знаменитым шумным, скандальным районом, в котором, как они заявляли, выросли все самые буйные римляне. Они смотрели сверху вниз на обитателей Священной дороги, считая, что тамошние жители самодовольнее всех прочих, потому что обитают вдоль старого пути триумфаторов. Эти два района сходились в знаменитых традиционных уличных драках на ритуале Октябрьской Лошади[10]. И это были только два района из множества.
К тому же в Риме не имелось полиции, что давало бандам возможность контролировать улицы, – я и сам не поступил бы иначе.
Теперь все это осталось в прошлом. Первый Гражданин дал нам мир, безопасность и стабильность, и большинство людей в наши дни, похоже, счастливы наконец-то все это иметь. Но, принимая мир, безопасность и стабильность, мы отдали бо́льшую часть того, что сделало нас римлянами.
В то время такие мысли не приходили мне в голову. Меня в основном заботило, как бы выжить в течение следующих недель и попытаться решить, где переждать грядущий год. Мне нравилась Александрия, но тамошние люди хотели меня убить. Галлии следовало избегать любой ценой: она кишела галлами, а теперь там будут еще и германцы и сражающийся с ними Цезарь. В Македонии тоже шли бои. Я провел слишком много времени в Испании, и это место мне наскучило. Оставались еще семейные сельские поместья, но я ненавидел сельское хозяйство так же сильно, как и военную жизнь. Может, я смогу отправиться с братом Цицерона в Сирию? Сирия, похоже, интересное место, если только парфяне будут вести себя тихо. Стоило это обдумать…
Я потер гладко выбритую челюсть, обнаружив обычную щетину вдоль зазубренного шрама, оставленного иберийским копьем несколько лет тому назад. С тех пор шрам сводил на нет все усилия цирюльников.
– Гермес, – сказал я, – у меня есть для тебя поручение.
Мой раб беспокойно огляделся по сторонам.
– Ты же не собираешься бродить в одиночку, правда? Здесь, в Субуре, это запросто можно делать, но больше нигде. Заставь Милона одолжить тебе несколько его гладиаторов для охраны.
– Я тронут твоей заботой, но если мои соседи правы, при свете дня я должен быть в относительной безопасности. Клодий сейчас снова веселый парень из народа. Я хочу, чтобы ты сбегал к дому Луция Цезаря и выяснил, дома ли госпожа Юлия Младшая. Ее последнее письмо было послано с Кипра несколько месяцев тому назад. Если она здесь, я хочу ее навестить.
Гермес отправился медленной танцующей походкой, которой обычно передвигался за исключением тех случаев, когда направлялся играть в кости, смотреть на сражение гладиаторов, на бега или на встречу с какой-нибудь несчастной хорошенькой молодой семейной горничной.
Юлия была племянницей Юлия Цезаря и моей невестой. Поскольку все браки великих семейств заключались из политических соображений, прежде чем назначить дату свадьбы, семьи жениха и невесты дожидались нужной политической обстановки. То, что Юлия была единственной девушкой, на которой я по-настоящему хотел жениться, было чистой случайностью и совершенно не заботило ни мою, ни ее семью. Метеллы добивались связи с Юлиями, и нам полагалось эту связь обеспечить.
Не уверен, шли ли на пользу делу такие устроенные браки. Кретик выдал свою дочь за младшего Марка Красса, и эта пара была безумно счастлива. Дочь Цезаря вышла за Помпея, и они как будто довольно хорошо ладили до тех пор, пока та не умерла родами. Целер женился на Клодии ради временного союза с Клавдиями – и вот я в Риме, чтобы выяснить, не вздумала ли она развестись с ним решительно и бесповоротно.
Прежде чем двинуться дальше, я решил прояснить один вопрос, в котором совершенно не разбирался, и направился на запад, к реке, а потом начал долгий путь к району Транстевере.
Я нашел Асклепиада в его просторной приемной в школе Статилия Тауруса. При виде меня умное лицо врача расплылось в улыбке. В его волосах и бороде стало чуть больше седины, чем было в то время, когда я видел его в последний раз в Александрии, но в остальном он не изменился. Он давал указания рабу, который втирал мазь в плечо массивного нумидийца.
– Радуйся! – сказал мой старый знакомый, взяв меня за руку. – Я не слышал, чтобы в Риме недавно произошло какое-нибудь интересное убийство. Почему же ты так внезапно вернулся домой?
– Все как обычно, – ответил я. – Только убийство не недавнее.
– Ты должен все мне об этом рассказать.
Асклепиад отпустил раба и пострадавшего гладиатора.
– Вывихнутое плечо, – заметил он. – Я все время говорю Статилию, что от тренировок со щитами двойного веса больше травм, чем пользы, но такие тренировки – традиция, и он не желает слушать.
Я сел возле окна. С тренировочного двора внизу доносился мелодичный звон оружия.
– Я хотел бы проконсультироваться с тобой насчет загадок твоей профессии, – сказал я.
– Ну конечно. Чем я могу помочь?
– Что ты знаешь о ядах?
– Достаточно, чтобы знать, что клятва запрещает мне их прописывать.
– Софистика, – сказал я. – Ты же все время применяешь их в своих лекарствах.
– Верно, разграничительная линия тонка. Многие полезные лекарства, данные в больших количествах, могут убить. Снадобье, которое замедляет сердцебиение, может остановить сердце. Но, полагаю, ты интересуешься теми ядами, которые годятся для убийства?
– Именно. Моя семья хочет, чтобы я расследовал смерть Метелла Целера.
– Именно это я и подозревал. До меня доходят те же слухи, что и до остальных. Высокопоставленный человек, женатый на пользующейся дурной славой женщине, внезапная неожиданная смерть – ergo[11], отравление.
– Я должен поразведать, – сказал я. – Порасспрашивать. Но что мне искать?
Асклепиад сел и задумался.
– Во-первых, тебе следует выяснить симптомы. Были ли конвульсии? Шла ли у жертвы пена изо рта? Жаловался ли он на боль в животе или озноб? Была ли у него рвота необычной консистенции или цвета? Был ли у него кровавый понос?
– Похоже, это будет довольно просто, – сказал я.
– Возможно, только это и будет простым. Ты должен понимать, что, когда человек отравлен, в дело вовлечено куда больше суеверий, чем знаний.
– Знаю, – согласился я. – Здесь, в Италии, отравления ассоциируются скорее с ведьмами, чем с врачами или аптекарями.
– Так и есть. Некоторые яды действуют ужасно быстро, некоторые вызывают смерть в течение нескольких минут, применение некоторых нельзя распознать. В действительности есть и такие, которые даются в очень маленьких дозах в течение очень долгого времени. Их эффект накапливается, отчего может показаться, будто жертва умерла от затяжной болезни.
– То есть, ты говоришь, что отравление – работа для специалиста.
Мой собеседник кивнул.
– Или для убийцы, который располагает советами специалиста. В этой области всегда мало профессионалов, и они никогда не остаются без практики. Не забывай, многие начинают переговоры с отравителями, задумав самоубийство. Среди тех, кто не дал клятву моей профессии, это почти законная практика. Ни боги, ни гражданские власти не запрещают самоубийства.
– Как настоящие отравители заставляют свои жертвы принять снадобье? – спросил я.
– Самый обычный способ, с которым ты знаком, поскольку его безуспешно пытались испробовать на тебе, – перорально[12]. В таких случаях в качестве вещества-носителя почти всегда используются еда или питье, хотя известны случаи, когда яд маскировали под лекарство. Трудность с пероральной дачей в том, что большинство ядов имеют сильный неприятный запах.
– Вот тогда и можно замаскировать яд под лекарство, – заметил я. – Большинство лекарств ужасны на вкус.
– Совершенно верно. Большинство ядов имеют вид жидкостей или порошков. Их можно смешать с питьем или обрызгать ими еду. В немногих случаях это паста или смолистые вещества, а в совсем редких яды можно сжигать, чтобы получился отравляющий дым.
– Да неужели? Для меня это что-то новое… Я знал, что дым гашиша и опиума отравляет, но не знал, что существуют смертельные дымы.
– Отравление посредством ингаляции – это, наверное, самая редкая разновидность, и обычно такое происходит случайно, а не намеренно. Ремесленники, работающие с ртутью, особенно если та используется для извлечения золота из руды, иногда вдыхают ядовитые пары. Есть места, где встречаются природные ядовитые пары – например, вблизи вулканов, – и некоторые болота имеют печальную известность благодаря этому феномену.
– Значит, пары вряд ли можно использовать для убийства?
– Это было бы затруднительно. Яды также можно ввести ректально[13], что представляет определенные трудности, но любовные предпочтения некоторых личностей могут дать интимным партнерам доступ к этому месту. При этом яды могут быть такими же, какие даются перорально, хотя из-за способа их введения должны быть более сильными.
– Могу себе представить.
Что ж, нет ничего, чего не могла бы проделать Клодия.
– Еще яд можно ввести в тело через открытую рану. Отравленные кинжалы и другое отравленное оружие не так уж редки. В действительности на греческом языке само слово «яд», «токсин», происходит от слова, означающего «относящийся к стрельбе из лука», благодаря обычной практике смазывать стрелы ядом. Однако следует признать, что солдаты часто считают, что их ранили отравленными стрелами, тогда как на самом деле раны просто воспаляются.
– Солдаты очень легковерны, – согласился я.
– А еще яд может впитаться сквозь кожу. Если б его добавили в масло, применяющееся при купании или массаже, было бы очень трудно распознать его. И некоторые авторитеты считают, что те несчастные работники могут не только вдыхать ядовитые пары, но и впитывать ядовитую ртуть сквозь кожу.
– Рискованное ремесло, – заметил я.
– Как и твое. – Медик погладил аккуратно постриженную бороду. – Кстати, о ядах – не следует пренебрегать и возможностью животных факторов.
– Полагаю, не следует, – согласился я. – Но что ты имеешь в виду?
– Ядовитые змеи, которых иногда находят в постели жертвы, не всегда заползают туда случайно. А некоторые люди особенно чувствительны к пчелиным и осиным укусам. Осиное гнездо, брошенное в окно такого человека, – эффективный способ расправиться с ним. И, как говорят, по меньшей мере один фараон умер, когда его соперник наполнил ночной горшок царя скорпионами.
Я вздрогнул, услышав такое.
– Способов отравить кого-то больше, чем я думал.
– Существует мало дисциплин, на которые расточалось бы столько мастерства и изобретательности, сколько расточалось на убийство. Это должно предоставить тебе уникальную возможность испытать свои силы.
– Должен признаться, старый друг, я впервые приступаю к расследованию, будучи почти в отчаянии. Если женщина действовала даже с минимальной компетенцией, убийство будет почти невозможно доказать. А я знаю, что Клодия более чем компетентна, когда речь идет об убийстве.
– Настоящая Медея. И в придачу, как я слышал, подозревается в инцесте со своим братом. А в довершение всего поразительная красавица. Подходящий объект для поэтов и драматургов.
Асклепиад подходил к таким вещам, как грек.
– Катулл раньше тоже так думал, – заметил я. – Я слышал, он, в конце концов, преодолел свою безрассудную страсть и нашел какую-то другую ужасную шлюху, чтобы таскаться за ней, как щенок.
– Он стал куда более утонченным, – сказал медик. – Ты помнишь его наивным мальчиком, только что явившимся в Рим и сраженным уловками Клодии. Ты и сам не был к ним невосприимчив, если мне не изменяет память.
Воспоминание об этом причинило мне боль.
– А теперь мне полагается найти улики против нее, которых, вероятно, не существует… Она надо мной посмеется.
– Многие мужчины терпели от нее и худшее. Можешь прийти ко мне полечиться.
– У тебя есть лекарство от унижения? Ты, должно быть, богат, как Красс.
– У меня есть превосходное кипрское вино. После него бывает самое легкое похмелье.
Я встал.
– Возможно, я поймаю тебя на слове.
Потом я внимательно осмотрел стены приемной. У Асклепиада имелись образцы почти любого оружия мира. К каждому был прикреплен свиток, в котором описывались раны, которое наносит это оружие.
– Хотелось бы мне, чтобы все пользовались таким честным оружием, как это, – пожаловался я.
– Каким простым тогда был бы мир! – вздохнул мой друг. – Мы жили бы в золотом веке. Но сейчас выбор оружия весьма широк. И даже трудноуловимые яды грубы по сравнению с тем оружием, которое предпочитают в Риме сегодня.
– С каким же?
– С произнесенным вслух словом. Я пытаюсь оставаться в стороне от римской политики, но вы – шумные люди.
– Этому мы научились у вас, греков, – заметил я. – Периклы, Демосфены и вся та многословная шайка.
– Тебе следовало бы выбрать для сравнения спартанцев, а не афинян. Они были тупыми хамами, но по-солдатски ценили в ораторах краткость. Так или иначе, я не намекаю на ваших выдающихся ораторов вроде Цицерона или Гортензия Гортала[14]. Я, скорее, говорю о демагогах.
– Цезаре и Клодии?
– Есть и множество других. Я не осмеливаюсь вторгаться в сферу твоих знаний, но тебе следовало бы разузнать об их деятельности. Боюсь, надвигается гражданская война.
– Это как-то чересчур. У нас не было гражданских войн больше двадцати лет. А легкое буйство время от времени… Вред от него невелик. Оно очищает воздух и позволяет выплеснуть излишки недобрых чувств.
– Чисто римское отношение к делу. Но на этот раз не будет оскорбленных союзников и муниципиев[15]. Будет класс против класса.
– Тоже ничего нового. Такое случалось со времен Гракхов. Вероятно, даже раньше. Такова наша природа.
– Тогда я желаю тебе насладиться этим. Пожалуйста, не стесняйся, консультируйся со мной в любое время.
Я поблагодарил врача и ушел. На самом деле я не был так жизнерадостно настроен, как притворялся перед Асклепиадом, но мне не хотелось раскрывать свои страхи насчет пороков общественной жизни Рима перед чужестранцем, пусть даже моим другом. А если надвигалась война между классами, в этом никоим образом не стоило обвинять только подстрекателей из простого народа. Немалая часть ответственности лежала и на моей семье.
Я был рожден аристократом, но питал мало иллюзий насчет равных мне по происхождению. Мы навлекли бесконечные беды и на самих себя, и на Рим, и на его империю своей тупой непримиримостью. Крайнее крыло аристократической партии сопротивлялось любому улучшению положения обычного римлянина с безрассудной рефлекторной враждебностью собаки, охраняющей свой обед.
Я размышлял обо всем этом, возвращаясь в истинный Город. Рим давно уже разросся за пределы стен, которые разметил своим плугом Ромул. Порт Рима, район, находящийся за стенами на берегу реки, перебрался через реку, чтобы образовать новое предместье Транстевере. На Марсовом поле – там, где некогда каждый год собирались граждане, чтобы записаться в свои легионы и проголосовать по важным вопросам – по-прежнему воплощались грандиозные строительные проекты. Граждане все еще приходили туда голосовать, хотя теперь мало кого заботила служба в легионах.