Щедрин кивнул.
– Величко!! – громко позвал Дергунов.
В комнату вошли дежурные сапоги.
– Вот что, Величко, сделай товарищу…Щедрину чаю. А, впрочем, и нам уже пора поужинать. Неси, Величко, чайник!
– Есть, товарищ командир отряда!
Щедрин сидел пораженный гостеприимностью его собеседников.
– Мы тут с товарищем комиссаром сегодня обошли весь парк, наметили план обороны, поднялись на крышу, осмотреть, так сказать, местность и пришли к выводу, что из Дворца–то весьма и весьма недурной укрепрайон выходит! Побережье все просматривается, а там где встретились мешающие обзору деревья и кусты, я уже дал команду их спилить. – Тут Щедрин охнул. Дергунов словно архитектор перед комиссией в творческом запале продолжал: Верхнее шоссе мы перекроем ежами, а Нижнее – заминируем. И вот у нас к Вам, дорогой Вы наш…араби, абари…
– абориген, – подсказал начитанный комиссар.
– Вот–вот, абориген! Вопросы у нас к Вам! Вы, наверняка, знаете, где можно заложить схроны на будущее для партизан, а где – мины для фрицев. У нас приказ. Мы уходим в горы. Но Ваш музей, весь этот лес – это мой район. Мы сюда обязательно будем возвращаться. За едой и оружием. Но сначала мы должны обеспечить отход наших войск к Севастополю. И здесь мы дадим фашистам наш первый бой.
Щедрин был просто уничтожен.
– П–простите, товарищ командир, товарищ комиссар… какие мины? К–какой укрепрайон? – в голове Щедрина зашумело. «Взять себя в руки. Взять себя в руки» – твердил он. Отхлебнув из стакана крутейший кипяток и, даже не заметив этого, Щедрин довольно бесцеремонно перебил командира. – Я хотел вас просить помочь погрузить имущество в машины. Послезавтра придут машины за нашими ящиками. В них книги, вазы…
– Ну, точно, абориген, – залился искренним смехом Дергунов. На разных языках говорим. Эй, товарищ Шадрин, какие вазы? Послезавтра? Сюда послезавтра фрицы придут. Моя задача – остановить врага, прущего на Севастополь! И я сделаю это, пусть мне для этого нужно будет в них бросаться вашими вазами! И только потом уведу отряд в горы.
– Щедрин…
– Что?
– Щедрин его фамилия. Сергей Григорьевич
– Ну, Щедрин Сергей Григорьевич, так, где Вы посоветуете заложить мины?
Но Щедрин их уже не слышал, оставив чай недопитым, он побрел во Дворец. Величко догнал его во дворе, отдал забытую на столе шляпу.
Даша Степановна встретила дневными новостями: окна в Голубой гостиной она заклеила крест–накрест, как Вы велели, Петракова слегла по болезни, Тугаева передала, что уезжает назад в Лаки, а Грачевских опять не взяли на корабль и это при наличии ордера, представляете, Сергей Григорьевич? Щедрин сидел, обхватив голову руками.
Вдруг у Западных ворот раздался длительный гудок. Кто так поздно? Неужели он не успел? Из крытого ведомственного ЗИСа навстречу Щедрину шел вразвалку довольно молодой водитель. В кабине оставался еще один человек в шляпе. Из кузова донесся смех. Эти – надолго, понял Щедрин.
– Кто есть во здании?
– Не понимаю Вас, товарищ, потрудитесь изъясняться на понятном языке.
– Мы – из НКВД. Товарищ Чолах Вас предупреждал…
– Но вы же на вторник! Он же обещал!
– Ничего не знаю. Повторяю, кто есть во здании?
Щедрин решил затянуть разговор с этим косноязычным , переключив его на помощницу.
– Даша Степановна, дорогая, постойте, поговорите, пожалуйста, с товарищем. Я скоро вернусь.
Щедрин бросился обратно во флигель: «Значит, председатель исполкома не стал ждать 6-го и прислал-таки особую команду».
Не замечая поднявшегося со стула Величко, Сергей Григорьевич ввалился в штабную комнату.
– Товарищ командир…
– Смотри, комиссар, наш-то музейный вернулся, за чаем, небось? Так он остыл уже, – начал было шутить Дергунов, но увидев по взгляду Щедрина, что речь сейчас пойдет ну никак не о книгах и переменил тон. – Что случилось?
– Там они… уже, приехали… товарищи с бомбами. Разгружаются. Взрывать собираются. Так что цитадели здесь не будет, простите.
– Что–о–о? – Дергунов с Плетняковым, схватив шинели, бросились во двор. – Величко, объявляй тревогу!
Даша Степановна уже голосила что-то на своем, бабьем, цеплялась за солдат. Шляпа мерз у входа в музей, спрятав руки в широких карманах тощего пальто. Молодой водитель командовал выгрузкой взрывчатки.
– Отставить! Отставить!! взревел Дергунов и, для упрощения понимания гостями серьезности своих намерений, дважды выстрелил в воздух. – Я командир 4–го ялтинского истребительного отряда лейтенант Дергунов. Представиться, быстро! Кто такие?
– Отдел по охране особо важных объектов оперуполномоченн…
– Да мне плевать из какого ты отдела, убери своих людей с территории!
Шляпа уступать, однако, не спешил. Поманив Дергунова пальцем, прошипел ему прямо в лицо:
– Лейтенант, успокойся. Уходи сам и уводи людей. Приказ товарища Сталина: врагу не должно достаться ничего. Нам поручено, и мы исполним. А препятствующие, – он помолчал, – будут наказаны. Фронт прорван, и ты это знаешь не хуже меня! И немцы скоро будут здесь! Вот этом самом месте!!! Я надеюсь, ты в курсе о последнем Постановлении Комитета обороны от 17 октября? У меня есть все основания и права расстрелять тебя прямо здесь и прямо сейчас.
Дергунов неожиданно стух, виновато повернулся в сторону Щедрина.
– Мне расстреливаться никак нельзя, понимаете? У меня отряд.
– Не надо расстреливать… не надо взрывать… Здесь ценности, книги, здесь история нашей страны, – Щедрин говорил и понимал, что чем дольше молчал Дергунов, тем меньше оставалось шансов у Дворца. Но тут он вспомнил о Плетнякове.
– Я прошу Вас, – прошептал Щедрин с глубочайшей мольбой в голосе. – Помогите, товарищ комиссар, Вы же образованный человек, ну Вы же понимаете, что это невосполнимо… Мы победим фашизм, но что скажут о нас наши потомки? Что мы своими руками уничтожали свою же историю?
И тогда произошло то, чего не ожидал никто. Серая мышь, тень командира партизанского отряда, комиссар Плетняков, поправив пенсне на вытянутом лице, развернулся вполоборота к своим товарищам, громко отдал команду:
– Бойцы, слушай мой приказ. Первое отделение, оружие – наизготовку. Второе отделение, вернуть взрывчатку в машину. Командиру третьего отделения рассредоточить бойцов по периметру охраняемого объекта. – И, уже обращаясь к шляпе, негромко, но твёрдо произнес: «Завтра все ценности музея будут вывезены на Материк. И я сделаю все, что в моих силах, если есть хотя бы один шанс спасти их. Уходите, сегодня вы здесь ничего не взорвете».
Неистовое пенсне Плетнякова и стена, ощетинившаяся винтовками за его спиной, подействовали на особиста. Он подал знак водителю сворачиваться. Тот хэкнул недовольно, метнул окурок в мокрую темноту, но спорить не стал.
– Поел – убери за собой, – загоготал кто-то им вслед, – скатертью дорога, – подхватили в толпе. Водитель, не останавливаясь, словно тигр, загоняемый в клетку ненавистным дрессировщиком, повернул голову, чтобы запомнить обидчиков.
НКВДшники, зло фырча мотором, давно съехали со двора, партизаны, шумно и весело обсуждая произошедшее, вернулись в свои временные казармы, а Щедрин всё еще мок у Западных ворот, размазывая по щекам слёзы торжества.
***
За час до рассвета Плетняков предоставил в распоряжение Щедрина два автомобиля с заполненными до отказа баками и 4 человек для погрузки–разгрузки. В тот же день первые 43 ящика были отправлены в Ялту. Комиссар сам вызвался сопроводить груз до порта и сдать его на «Армению». Однако исполнить задуманное ему не удалось. Когда машины уже огибали Ливадию, их заметил пилот «Мессершмитта из сопровождения возвращавшихся бомбардировщиков. Вывалившись ненадолго из боевого порядка, он снизился до предельно низкой высоты, прошелся из пулемёта по лобовым стеклам машин и помчался догонять своих. В Плетнякова, ехавшего в кабине первого ЗИСА, попало сразу две пули – в сердце и шею. Залитый кровью комиссар умер мгновенно. Отряд неожиданно остался без своего вожака. Никаких инструкций относительно коллекции партизаны, конечно же, не имели. Большая часть их даже не знало, что было в доставленных ящиках. Они, конечно, сунулись было на транспорт, но капитан Плаушевский наорал на них, требуя какую–то бумажку. Подавленные смертью Плетнякова, они безо всяких пересчетов и мер предосторожности спешно сгрузили ящики прямо в слякотный двор склада, чтобы поскорее вернуться в отряд с трагической вестью о гибели комиссара.
Казалось, оставленное без присмотра графское наследие должно было бы неминуемо погибнуть. Но вышло так, что Плетняков дважды грудью закрыл исторические ценности от уничтожения. Первый – еще при жизни – от взрывников–особистов. Второй раз – уже посмертно. Оказалось, что ордер, выданный на вывоз музейных экспонатов в Туапсе и далее до Ташкента, был безнадежно испорчен пулей и залит кровью комиссара, а потому предъявлению не подлежал. Капитан «Армении» вполне обоснованно требовал новый. Привези он на Большую землю без предписания высших чинов вместо раненых солдат холсты и книги, его бы попросту отдали под трибунал. Так сотни гравюр, картин, ковров, столовых наборов – 43 ящика культурных реликвий – остались брошенными в порту. И это, как ни странно, спасло их. Днем позже переполненный людьми морской транспорт «Армения» при выходе из порта была разломлен надвое торпедой, пущенной с самолёта, и на глазах тысяч провожавших, практически мгновенно затонул. Катера сопровождения смогли спасти всего несколько человек.
А уже 8 ноября 1941 года в Ялту вошли немецкие армейские части.
***
Во внутреннем дворе севастопольских малоэтажек, среди таких же, как она сама, развалюх, пылилась третий день раздолбанная, тонированная BMW. Сидевшие в ней трое крепких парней, бессменно присматривали за свежеобрешёченными окнами на первом этаже.
– …Короче, мы, в принципе, готовы его принять, но выползает эта падла только днём во двор… Но, Карп!… здесь всегда столько людей… То есть надо дождаться, чтобы он остался один? Да, босс, сделаем, – сидевший на задних креслах нервно нажал на кнопку прекращения разговора.
– Значит решение принято? – спросил водитель, повернувшись к разминавшему затёкшие ноги товарищу.
– Конкретное, Ёрш, конкретное, – хмуро подтвердил тот.
– То есть валить, да?
– Назад дороги нэма. Бывают в жизни нюансы. Знаешь, как за такое могут прижать? То есть ты понимаешь, на что идём?
– Понимаю, Косарь, не малой.
– Теперь смотрите. Он на первом этаже, так? Так. Сосед у него – алик, постоянно торчит у подъезда. Саня, пойди, купи ему ящик бухла, скажи, что ангелы с небес передали, – Косарь засмеялся, – он в жизни потом ничего и не вспомнит.
– Да ему и стакана хватит, а ты – ящик!
– Не жмись, Саня… вот, возьми, – он протянул деньги, – сходи, пока я тут с Ершом покараулю.
– Мне-то что, пусть хотя бы и ящик, – согласился Саня и послушно потопал в ближайший «Пуд».
– А этот?… Фима… Вой не поднимет?
– Не знаю, все возможно. Ну, как узнать, поднимет – не поднимет? В крайнем случае, спишут на суицид. Устроим ему в этот раз удачную попытку. Он уже раз так делал, потом дурке лежал. Что-то у него в голове явно не в порядке, он столько лет по горам лазил, все тайники какие-то искал… Так что у врачей объяснение будет.
– Понятно, кстати, я пробил, куда он ходит. К банкоматам валютным.
– Видимо, ждёт, крыса.
– Да. Теперь вопрос к тебе, Ёрш, самый главный. Ты сам как, не спрыгнешь?
– Я?!
– Смотрю ты какой-то мёртвый в последнее время. Задумал чего?
Ёрш напрягся, задышал часто, опустил стекло двери и зачиркал зажигалкой. Выручил вернувшийся гонец.
– Хоть ноги размял, может, давайте, парни, уже ускоримся?
– Как ты хочешь ускоряться? – поддел Саню Косарь, – Карп сказал: «Светиться нельзя!», значит, сидим, ждём.
– Это будет полный отстой. Поверь, Косарь, на ушах будет стоять весь Севастополь, если что не так у нас сложится, и он соскочит. Только утихомирилось с весны и тут опять… Скажут, карповские ни о чём…
– Косарь, а что потом? Ведь это очень серьезно.
– Я понимаю. И Саня понимает, Косарь начал закипать, – мы тут все понимаем, что это очень серьезное дело. Как мне сказали, надо только выяснить и всё, а если что, то пусть он исчезнет, и никто нигде никогда его не найдет.
– Мой человек врать не будет, говорил, будто бы этот, – Саня мотнул головой в сторону окон, – мотается на Донецк, воюет там или барыжит… непонятно.
– Вот я вам и говорю, надо везти его туда живым, – настаивал Ёрш.
– Только живым и надо его туда доставить… – подтвердил Косарь. – А там уже сделать так, чтоб его на поле боя нашли.
– Короче, вальнуть, да? Грубо говоря, – оживился Саня.
– Не мне тебе рассказывать.
– Ну, я понял.
– Что нам светит? Тьфу, тьфу, тьфу, конечно. Это ж если что, то нас по полной программе проведут? – тревожился Ёрш.
– Не, ну раз уже взялись, я думаю, надо доделать до конца это всё.
– Вы то, готовы, если что отбрыкиваться?
– Что? – не понял водитель.
– Я имею в виду, если выйдут на ваши номера телефонов, найдут, когда вы с ним там созванивались. Менять номера ни в коем случае нельзя. Это будет подозрительно. Пусть он там выключенный, но он твой. Понимаете? Вот, не дай Бог что, как будете выворачиваться? Какие отходняки? По какой теме, спросят, вы с ним перетирали? Я, вот, допустим, знаю, если пробьют меня, скажу, что отзванивался по замене двери и по установке решеток на окна. Я действительно с этим завязан. Ну, а вы?
– Хм, ну, мы, Ёрш, с тобой понятно, ты – давнишний знакомый.
– Ну, дело вот в чём. Вы продумывайте, не спеша, вот эти вот все моменты, какие могут выплыть, до самых мелочей продумывайте. Связь, связь у нас с тобой, Ёрш, была, запомни это. Я то же самое буду говорить. Мол, ты собирался жениться. Я рекомендовал подарок подыскать у этого Фимы. Вот и всё.
– По поводу свадьбы. Ха-ха. Свадьбы-то не будет, – оживился Ёрш.
– Что-о-о? – удивленно протянул Саня.
– Я на днях поехал с её родителями в село. На второй день посмотреть базу, домики заказать, беседку там выбрать, ну чтоб шашлыки жарить и всё такое. Она дома осталась.
– Ну?
– Вот и ну! Вернулись, а там немножечко неудобная ситуация получилась. Не один я у неё оказывается.
– Ты придумал это или в натуре попал?
– Нет, это я вам в натуре говорю, – Ёрш с досады сильно ударил ладонями по кожаному рулю.
– Догадываешься, или ты видел это всё?
– Видел.
– Ну, тогда всё, накрылась свадьба, – присвистнул Саня.
– Вот ты спрашивал, Косарь. Я думал, женюсь, от Карпа уйду к тестю. У того тоже везде свои прихваты. Хватит уже с меня всех этих дел.
– Неожиданно… значит, точно надумал уходить? – спросил Косарь. Ёрш, не отвечая, кивнул. Косарь сменил тему, – ладно, парни, смотрите сюда. Самое главное в квартире не перепутать картины. Нужны только те, что нашла эта крыса.
– Смотрите, смотрите, кажется, он… и не один идёт, с ним кто, видишь?
– Кто этот второй? А он тут зачем? – забеспокоился Ёрш.
– Валим обоих?
– Почему сразу валим? Сначала выяснить надо!
– Выпустишь, а он – сдаст. Так что его точно! Короче, без разницы, либо здесь, либо в Донецке, правильно?
– Нет, не без разницы. Желательно его отсюда увезти, – уточнил Косарь.
– Вывезти, я понял, и там его. Вопрос в другом, как по дороге не попасться.
– Нет, это не он! Показалось…Да не переживай ты так, не попадется нам никто по дороге, главное, на Мелитопольском посту не спалиться, – успокаивал Саня Ерша.
– Там – да, если он только слово одно скажет…
– Да никто ничего не скажет. Передоз надо организовать, – предложил Косарь.
– Передозом его валить? Я понял. Чётко будет! – обрадовался Саня.
– Чтоб он в дороге вёл себя культурно.
– Я понял.
– Его нужно посадить и везти просто, как пьяного.
Ёрш приободрился, выбросил только закуренную сигарету, закрыл окно.
– Кстати, пробили симферопольских, которые ему картины за бугор вывозили. Ими уже серьёзные люди занимаются.
– Короче, давайте подытожим. Вернётся, мы его резко принимаем. Но тихо и вежливо. Телефон сразу забираем, чтоб он не успел ни одной кнопки нажать. Всё выясняем, где брал картины, где ещё лежит. Будет упираться, придётся объяснять. Потом колем ему дозу и везем.
– Он на поле боя погибнет за родину, как говорится, – вставил Саня.
Все замолчали. Вспомнив рассказ Ерша, Косарь опять развеселился.