Историк склонился к самому стеклу и прищурился, вглядываясь в изысканные линии загадочной находки. В неярком свете рельефно выступали чеканные линии выгравированного на золотой рукоятке кинжала стилизованного крылатого льва.
Глава 3
Контуры крылатого льва на сверкающей золотой рукоятке выступили рельефнее, когда на кинжал упал луч утреннего солнца. Яркий солнечный зайчик, отразившись от нестерпимо блестящего лезвия, весело запрыгал по комнате.
– А где же Нинатта и Кулитта? Ведь они всегда стоят справа и слева от Таккихи, – озорно сверкнув глазами на Алаксанду, притворно строго спросила Кутти, разглядывая изящный кинжал, изготовленный медником по приказу царя.
– Не поместились, – несколько растерянно ответил Алаксанду, переминаясь с ноги на ногу.
Он всегда чувствовал смущение, разговаривая с царевной.
– Не выдумывай, дочка, – заметил Табарна, не старый еще мужчина с горделивой осанкой и черными с проседью волосами, эффектными волнами ниспадавшими на плечи из-под украшенной золотым шитьем круглой шапки. – Рисунок должен быть строгим, это ведь подарок маганскому царю Аменемхету.
– Тем более что жители страны Маган поклоняются другим богам и изображение наших божеств может быть воспринято ими как оскорбление, – добавил стоявший возле царя Гисахис.
Табарна одобрительно кивнул.
– Но ведь наш крылатый лев Таккиха тоже божество, – не сдавалась Кутти.
– У маганитян есть похожий бог – они называют его Сфинкс, – сказал Гисахис. – Правда, он изображается без крыльев и с лицом человека, но в общем для кинжала, я думаю, и наш Таккиха хорош.
– Может, маганитяне подумают, что мы просто неточно изобразили их бога, – жизнерадостно подытожила задорная царевна.
На этом маленький совет закончился. Сделанный лучшим медником царства кинжал с золотой рукояткой и лезвием из хафальки особой прочности, называемом хафальки очага9, получил высочайшее одобрение и сегодня отправится в дальний путь вместе с письмом Табарны.
Его ответ на послание маганского царя был верхом дипломатического искусства Гисахиса: «…Хорошего металла в стране Хатти в настоящее время нет. Сейчас плохая пора для производства хафальки. Когда мастера сделают хороший металл, я пошлю его тебе. Теперь я посылаю тебе кинжал с лезвием из хафальки».
Отказ в поставках самого прочного металла, секретом изготовления которого владели только хатты, был подслащен роскошным подарком.
Когда Гисахис и Алаксанду вышли из покоев царя, медник с облегчением вздохнул.
– Не понимаю, как ты можешь здесь работать! На меня давит все это великолепие, я чувствую себя букашкой.
Гисахис молча улыбнулся.
– Кстати, ты понимаешь, почему наш царь не хочет посылать хафальки Аменемхету? Ведь мы уже два раза выполняли его заказы и неплохо на этом зарабатывали. Правда, скоро жатва, но община вполне могла бы обойтись без нас, а другой работы у нас сейчас нет, да и руды недавно привезли с Таврских гор навалом… – Алаксанду наморщил лоб и доверчиво поглядел на друга, ожидая разъяснений.
Но Гисахис лишь покачал головой:
– Это не наше дело, Алакс, – мягко сказал он.
Проводив Алаксанду, Гисахис еще немного постоял в центральном дворе халентувы, задумчиво глядя на замысловатые струи расположенного в середине площадки из плит красного мрамора великолепного бронзового фонтана, изображающего двух изогнутых рыбок с перекрещенными хвостами. Он прекрасно знал причину внезапного отказа Табарны своему союзнику в поставках металла, из которого изготавливалось самое грозное в бою оружие. Гисахис был одним из немногих, посвященных в важнейшую государственную тайну – над страной Хатти нависла угроза вторжения. Поэтому на тайном совете было решено, что отныне весь объем сверхпрочного хафальки очага, получать который по сложнейшей технологии умели всего несколько мастеров, будет идти на производство мечей и боевых топоров исключительно для хаттского войска.
Гисахис вновь вернулся в памяти к событиям сегодняшней ночи. Глашатай с башни как раз прокричал двойной час10, когда в его доме появился мешеди11 Васти и мрачным шепотом пригласил к царю. Лишь несколько человек в царстве знали, что помимо официальной должности мешеди у Васти была еще одна – более важная: он руководил сетью хаттских осведомителей в соседних странах и был правой рукой царя в секретных делах внутренней и внешней политики. А когда Васти повел писца не к воротам, охранявшимся, как положено, людьми жезла, а к потайной двери в северной стене дворца, ведущей прямо в кабинет царя, о которой тоже знали только избранные, Гисахис понял, что случилось нечто чрезвычайное.
Покои Табарны тонули в темноте, лишь центр комнаты освещали два золотых ладьеобразных светильника, стоящих на овальном столе из черного эбенового дерева, за которым сидели несколько человек. Отблески неровного пламени играли на встревоженных лицах пятерых мужчин, собравшихся на это тайное совещание. Кроме Гисахиса и Васти присутствовали начальник войска Хапрассун и удалившийся от дел престарелый прорицатель Зивария. Во главе стола неподвижно, нахмурив брови, сидел царь.
Васти вышел из комнаты и через минуту вернулся с невысоким бородатым мужчиной с черными курчавыми волосами в одежде каламского купца. Это был тайный агент Ватар, только что вернувшийся со Скалистого нагорья. Он рассказал, что при дворе правителя Лаххи Эшара разработан коварный план захвата Хаттского царства. Как удалось узнать Ватару, военному вторжению должен предшествовать дворцовый переворот, главная роль в осуществлении которого отведена потомкам лаххийских переселенцев, занимающим в настоящее время государственные должности при дворе Табарны.
– Многие из них уже завербованы, – безжалостно добавил агент.
Все подавленно молчали.
Гисахис подумал, что царь оказался самым дальновидным – он словно предчувствовал, что именно этот поселившийся на восточных рубежах хаттской державы странный народ представляет для нее наибольшую угрозу. Ни военачальник, ни глава секретной службы не разглядели опасности в небольших горных поселениях народа, который, видимо, еще не осознавал себя таковым, так как даже не имел единого имени, – каждое племя называлось по-своему, а хатты всех именовали лаххийцами по названию самого крупного клана чужеземцев. Лахха в глазах хаттов не являлась настоящим государством, скорее она представляла собой полувоенный племенной союз, что, впрочем, не уменьшало его боеспособности.
– Значит, мы пригрели змею на своей груди, – наконец, вздохнув, тяжелым голосом проговорил Табарна.
Присутствующие молчали – все знали, что имеет в виду царь. Уже давно, как утверждали уашебу, не менее полувека, шло ползучее проникновение лаххийцев на территорию хаттов. Пришельцы со Скалистого нагорья приходили в основном семьями или небольшими колониями – и селились на окраинах царства. Говорили они все одно и то же: в тех местах стало страшно жить, земля прогоняет людей – ходит ходуном под ногами, а с гор сыплются камни. Они были несчастны и смиренны, с радостью брались обрабатывать самые неплодородные земли, исправно несли саххан12, отдавая треть урожая царскому двору. С точки зрения правителя страны нельзя было пожелать лучших подданных, и царица Каттах, мать нынешнего царя, управлявшая тогда Хаттским царством, в честь совершеннолетия своего сына Табарны объявила указ о присоединении чужеземцев к хаппире. Таким образом, лаххийцы получили возможность занимать любые государственные должности, чем они не замедлили воспользоваться – сегодня при дворе Табарны, более двадцати лет правившего страной после смерти матери, не менее четверти людей дворца имели лаххийское происхождение. И каждый из них мог оказаться завербованным агентом Эшара.
После долгого молчания царь снова заговорил, медленно подбирая слова:
– Когда хаппира выбрала меня царем и бог Солнца из-за моря принес мне власть и повозку, я поклялся защищать страну. С тех пор как я сел на трон моей матери царицы Каттах, я правлю двадцать лет и все вражеские народы завоевал своими руками. И сегодня я снова готов встать на защиту людей Хатти. Но новая опасность страшнее и коварнее. Легко сразиться с противником в открытом бою, а как отличить честного подданного от предателя?
Он помолчал:
– Кто хочет сказать?
– Позвольте мне, господин мой! – откликнулся Васти и, после разрешающего кивка царя, изложил свой план. – Поскольку враг находится среди нас, следует задействовать наши силы тайных осведомителей. Предлагаю спровоцировать завербованных шпионами Эшара людей дворца, вызвав среди них панику, во время которой они раскроются. Операцию начнет один из моих лучших агентов Велку, которого все знают как торговца зерном. Общеизвестно также, что две луны назад он по своим торговым делам отправился в восточные земли. Я получил известие, что он вернется через пол-луны. За эти четырнадцать дней мы должны подготовиться. Я перехвачу его на подступах к городу и объясню задачу. Мы сделаем так, чтобы его приезд видели все люди дворца. Он привезет якобы самую свежую информацию из Лаххи о том, что Эшар был убит во время мятежа. Несомненно, это известие всполошит всех, кого шпионам удалось завербовать, и они будут искать встречи либо друг с другом, либо с резидентом. В любом случае эти передвижения зафиксируют мои люди. Таким образом, на первом этапе мы обезвредим внутренних врагов во дворце. Следующим шагом должно стать нанесение опережающего удара по Лаххе. Это уже работа для Хапрассуна.
– За мной дело не станет, – расправил плечи военачальник. – Я немедленно начну формировать боевые отряды.
– Только осторожно, Хапрассун, – предупредил царь. – Не горячись. Это следует делать так, чтобы не возбудить подозрения многочисленных шпионов. Для отвода глаз я отдам приказ по войску о проведении учений в честь приближающегося праздника Нового года. И ты начнешь работу под предлогом подготовки к шествию войска, чтобы воздать подобающие почести нашим богам у священной горы Ан.
– Можно пригласить во дворец акробатов, которые обычно участвуют в ритуале Пурулли, будто бы для репетиций – это будет отвлекающий маневр и создаст атмосферу суматохи, во время которой шпионам труднее будет контролировать наши действия, – предложил Гисахис.
Царь вопросительно посмотрел на Васти.
Тот кивнул:
– Не помешает.
– Э-э-и… – внезапно раздался глухой скрипучий голос Зиварии.
Все повернулись к старцу, которого почитали в стране Хатти как лучшего оракула.
– И когда месяц умрет, целое войско падет… – протяжно нараспев заговорил прорицатель, – бог Тару покарает людей чудовищного преступления, тогда они станут на колени перед колесом…
Хапрассун, недолюбливавший Зиварию из-за его манеры вести утомительно долгие и темные речи, нетерпеливо заерзал на мягком сиденье из овечьих шкур:
– А бог времени не мог бы уточнить, когда он собирается это сделать?
Табарна строго взглянул на военачальника, и тот осекся. Все уважительно смотрели на Зиварию, ожидая продолжения, но старик молчал.
– Атта13, – наконец почтительно обратился к Зиварии царь, – твои слова дышат мудростью, вам, людям богов, открыто сокровенное знание. Но нам, простым смертным, язык богов понять трудно. Разъясни нам свое предсказание – чье войско погибнет: наше или вражеское? И что значит – «месяц умрет»?
– Бог Тару говорит… в чашу царя он наливает зло… акутара. Когда же в очаге погаснет огонь, тогда придет змея и город оплетет своими кольцами…– снова медленно заговорил прорицатель.
Он сидел, полузакрыв глаза, качая седой головой, и, казалось, не слышал обращенных к нему вопросов.
– Бесполезно, – тихо сказал Васти, наклонившись к царю, – человек богов стал слишком стар и не поможет нам. Надо действовать быстро, господин мой, иначе будет поздно.
– Да будет так, – Табарна поднялся и обвел всех суровым взглядом. – Страна должна быть защищена. Храните слово царя!
Глава 4
– «Храните слово мое, великого царя слово» – это типичная формула, которой, как правило, оканчивались государственные документы в эпоху среднего Хеттского царства. Это и подобные клише пришли из более раннего периода – древнейшего царства хеттов, а может быть, были заимствованы вместе с другими обрядовыми формулами у народа, жившего на территории Малой Азии до индоевропейцев, у загадочного народа хатти, о котором до сих пор почти ничего не известно, так как следов материальной культуры не сохранилось, а языковые данные очень скудны… Есть еще вопросы?» – спросил Лыков, заканчивая лекцию.
Больше вопросов не было, и он поспешил выйти из аудитории Историко-археологического института, где преподавал древнюю историю, про себя отметив тактичность студентов, которые не стали расспрашивать про недавнюю кражу. А может быть, это была тактичность декана, предупредившего студентов. Сергею нравилось читать лекции молодежи, но сегодня это было пыткой, он никак не мог сосредоточиться. Выходя из аудитории, историк чуть не столкнулся с сыном директора музея, учившимся на втором курсе.
– Добрый день, Сергей Владимирович.
– Здравствуй, Валера. Ты что, сегодня не был на лекции?
– К ректору вызывали, я же выиграл конкурс… Ну, вы знаете… в Америку еду!
– В самом деле? Поздравляю. Хочешь, подвезу?
– Да нет, спасибо, мне нужно еще в деканат зайти.
– Ну смотри.
Лыков залез в свой старенький «москвичонок», как-то еще ухитрявшийся передвигаться назло всем законам механики, и поехал в музей. Чувство неловкости, которое он испытывал во время разговора с сыном директора, постепенно проходило.
Он усмехнулся сам себе: «И то сказать, хорош, дожил до сорока пяти лет и все не можешь привыкнуть к нашим порядкам».
Занявшая первое место в конкурсе, организованном Чикагским археологическим обществом, работа Валеры Кичина «Государства на территории Малой Азии на рубеже III-II тысячелетий до нашей эры» была откровенно содрана с незаконченной докторской диссертации Лыкова, которую Виктор Васильевич три месяца назад взял у него «почитать». Все в музее, да и многие в институте это прекрасно знали, однако отец Валеры был не только директором музея, но и другом начальника управления внутренних дел, поэтому единственное, на что хватило смелости у возмущавшихся, – выпустить пар в курилке.
Многие, не знавшие характера Сергея, считали, что он не стал устраивать скандала, узнав о некрасивом, мягко говоря, поступке шефа, из тех же соображений личной безопасности. Но историк не боялся своего начальника, наоборот, он его жалел как человека, полностью потерявшего свою индивидуальность, растворившегося в сыне. Лыков считал, что это влияние жены Виктора Васильевича, избаловавшей единственного ребенка. Его всегда неприятно поражал нагловатый взгляд мальчишки, который часто забегал в музей к отцу, – он всегда, не мигая, смотрел прямо в глаза собеседнику.
«Правда, сегодня, – отметил про себя историк с грустной усмешкой, даже его, кажется, проняло – каким-то он выглядел сконфуженным, против обыкновения опускал глаза, а щеки горели лихорадочным румянцем. Впрочем, возможно, это наоборот от радости».
Подъехав тем временем к музею, Лыков к своему удивлению и, надо признаться, неудовольствию обнаружил на стоянке полиицейскую машину, а войдя в здание – и самого следователя Костина, который, как выяснилось, попросил собрать работников музея. Он поспешил в зал заседаний, где уже находились все, кроме директора.
Через минуту подошел и Виктор Васильевич, и майор открыл собрание неожиданным вопросом:
– Почему никто из вас не сообщил следствию, что в течение нескольких дней, предшествующих краже, в музее велись работы по установке в кабинете директора нового сейфа?