– Ты полагаешь, что преступники артисты?..
– Я в этом уверен.
Воскресенский побежал к участковому приставу, а Горский поспешил домой переодеться. Два билета в ложу бельэтажа приятно грели душу. Он уже чувствовал, что этот вечер станет для него поворотным.
Дома Антон Федорович столкнулся с большой проблемой: на театральные представления этикет предписывал штатским господам являться во фраке. Фрака у него не было, а бежать в магазины готовых платьев не позволяло время. Паника тотчас охватила молодого чиновника, поездка в театр стала под вопросом. На выручку племяннику пришел дядя Алексис. Алексей Семенович, порывшись в собственном гардеробе, отыскал два старых узких фрака, в которых он щеголял до тех пор, пока талия не пошла вразнос. Один из них Антон Федорович и надел. Лакей Дмитрий быстро нашел к нему чистую манишку, манжеты, пикейный жилет и белый галстук-бабочку. Брюки пришлись коллежскому секретарю в самый раз, а вот белые замшевые перчатки слегка болтались. Впрочем, это уже были мелочи.
Напыщенным франтом подъехал Горский к крыльцу большого особняка в Липках. До шести вечера оставалось 5 минут. Спрыгнув с коляски, Антон Федорович решил размяться, так как знал, что Агата непременно задержится. Беззаботно разглядывая богатый дом, в котором жила барышня, он мысленно представлял, как будет однажды входить в него в роли ее жениха…
Размышления письмоводителя во фраке прервали двое крепких джентльменов в модных коротких сюртуках – пиджаках, вышедших из особняка вместо Агаты. Быстро приблизившись к молодому франту, они ловко подхватили его за локти и без лишних слов потащили в дом.
– В чем дело, господа?!.. – растерялся от такого приема коллежский секретарь.
Антон Федорович оказался в особняке дамы сердца намного быстрее, чем он рассчитывал. Богатое убранство вестибюля и широкая мраморная лестница, устланная красным ковром, производили приятное впечатление. Однако любоваться красотами роскошного дома молодому человеку довелось мало, потому что его сразу затащили в просторный кабинет с высокими окнами. У окна спиной к входу стоял невысокий пожилой господин в белой сорочке и черном жилете – не иначе хозяин и одновременно отец Агаты.
Обернувшись, он продолжил стоять у окна. Солнечный свет, озарявший кабинет, не позволял хорошо рассмотреть его лицо.
– Кто вы и что вам здесь нужно? – строго спросил хозяин особняка, враждебно скрестив руки на груди.
Горский сразу понял, что перед ним очень влиятельный человек. Тон, которым заговорил господин в черном жилете, не оставлял никаких сомнений. Лгать такому себе дороже.
– Младший кандидат в судебные должности коллежский секретарь Антон Федорович Горский. Я подъехал к вашему дому, чтобы встретиться с вашей дочерью. Я пригласил Агату в оперу.
Господин у окна поиграл желваками.
– А кто вам сказал, что она моя дочь? Может быть, я ее муж.
Антон Федорович попытался разглядеть черты лица негостеприимного «тестя». Скрывшееся на минуту солнце стало его союзником.
– Это исключено, – возразил коллежский секретарь. – Во-первых, у вас одинаковая форма носа, глаз и подбородка. Во-вторых, у вас с ней схожие интонации. И в-третьих, вы не похожи на ханжу.
Мужчина улыбнулся, почесал упомянутый подбородок. На мизинце сверкнул золотой перстень. Сверкнул также какой-то странный предмет на массивном столе. Золотая пирамида.
«Неужели масон?»
– Да, Агата действительно моя дочь, – согласился хозяин большого дома. – Однако должен вас огорчить: она вам отнюдь не пара.
– Довольно странно слышать такое от масона.
Влиятельный господин пристально поглядел на смышленого молодого человека. Протестовать в данной ситуации значило уронить себя.
– А что собственно вы, коллежский секретарь, можете ей предложить при вашем нищенском жалованье? – без злобы и совершенно спокойно осведомился отец Агаты. – Быть может, такой же большой особняк, как этот, или хотя бы чуть меньше? Или хотя бы просто особняк? Или хотя бы семь комнат в апартаментах? Что̀ вы можете ей предложить?
– Я могу предложить ей самое ценное, что у меня есть: мою любовь и мое сердце! – горячо ответил письмоводитель.
– Покорнейше прошу меня простить, сударь, но наш с вами разговор окончен. Возвращайтесь в этот дом, как только у вас появится что-нибудь более ценное, что̀ вы сможете предложить моей дочери. Если она, конечно, будет еще свободна, в чём я лично сомневаюсь. А пока я вам настоятельно рекомендую держаться от нее подальше.
Расстроенного донельзя Антона Федоровича вывели вон. Он покидал этот дом с чувством глубокого унижения, которому его подверг высокомерный «вольный каменщик». Слезы теснились в его глазах при одном воспоминании о прекрасной барышне. Горькая обида закралась в душу. Возможно, ему стало бы чуть легче, если бы он заметил в окне второго этажа наблюдавшую за ним и не менее грустную, чем он, Агату.
Утром следующего дня судебный следователь Воскресенский отчитывался перед своим письмоводителем. Как коллежский секретарь и поручил, сбором сведений о приезжих актерах занимались товарищи Закусилова. Помощники участкового пристава установили, что на данный момент в Киеве с гастролями находятся пять театральных трупп и только одна из них (житомирская) гостит в матери городов русских с 22 апреля. Волыняне всё это время проживали в гостинице «Версаль» на Прорезной (как все киевляне называют Васильчиковскую улицу). Место в самом центре города, в десяти минутах ходьбы от Оперного театра и от театра Бергонье и в двадцати – от нового театра Соловцова. Кондратий Яковлевич с гордостью сообщил, как вчера поздно вечером, осчастливленный этим известием, он поехал домой к прокурору, который охотно выписал постановление о проведении обыска в означенной гостинице и в случае положительного результата наделил полицию полномочиями ареста всех подозреваемых.
– Славно постарались! – оценил Горский. – Когда назначена облава?
– На восемь утра. Значит, уже идет, – ответил статский советник, взглянув на часы. – Старокиевские полицейские охотно пошли нам навстречу. С Божьей помощью всё будет хорошо.
Уже к десяти часам в Бульварный участок доставили шестерых гастролёров, среди которых был высокий шатен-эпилептик, бородатый господин, переживший сердечный удар, и склонная к обморокам юная барышня. Еще трое молодых людей особыми приметами не отличались, разве что двое из них были евреями. Слаженная работа этого секстета приносила им хорошую прибыль. В общей сложности у мазуриков было изъято полсотни карманных часов и два десятка дамских украшений из драгоценных камней и благородных металлов. Кроме того, в номере каждого из них обнаружились большие суммы денег, происхождения которых арестованные объяснить затруднились. Наибольший барыш полиция отыскала в комнате бородатого «сердечника». Выяснилось, что этот господин являлся антрепренёром, а стало быть, и главарем всей шайки. Он также был иудеем, поэтому, опасаясь погромов, дело решили елико возможно засекретить. Гастроли волынской антрепризы на сём закончились.
Воскресенский поспешил с докладом в Окружный суд, а Горский собрался отобедать в кухмистерской. На бульваре он вдруг наткнулся на Агату. Столь неожиданное свидание напрочь лишило его дара речи.
– Здравствуйте, Антон Федорович. Вижу, вы очень удивлены увидеть меня. Пойдемте присядем, – пролепетала аристократка.
Они вышли на аллею, где заняли свободную скамейку. Барышня взяла Горского за руку.
– Вы, вероятно, злитесь на меня за вчерашнее… Поверьте, мой дорогой, мне очень хотелось поехать с вами в оперу, но мой папенька мне строго-настрого запретил…
– Вы ни в чём не виноваты, милая Агата, – меланхолично улыбнулся письмоводитель. – Ваш отец желает для вас лучшего, нежели отношений с коллежским секретарем. Он так прямо мне об этом и сказал.
– Но вы ведь не станете его слушать, верно?.. – с надеждою спросила она.
– Да, он не сможет запретить моему сердцу думать о вас. Но и манкировать его мнением я также не вправе, – обреченно ответил Антон Федорович. – Всё-таки вы его дочь.
– Вы что же, отказываете мне иметь собственное мнение?
– Вовсе нет, – спохватился письмоводитель. – Я очень уважаю ваше мнение.
– Значит, вы боитесь моего папеньки?
– Что вы! Отнюдь нет, – уязвленно отозвался Горский. – Клянусь вам, если ваш батюшка вздумает меня пытать, я ни за что на свете не променяю свободу на счастье быть с вами! Потому что я… я…
Барышня восторженно округлила глаза, подалась вперед. Коллежский секретарь почувствовал сладкое амбре ее духов.
– …я люблю вас! – закончил, наконец, фразу письмоводитель.
– О, мой дорогой!.. Как давно я мечтала именно о таком рыцаре, как вы! – с придыханием прошептала Агата. Голос ее показался Антону Федоровичу самым приятным из всех звуков этого мира.
Судебный следователь Воскресенский вышел от председателя Окружного суда с тяжелым и гнетущим чувством. Примерно с таким же чувством опытный врач покидает палату безнадежно больного пациента.
Его высокородие Константин Константинович Александров-Дольник встретил своего равночинца подчеркнуто снисходительно. Выслушав краткий доклад о пойманных театралах-карманниках, председатель суда довольно улыбнулся, причмокнув губами. Справился, не Горский ли распутал это непростое дело. Воскресенский врать не стал, но и петь дифирамбы своему помощнику и письмоводителю не взялся: сделал упор на свою энергичность. Константин Константинович бодро кивал, однако сразу понял, что мазуриков удалось поймать исключительно благодаря настырности и таланту коллежского секретаря.
– Славного вы помощника воспитали, Кондратий Яковлевич, – заключил под конец Александров-Дольник. – Очень, очень достойную смену себе подготовили!
– Я покамест на покой не собираюсь… – побледнел Воскресенский.
– Поймите меня правильно. В последнее время я начал замечать, что занимаемая вами должность несколько вас тяготит. Да и возраст уже, согласитесь, не тот.
– Напротив – я полон сил и энергии!.. – запротестовал судебный следователь.
– Однако стоит отметить, ваши методы ведения расследований устарели. В чём-то вы, безусловно, потеряли сноровку. Признайте, консерватизм в вашем деле только мешает. Взять хотя бы ваше упорное нежелание переезжать в это здание. У нас все судебные следователи имеют при Окружном суде камеры. И только вы по старой привычке сидите вместе с полицией в вашем Бульварном участке.
– И не вижу в этом ничего зазорного. Так много удобнее. Нынешний пример тому подтверждение.
– Нынешний пример подтверждение тому, что надо давать дорогу молодым! – разозлился председатель суда. Миндальничать с Воскресенским ему надоело. – Горский весь город оббегал, повторно опрашивая свидетелей! И добился результата. А вы в это время преспокойно следили за распрями железнодорожных жандармов и сыскного отделения, вместо того чтобы помочь ему. Забронзовели и заскорузли в своей камере!
– Я с вами не согласен, ваше высокородие! Кроме того, смею вам напомнить, что ваш покорный слуга, как назначенный Высочайшим приказом на должность судебного следователя, пользуется правом несменяемости.
– Тут вы правы, – с сожалением констатировал Александров-Дольник. – Но я полагаю, что мы оба заинтересованы в том, чтобы в Киеве, в частности в его Бульварном участке, преступления раскрывались быстро и своевременно. Именно поэтому я сейчас произведу Горского в старшие кандидаты…
– Но ведь у него всего один год стажа по судебному ведомству!..
– …и напишу министру, чтобы его прикомандировали к исполнению обязанностей судебного следователя седьмого участка.
– Но ведь это же мой участок!.. – чуть не плача заскулил Воскресенский.
– Не переживайте, дорогой Кондратий Яковлевич, – участливо отозвался Константин Константинович. – Я о вас позаботился. Предлагаю вам на выбор должность судебного следователя в Бердичевском или Васильковском уезде.
– Но я не хочу уезжать из Киева!..
– Что поделать? Такова жизнь, – развел руками председатель. – Рекомендую выбрать Васильков. Ближайший уездный город. Всего тридцать пять верст. И евреев вдвое меньше, чем в Бердичеве. Ну что, согласны?
– Я буду жаловаться!.. – процедил сквозь зубы Воскресенский. Тягучая желчь разливалась по его телу.
– Не советую вам рыть мне яму. Как гласит народная мудрость, рискуете оказаться в ней сами, – строго напомнил Александров-Дольник. – И еще. Советую вам скорее определиться с уездом, а то вакансия в Василькове может перевестись. Придется вам тогда ехать в Бердичев.
Судебный следователь вышел от председателя Окружного суда не попрощавшись. Несмотря на прекрасную погоду, воцарившуюся в Киеве, Кондратию Яковлевичу показалось, что над городом сгущаются тучи. Ослабив тугой воротничок и глубоко вздохнув, он медленной, но уверенной поступью направился в сторону Липок.
Влиятельный господин его не ждал. Появление судебного следователя застало его за чтением книги в любимом кресле-качалке. Переходить в кабинет хозяину большого дома не хотелось, поэтому их разговор состоялся прямо в библиотеке, на фоне высоких шкафов, плотно уставленных книгами.
Кондратий Яковлевич треснутым голосом поведал о несчастье, которое с ним приключилось, и попросил не бросать его в этой беде одного. Первое, что̀ сделал всесильный покровитель, это приказал подать судебному следователю стакан воды с валерьяной. Пока гость с жадностью пил, стуча зубами о стекло, хозяин особняка думал, как помочь незадачливому родственнику и одновременно брату-каменщику. При всей своей доброте и благожелательности помогать ему он отчего-то не хотел. Однако данное первого числа обещание следовало исполнить. Да и что подумали бы о нем братья в случае отказа? Иначе он перестал бы себя уважать.
– А что, если вашего письмоводителя отправить в уезд вместо вас? – предложил влиятельный господин.
– Меня бы это всецело устроило, однако председатель никогда на это не пойдет. Он считает моего помощника более талантливым, чем меня, поэтому видит для него место в Киеве.
– Гм. Это значит только одно: чтобы вам не потерять свою должность, вашего письмоводителя надо перевести в другую губернию.
– Да! Это то, что̀ нужно! – обрадовался Воскресенский.
– Однако это должно быть очень заманчивое предложение, от которого он не сможет отказаться. Задача, прямо скажем, сложная, потому что в Российской Империи мало городов, которые могут сравниться с Киевом.
– Помнится, вот уже три года он рассказывает мне о расчудесном городе Дальнем. Грезит там побывать.
– Дальний? – переспросил влиятельный господин. – Это наш новый порто-франко в Квантунской области, который курирует сам Витте? Очень хорошо! Я неплохо знаком с Сергеем Юльевичем. Справлюсь у него о наличии в Дальнем вакансий по судебному ведомству. Полагаю, он мне не откажет. С Николаем Валериановичем я также всё улажу.
– Вы мой спаситель! – обрадовался Кондратий Яковлевич. – Если бы вы еще попросили сменить председателя нашего Окружного суда…
– А вы, однако, наглец, ваше высокородие! – вспыхнул хозяин большого дома. – Вам палец в рот не клади – по локоть откусите. Я, понимаете ли, любезно согласился вам помочь, а вы…
– Простите, Христа ради!.. Я подумал, что так проще будет… – залебезил Воскресенский.
– Нет уж! Константин Константинович человек деятельный и даровитый, высококвалифицированный профессионал – иными словами, на своем месте. Копать под такого – грех. Это я вам как патриот заявляю. Вы же, как я понимаю, видите во мне единственно интригана.
– Что вы!.. Это отнюдь не так!
– Запомните, дорогой Кондратий Яковлевич. Я никогда никому не делаю зла. Таков мой жизненный принцип. Если я что-то делаю, то только неукоснительно следуя эскулапскому правилу «не навреди». Вот и в вашем случае я попробую сделать так, чтобы вы остались в прежней должности, а ваш помощник осуществил давнюю мечту. Все от этого выиграют. Проигравших не будет.