Я направился в перелесок между каменных скал. Отличное место для засады. Нужно быть осторожнее: на месте зверя я бы занял позицию на вершине скалы и спрыгнул на незадачливого охотника.
Укрепил тело заклинанием — на всякий случай, и присмотрелся. Мне показалось, что наверху мелькнула тень, приготовился метнуть молнию в то, что отбросило её. На вершине показалась фигура, страшно освещаемая кровавой Секундой.
— Ты? — голос показался мне знакомым. Я пригляделся внимательнее: шкура оборотня имела необычный золотой оттенок. Видимо, о нём и говорили стражники, сопровождавшие меня.
— Не узнаёшь меня, эльф? — произнёс оборотень.
Синдинг? Что он здесь делает?
— Синдинг?
Мне показалось, что зверь кивнул головой. Как и зачем этот человек сбежал? В тюрьме его жизни пока что ничего не угрожало, напротив, он ждёт там исцеления. К тому же, он не нападает на меня, хотя находится в облике зверя.
— Всё верно, эльф. Хирсин даровал мне новое видение. Он сказал, что если я выиграю в Его Игре, то смогу искупить свою вину перед Ним. Выходит, тебя Он тоже позвал сюда, и мы оба вынуждены играть по Его правилам. Прости, что втянул тебя во всё это.
— Да. По правилам этой игры я должен убить тебя.
До меня донесся обреченный вздох.
— И я это заслужил. Если ты сделаешь это, я не буду тебя винить, и даже пойму. Мне так жаль, что я подвёл госпожу Ненью, она ведь была так добра ко мне…
И снова я слышу это раскаяние — манипулятивное, призванное вызвать жалость и сострадание. Но нет. Этот норд может себя контролировать даже в шкуре зверя. Я на себе испытал, что значит быть оборотнем, но я сдержал себя и не стал убивать сопровождавших меня стражников. Сейчас Синдинг способен вести диалог, даже не пытался нападать на меня — а, следовательно, он контролирует своё поведение. И девочку убил абсолютно осознанно.
— Я очень хочу пощадить тебя, Синдинг, — я чувствовал на себе полный надежды взгляд, норд посчитал, что я поверил ему. — Но ты ведь убил девочку осознанно.
— Что?.. Нет, это ложь!
— Ты можешь контролировать себя даже в шкуре зверя. А, следовательно, не мог перепутать запах маленькой девочки на их ферме и крупного оленя в лесу. Проклятие кольца состоит лишь в том, что ты перекидываешься не каждое полнолуние, как обычно, а каждую ночь…
Синдинг всё понял — и скрылся из виду. Я следовал за ним, читая заклинание обнаружения жизни и прислуживаясь к каждому шороху.
Шаги.
Треск сломанной сухой веточки и шорох листьев кустарника.
Я метнул на звук молнию — но промахнулся.
— Тебе надо было напасть на меня или же спрятаться до того, как настанет утро, — намеренно громко советовал я. — Но ты срочно захотел поболтать со мной.
Я прошёл дальше вдоль камней, мимо святилища Талоса.
Шорох в кустарниках — но нет, это всего лишь пугливая лисица.
Давай же, Синдинг, вот он я. Кричу на весь этот даэдротов перелесок. Я — лёгкая добыча, слабый беспомощный эльф. Я безоружен, моё тело не защищает ни варёная кожа, ни металл. Тебе нравится убивать слабых и беззащитных, так ведь?
Скрежет когтя о камень. Чёрная тень сверху меня. Снова метнул молнию — но промахнулся. Синдинг скрылся в поросли кустарника. Я осторожно спустился вниз по каменным ступеням.
— Синдинг! А ты догадывался, что никакой я не Дозорный? — снова позвал я. — Знаешь, кто я на самом деле?
Оборотень не поддавался. Притаился где-то. Заклинанием обнаружения жизни я оглядел заросли вокруг. Сбоку промелькнула лиловая аура жизни, чёрная тень выпрыгнула на меня, я едва успел отскочить — но коготь всё равно задел плечо и больно расцарапал кожу до крови. Я тут же исцелил мелкий порез.
— На самом деле я — талморский юстициар! Ты же ведь хочешь убить проклятого талморца? Хочешь потом рассказывать, какие мы на вкус?
Синдинг всё-таки выдал себя глухим рычанием. Я запустил на звук поток искр; до меня донеслось завывание. Ещё поток искр, затем — одна мощная молния, и оборотень дохлым свалился с уступа. От него несло жжеными волосами и палёным мясом, шерсть дымилась, под кожей можно было даже разглядеть ожоги.
Из обожженного молниями трупа поднялся ещё один призрак — на сей раз, человеческий, похожий на Синдинга в его человеческом облике.
— Отличная работа, — похвалил Хирсин. — Я знал, что ты сделаешь правильный выбор. А теперь освежуй его — и Я благословлю эту шкуру так, что она будет верно служить тебе и защищать от всех тягот этого мира.
Я скупо ухмыльнулся. Нет, подачки от даэдра мне не нужны. Пусть забирает своё проклятое кольцо и подарит благословлённую собой шкуру кому-нибудь другому.
— Благодарю, Князь, но мне нет нужды в Твоих дарах, — ответил я.
Хирсин отчего-то рассмеялся.
— Когда-нибудь, высокий эльф, в тебе снова проснётся Охотник, — ответил он. — И ты снова придёшь ко Мне за благословением.
Кольцо спало с моего пальца и вместе с призраком исчезло. Меня снова одолела слабость и одышка, я опёрся о скалу и пытался отдышаться. Я больше не чувствовал того множества ароматов, не слышал всех шорохов вокруг себя. Мир словно потускнел, а я будто бы на какую-то часть ослеп — но не жалел об этом. Не стоит связываться с Даэдрическими владыками, какие бы дары Они не предлагали.
Немного отдышавшись, я в спешке покинул пещеру, пока меня не заметили остальные «охотники» и не засыпали глупыми вопросами. В лагерь я вернулся, когда луны — своего обычного цвета — уже сияли на небосводе.
— Кольца на тебе нет, и ты в своём обычном облике, — заметил один из стражников. — Значит, ты выиграл? Оборотень мёртв?
— Да. Видимо, зверь посчитал, что я стану лёгкой добычей, но не рассчитал, что я убью его парой удачных молний, — равнодушно ответил я. — И, может быть, мы представимся, наконец, друг другу? Меня, например, зовут Эстормо.
Парней же звали Гисли, Эйрик и Хельги.
========== 19 ==========
Обратно в Фолкрит мы вернулись вечером следующего дня. Гисли, Эйрик и Хельги тут же повели меня в Длинный Дом. Ненья заметила наше возвращение, велела парням идти отдыхать, а меня пригласила в кабинет легата. Ярл всё так же праздно шатался по своему дворцу: на сей раз мне показалось, что он был ещё и навеселе.
— Вы, наверное, ещё не в курсе, но Синдинг сбежал, — проинформировала управительница.
Я старательно изобразил недоумение:
— Но как у него это получилось?
— Тюремщики сказали, что когда зашло солнце, он обратился в зверя с золотистой шкурой, вскарабкался по каменной кладке и убежал.
— С золотистой шкурой, говорите? — повторил я. — Видите ли, наши поиски привели нас к Гроту Утопленника, где на меня как раз напал вервольф с золотистой шкурой. Мне пришлось убить этого несчастного. По вашему описанию выходит, что я убил как раз Синдинга.
Не буду пока что расстраивать Ненью и рассказывать о том, что Синдинг очень даже контролировал себя, и что он намеренно убил эту девочку.
— Мне кажется, агент Эстормо, вы что-то недоговариваете. Если вам не составит труда, поведайте, как вы оказались в районе Грота Утопленника?
— Ваша проницательность поражает меня, леди Ненья, — промурлыкал я. — Мы с вашими ребятами выследили зверя, о котором говорил Синдинг, и убили его. Мне тут же явилось воплощение Хирсина. Я попросил снять с кольца проклятие — но Хирсин отказал мне, сказав, что я должен принять участие в какой-то Игре, которая как раз будет проходить в Гроте Утопленника. Так уж вышло, что этой же ночью я обратился — и сам побежал туда. Когда я превратился обратно, ваши люди уже нашли меня, не дали замёрзнуть насмерть и поведали, что в Гроте идёт охота на некоего вервольфа с золотистой шкурой. Зверь, очевидно, сумел уйти от всех своих преследователей, выскочил на дорогу и увидел меня. Наверное, он посчитал, что я стану лёгкой добычей, набросился на меня — но погиб от моих молний.
Альтмерка сделала вид, что поверила в мой рассказ.
— Я надеюсь, что наш уговор остаётся в силе? — завершил я.
— Конечно, — женщина часто закивала. — Сколько дней вы желаете отвести себе на подготовку к отъезду?
Я думаю, завтра с утра уже можно уезжать, достаточно мучить своим присутствием Рунила. Я и так слишком многим ему обязан. Если я навлёк на него беду своим присутствием… Нет, думать не хочу о том, что у Балгруфа поднимется рука послать убийцу к старику!
— Завтра утром я собираюсь уехать. Только, леди Ненья, вы можете пообещать мне, что ваши люди защитят Рунила?
— Пока я в этом городе у власти, Рунила никто не посмеет тронуть.
Пока она у власти… Ненья молода, даже несмотря на свою нечистокровность, она вполне может пережить и ярла, и его будущих детей, и даже детей Балгруфа. Только вот если имперцы потеряют Фолкрит? Если ставленнику Братьев Бури не понравится, что его дела будет вести альтмерка? В таком случае, если я буду жив, то постараюсь вытащить Рунила из этого города.
— И ещё раз спасибо вам, Эстормо, — поблагодарила управительница. — Завтра с утра вы можете безопасно покинуть город и быть уверенным, что за вами не будут следить.
Я вежливо склонил голову в знак прощания. Ненья всё-таки приятная женщина. Если бы Эленвен была хотя бы наполовину такой…
На улицы Фолкрита спустилась ночная тьма, разгоняемая лишь светом фонарей на центральной улице — так что до дома Рунила я дошёл, освещая дорогу заклинанием. Я постучал в дверь. Рунил, кажется, даже не собирался ложиться спать — и встретил меня полностью одетым.
— Наконец-то, — с облегчением вздохнул он. — Проходи скорее.
Я зашёл внутрь, жрец закрыл дверь и пригласил меня к столу.
— Ты переоделся в робу, — заметил старик. — Значит…
— Да, я обращался, — спокойно ответил я. — Это было так странно. Я чувствовал себя таким свободным и сильным, но когда очнулся в своем обычном облике мне было так же плохо, как если бы я напился дешёвого мёда.
— Только вот Синдинг сбежал. Стражники весь день на ушах стояли, некоторых из них лес прочёсывать отправили, а всем горожанам велели запереться в домах и не выходить.
— Бояться нечего, Сининг мёртв, — успокоил я. — Я убил его.
Рунил с недоумением смотрел на меня.
— Он сказал, что Хирсин послал ему видение, — пояснил я. — В Гроте Утопленника Хирсин устроил Игру, охоту на оборотня. Жертвой был сам Синдинг. Если бы он выиграл, то Хирсин бы снял с кольца проклятие. Это сказал мне сам Синдинг. Только всё проклятие состоит в том, что превращения случаются не каждое полнолуние, а каждую ночь. Когда я был в облике зверя, я контролировал себя. Я помню, как не стал трогать стражников, которых послала со мной Ненья. Помню, как не нападал на остальных охотников из Игры Хирсина. И сам Синдинг, будучи в облике зверя, тоже не нападал на меня, он даже решил поговорить со мной.
Старик не стал ничего мне говорить, лишь поставил передо мной тарелку с грибной похлёбкой и кружку с элем. Ощущения вкуса еды уже начинало возвращаться ко мне, но всё равно было более притуплённым, чем до ранения.
— Откуда на робе кровь и разрез? — заметил Рунил.
— Синдинг оцарапал, — небрежно бросил я. — Ерунда, оно даже не болело.
Жрец поднялся, направился к тумбочке, вытащил оттуда какой-то пузырёк, размешал его содержимое с водой и поставил мне на стол вместо эля, велев выпить после еды.
— Успокойся, — потребовал я. — Это ведь просто царапина. От царапин не заражаются.
Рунил, однако, настаивал на своём.
— Завтра утром я уезжаю, — предупредил я его после того, как поел. — Ненья сказала, что даст мне четверть дня форы, задержит людей Балгруфа.
— Не боишься, что ты ещё недостаточно окреп?
— Я уже должен возвращаться в посольство. А там, если что, долечусь.
— Но ты ведь наверняка не знаешь, что Эленвен написала тебе. Может быть, у неё было для тебя ещё какое-нибудь задание.
Да, есть небольшая вероятность, что Эленвен захотела отдать мне иной приказ, чем эвакуация из Вайтрана. Но я ведь уже нарушил один её приказ, отсиживаясь в Фолкрите. Следовательно, я буду говорить, что вынужден был покинуть Вайтран раньше из-за угрозы собственной жизни.
— Я ведь буду говорить, что едва сбежал от убийц Балгруфа, — сообщил я. — Рунил, ну, а ты будь здесь осторожнее. Если услышишь, что Братья Бури начнут подходить к Фолкриту, и если я не успею — или не смогу тебя вытащить сам, спрячься где-нибудь. Если буду жив, я найду тебя…
Рунил отчего-то рассмеялся.
— Если Братья Бури решат, что меня следует убить — пусть так и будет, — ответил он. — Мне незачем прятаться от смерти.
Моему возмущению не было предела. Дело было даже не в идеях Талмора о превосходстве меров над людьми или в нордской ненависти ко всем мерам. Убийство старика, который всю жизнь посвятил искуплению собственных грехов, который бескорыстно заботился о практически незнакомом ему альтмере; в конце концов, жреца, казалось мне высшей несправедливостью. Нет, «несправедливость» — не то определение. Надо быть просто мразью, чтобы до такого опуститься! Братья Бури ненавидят нас, считают, что мы чуть ли не младенцев на завтрак едим — а если они сами старика и женщину убьют лишь на том основании, что у них золотая кожа и острые уши, то чем они лучше?
— Но, Рунил…
— Я прожил долгую жизнь, Эстормо. Если Аркею угодна моя смерть — я умру и дам возможность родиться кому-нибудь, кто, возможно, будет лучше меня. Не забудь зелье лучше выпить.
Конечно, зелье. Противное на вкус, с запахом чеснока, которое должно предотвратить моё превращение в вервольфа. Надо будет ещё отстирать с рубахи кровь, а зашью уже завтра вечером в какой-нибудь таверне.
Когда Рунил уже лёг спать, я пересчитал оставшиеся у меня деньги. Шестьдесят септимов я оставил себе, остальное сложил в другой мешочек, плотно его завязал и оставил на прикроватной тумбочке. Это меньшее, чем я могу отблагодарить старика за заботу обо мне, деньги пригодятся ему — на еду, зелья или одежду.
Следующим утром я проснулся с первыми лучами солнца, быстро оделся, позавтракал вместе с Рунилом и собрался уходить.
— Рунил, спасибо за всё, — поблагодарил я. — Я оставил тебе немного денег. Пока что это лучшее, чем я могу отблагодарить тебя.
Старик недовольно вздохнул.
— Я не приму возражений, — пришлось добавить мне.
Рунил велел мне быть осторожным в дороге и пожелал счастливого пути. На прощание мы крепко обнялись.
Ни на улицах, ни возле конюшен я не замечал слежки за собой. Спокойно оседлал лошадь. Взвалил животному через спину свёрток со своими пожитками. Рысью поскакал по дороге, пока не достиг границы владения.
Я ещё раз огляделся. Никого, безопасно. Заехал в одни из древних руин, снял накидку с рубахой, снял наручи и надел рыжую жреческую робу с капюшоном. Теперь, если люди Балгруфа догонят меня в Рорикстеде, они не узнают меня. Надеюсь.
Снова выехал из зарослей и поскакал по дороге на Солитьюд, делая небольшие привалы. На границе владения мне встретились мои коллеги, везущие задержанного на допрос. Зачем-то они остановились, юстициар что-то обсуждал сначала с солдатами, затем обратил взгляд на пленника. Я ненароком повернул голову.
— Это тебя не касается, жрец, — проскрежетал коллега. К счастью, я не знал ни одного из этих альтмеров — потому, наверное, полный презрения тон юстициара не так задел меня, хотя сердце неприятно кольнуло. — Проваливай.
В ответ я пришпорил лошадь и свернул по направлению к Рорикстеду. Случайная встреча с коллегами оставила неприятный осадок внутри — вот из-за таких грубиянов нас и не любят. Я скакал весь день, делая лишь небольшие привалы — и к вечеру уже был в Рорикстеде. Я ехал по единственной мощёной улочке этой деревушки, остановился возле самого большого здания — местного трактира. Заплатил конюху и забрёл внутрь.
— Добро пожаловать в «Мороженый фрукт», — без особого удовольствия поприветствовал меня хозяин. — У нас есть комната, есть еда, есть выпивка.
— Пожалуйста, комнату, — попросил я. — И скажи, что ты можешь предложить на ужин для скромного кармана.
Трактирщик едко поднял бровь.
— Комната стоит десять септимов, жрец, — ответил он. — Из еды могу предложить сыр, колбаски и мясной пирог. Мясного пирога тебе хватит и на ужин, и на завтрак.