Эксперт замялся. Это не на шутку разозлило Троцюка: не хватало еще, чтобы какой-то мальчишка вообще опустил его перед прокурором ниже плинтуса:
– Тебе что непонятно? – прикрикнул он. – Быстро выполнять команду!
Михайловский развел руками:
– Так, это, поймите, нет в моем фотоаппарате пленки. Товарищ полковник, – он перевел взгляд на начальника райотдела. – Я ж на цифровик снимал. Пони…
– Так неси сюда цифровик, мать твою! – взорвался Троцюк. – Сколько можно еще рассуждать! Бегом! Одна нога здесь – другая там! Чтоб через секунду был с фотоаппаратом!
– Есть! – мгновенно вытянувшись и для пущей верности звонко щелкнув каблуками зимних сапожек, Михайловский выскочил из кабинета.
Годы работы в милиции выработали в характере Троцюка очень нужное для руководителя качество: будучи внешне разъярённее самого хищного зверя, в то же время в душе оставаться совершенно спокойным и хладнокровным. Именно этим приемом начальник райотдела и воспользовался сейчас, дабы совершенно не огорчить своего старого приятеля.
Головня же недоуменно уставился на Троцюка. Последние действия развивались перед его глазами настолько мимолетно, что он так и не мог сообразить, действительно ли существует пленка или ее все-таки нет, и вообще, за фотоаппаратом побежал круглолицый эксперт или просто выскочил из кабинета, подчинившись какому-то понятному лишь ментам сигналу. Трагикомедия какая-то, честное слово!
– Вы чего, Андрей Иванович? – видя замешательство просто-таки изменившегося в лице Головни, осторожно спросил начальник райотдела.
– Барда-а-ак, – опустив голову, тихо, еле слышно произнес бывший прокурор.
Однако, несмотря на не первую молодость, Троцюк на слух пока что не жаловался.
– Андрей Иванович, можете меня обижать сколько угодно, только это все равно не значит, что я обижусь, – упрямо произнес он. – Не понимаю…
– Нет, это я не понимаю, – спокойно, не повышая голоса, перебил его Головня, снова садясь на стул. – Извини, Петрович, наверно, я, действительно, чего-то не понимаю. Видать, потихоньку выпадаю из обоймы.
– Да ну что Вы, Андрей Иванович, в самом-то деле? Чего не понимаете? Чего?
– Я не понимаю, будет у меня в руках пленка или не будет, – с досадой посмотрел в глаза начальнику райотдела бывший прокурор. – Я не понимаю, что здесь вообще происходит. Я не понимаю…
Теперь наступила очередь Троцюка перебить своего собеседника.
– Андрей Иванович, дорогой… – присев рядом, добродушно начал он и положил свою руку на руку Головни. – Не сердитесь, выслушайте, пожалуйста. Ну, не виноваты же мы, в конце концов, что все течет, все меняется. Прогрессирует, понимаете. Увы, как ни крути, наше время проходит.
Троцюк умышленно сделал акцент на слове «наше», чтобы не обижать бывшего прокурора, хоть был значительно моложе и уж никак не относил себя к его поколению.
– Компьютеризация сплошная! – разведя руками, продолжил начальник райотдела, всем своим лицом, опять же в угоду Головне, показывая невероятное сожаление по этому поводу. – Ну, без пленок нынче фотоаппараты. Без пленок, понимаете! Компьютер в фотоаппарате, понимаете. Пиксели там всякие, шмиксели, я и сам, если честно, с трудом соображаю, что там есть, чего нет. А вот пленки нынче точно нет.
Головня сидел молча.
– Так что не расстраивайтесь, Андрей Иванович, очень Вас прошу. Давайте-ка лучше еще по стопочке опрокинем.
Троцюк открутил крышку на бутылке и налил по полрюмки коньяку себе и Головне. Бывший прокурор сидел, подперши голову руками, и не отвечал.
– Да принесет он сейчас фотоаппарат! Не сердитесь, Андрей Иванович. Вы что ж думаете, если пленки нет, так снимки уничтожить нельзя. Еще как можно! Ну что, по маленькой?
– Да не сержусь я, – вдруг грустно вздохнув, сказал Андрей Иванович. – Правду ты сказал, проходит наше время. То ли оно летит, то ли мы на месте стоим.
Головня поднял рюмку, цокнулся с начальником райотдела и одним махом выпил. Крякнув, он виновато улыбнулся и повертел головой:
– Да и чего я, в самом деле, вцепился в этого парнишку. Это уже на какой-то, понимаешь, старческий маразм походить начинает, честное слово. Ну, фотографирует себе пацан – так фотографирует. Может, действительно, нравится человеку, его же право. А я тут разошелся, ворчун старый…
– В-о-о-т, узнаю прежнего Андрея Ивановича, – повеселел Троцюк. – А то я уж совсем растерялся, думаю, не верит мне Андрей Иванович, и все тут. Ну что, по третьей, за дам-с!
– Разве что на донышко, – согласился Головня, но веселья начальника райотдела не поддержал.
Выпив как и положено, стоя, третью рюмку, бывший прокурор сразу же засобирался.
– Пойду я.
– Так куда пойдете, – засуетился Троцюк, снова бросаясь к телефону. – Буквально одну минуту. Сейчас же фотоаппарат принесут – сотрем все, что там не так. Ну, Андрей Иванович?
Головня резко поднялся со стула и положил свою руку на руку Троцюка, обхватившую телефонную трубку:
– Да ладно, Петрович, ты уж сам разберись, что там и к чему. Лады? Ну, бывай!
Он протянул своему давнему приятелю руку. Начальник райотдела облегченно выдохнул:
– До свидания, Андрей Иванович. Вы уж не обижайтесь, если что не так.
– Да какие обиды. Это ты не смейся над стариком. Ей-Богу, что за муха меня укусила. Нашел из-за чего серчать. Жаловаться вздумал! Вот чудак-человек!
Бывший прокурор виновато улыбнулся, качая головой из стороны в сторону, подхватил свои вещи и, не одевая куртку, скрылся за дверью.
– Елене Константиновне, детям от меня отдельный привет! – крикнул вдогонку Троцюк.
Он весело хмыкнул, вспомнив раздражение, с которым Головня ввалился в его кабинет, резво, развернулся на пятках и, подойдя к столу, принялся убирать в шкаф бутылку, рюмки, тарелку с остатками нарезанного лимона.
В дверь снова постучали.
– Войдите!
– Вот, товарищ полковник, принес.
Запыхавшийся от бега Михайловский, моргая ресницами, протянул вперед руку с фотоаппаратом.
– Поздно! – угрюмо отрезал Троцюк, но уже больше для формы, для поддержания затухающей интриги, и, развернувшись и заложив руки за спину, пошел к окну.
– Так, то…, – хотел было объяснить эксперт, но начальник райотдела не дал ему договорить.
– Ладно. Остынь, не суетись, – все еще не поворачиваясь, уже спокойным голосом произнес он. – И давай все по порядку. Мне-то уж, надеюсь, правду скажешь?
Эксперт с готовностью затараторил:
– Товарищ полковник, извините, перед Вами я кривить душой не буду. Моя идея – рыбаков фотографировать. Моя. Хотелось просто для работы некоторую информацию иметь. Я потом у Петренко, участкового, их данные, ну, рыбаков, которые там собираются, уточнил, вот и получилась небольшая база данных. Так, на всякий пожарный. Но, заметьте, я же в свободное время.
Михайловский сделал паузу.
– И для работы, – уточнил он.
Рассказывая, эксперт потихоньку перемещался поближе к начальнику и наконец оказался сбоку от него, чтобы тому был виден дисплей фотоаппарата. Троцюк не возражал. Он оторвал взгляд от окна и стал с интересом рассматривать мелькающие на экране лица запечатленных подчиненным рыбаков.
– Вы же сами знаете, – продолжал Михайловский, – у нас каждую зиму несколько утопленников имеется. А ближе к весне особенно. Лед тонкий, а они прутся и прутся. Вон, в прошлом году пятерых из-подо льда доставали? Доставали. Потом кучу времени потеряли, чтобы установить данные о человеке: кто, откуда. Они же, рыбаки, так в лицо друг друга знают, кликухи какие-нибудь придумать могут, а чтоб конкретные данные о человеке – не дождешься. Вот я и решил нам, райотделу, несколько облегчить задачу. Вот, посмотрите. Видите, какие они здесь румяные, краснощекие, жизнерадостные. Кто улыбается, кто прячется, кто кулаком машет. А когда их достают оттуда, со дна, они ж такие…
Эксперт сделал паузу, видимо, подбирая наиболее подходящее слово – Троцюк оторвал глаза от экрана и, ожидая окончания фразы, уставился на Михайловского:
– Какие?
– Какие? Так в том-то и дело, товарищ полковник, что ни-ка-кие! – в сердцах выпалил эксперт.
Улыбка промелькнула на лице начальника райотдела и тут же исчезла.
– Ну-у-у, никакие, – пожав плечами, произнес Василий Петрович. Он тут же, скорее всего, посчитав, что его фраза выглядит несколько незаконченной, хотел добавить «Посмотрел бы я на тебя, если б ты…», но вовремя осекся и лишь глубоко вздохнул.
– Ладно, – через время тихо сказал он, – дело, думаю, неплохое. Возможно, когда-нибудь что-нибудь и пригодится. Если кто-то кое-где у нас порой, – почему-то вспомнил он слова уже столько лет популярной песни о милиции, но тут же подытожил: – Лучше бы, конечно, чтоб никогда. В смысле, чтоб никто, не приведи Господи, не тонул. Только, это, Михайловский, особо не афишируй свое… хобби, зачем людей зря волновать.
Эксперт выпрямился:
– Так я же…
– Понял?
– Понял, товарищ полковник.
– Ну, раз понял, можешь идти.
– Понял, – уже не к месту повторил эксперт и, увидев блеснувшие глаза начальника, искоса посмотревшего на него, поспешил взяться за ручку двери.
– Да, и это…, – уже в спину Михайловскому произнес Василий Петрович, заставив того остановиться и повернуть голову, – Андрея Ивановича, ну, бывшего прокурора, который был у меня в кабинете только что… Ты это… фото его… сотри, к чертовой матери. Чтоб не сглазить. Тьфу-тьфу-тьфу, прости меня, Господи.
– Понял, сделаем, – расплылся в улыбке эксперт и скрылся за дверью.
ГЛАВА 4
Нет, я вовсе не усмехаюсь
И совсем не кривлю душой:
Просто ходишь ты так… Стихами.
В рифму ходишь, что хорошо.
– Саня!
Леня Фомин, улыбаясь, подошел к Гавриленко, когда тот, стоя в коридоре института, записывал расписание занятий. Саша резко повернул голову.
– О, привет! – произнес он.
– Ну да, привет, – ответил Фомин и иронично заметил: – Давно не виделись, с сегодняшнего утра.
Его новый приятель улыбнулся.
– Ну что, где твоя группа? Ирку вот хотел увидеть, да заодно и с тобой познакомить.
– Да здесь где-то все. После «линейки» сказали расписание пар на завтра посмотреть, так народ вроде должен был сюда рвануть. Сейчас будут.
Фомин кивнул и начал вглядываться в лица проходивших по коридору студентов.
– Ириша! – вдруг радостно закричал он и замахал рукой. – Я здесь! Иди сюда!
Саша посмотрел в направлении взгляда своего нового приятеля и сразу же выделил среди множества студентов девушку, к которой обращался Фомин. Не только потому, что она взмахнула рукой в ответ и начала пробираться сквозь многоголосую и бурлящую, как улей, толпу к ним. Ирина и вправду показалась Гавриленко не похожей на других, именно такой, необычной, какой восхищался Ленька прошедшей ночью, рассказывая Сане о своей подруге. Ее выражение лица, действительно, показалось ему особенным, одухотворенным. Движения – легкими, парящими. Улыбка – завораживающей. Маленькие ямочки на щеках, когда она улыбалась, светлые распущенные волосы, при ходьбе то взметавшиеся вверх, то ниспадающие вниз и рассыпающиеся по плечам – все в ней и вокруг нее сияло новизной и наполнялось свежестью, придавая ей еще больше шарма, возможно, даже некоей таинственности.
«Да тут и в самом деле не грех стихами заговорить, – мелькнуло в Сашиной голове. – Прав Ленька».
Ирина подошла к ребятам.
– Здрасьте!
– Ирочка, привет, – сладкоголосо пропел Ленька и взял девушку за руку. – Знакомься: это Александр. Мы с ним вместе на квартире живем. И, представляешь, он тоже в твоей, в четырнадцатой группе, будет учиться!
– Очень приятно.
– Сань, а это Ира.
Гавриленко не ответил. Он на мгновение, сам того не понимая, мысленно унесся куда-то вдаль, все еще продолжая смотреть в ту точку, где только что впервые увидел Ленькину подругу. Когда Фомин осторожно тронул его за плечо, удивленно повторив «Сань, знакомься: это Ира!», его приятель встрепенулся и, виновато улыбнувшись, поспешил реабилитироваться:
– И мне тоже очень, очень приятно.
Саша, не отрывая глаз от Ирины, протянул крепкую жилистую руку и ощутил в ней почти что невесомые, нежные пальчики девушки, которые ему вдруг невероятно захотелось поцеловать. Но он сдержал себя и, чтобы хоть как-то сбросить груз нахлынувшего на него романтического безумия, широко улыбнулся и бодрым голосом произнес:
– Очень рад, что мы будем учиться в одной группе. Надеюсь, что Вы мне поможете на первых порах, а то я за два года в армии совершенно все забыл. Не хочется выглядеть дураком на фоне одногруппников.
Ирина смущенно посмотрела на Гавриленко и в знак согласия кивнула.
– Какое «Вы»! Какое «Вы», дружище! – засмеялся Ленька и крепко обхватил одной рукой Гавриленко за плечи, с силой притянув его к себе, а другой – нежно прикоснувшись к локтю Ирины. – Мы же нормальные, хорошие друзья. Или очень скоро станем ими. Что, не так говорю?
– Конечно, – весело согласился Саша, в ответ положив руку на плечо Лени.
Ирина улыбнулась и промолчала.
– Ну вот! – Ленька, все еще находясь в плену нахлынувших на него эмоций, возбужденно заговорил: – Короче, ребята… Ириша! Ой, если б ты знала, где нам сегодня пришлось ночевать! Кошмар! Страшный сон! В общем, мы с Саней сейчас вплотную займемся квартирой, а вечером обязательно встретимся – отметим начало учебы, знакомство. Идет?
– Хорошо, – тихо ответила девушка и, все еще смущаясь, обратилась к Лене. – Зайдешь ко мне в общежитие, пятьсот тринадцатая комната. Я никуда не пойду и буду тебя ждать.
– Ну, конечно, Ирочка. Думаю, часам к пяти-шести мы должны управиться. До встречи?
Девушка в знак согласия опустила ресницы и сразу же, отойдя несколько шагов в сторону, присоединилась к студентам, толпящимся возле расписания. Она вытащила из сумки ручку и блокнот и принялась что-то записывать.
– Классная девчонка! – заметил Гавриленко, когда они остались наедине с Ленькой. – Повезло тебе! Поздравляю!
– А то!
Его приятель горделиво выпрямился.
Вопрос с квартирой, а точнее сказать, с местом проживания, уже был наполовину решен, потому Фомин так относительно уверенно сказал Ирине о времени вечерней встречи. Еще по дороге в институт он заскочил к двум своим землякам, бывшим одноклассникам Васе и Пете, поступившим в находящийся неподалеку деревообрабатывающий техникум. И, кстати, сделал это очень вовремя – те, по просьбе хозяйки, как раз хотели искать среди своих сокурсников еще двух ребят для проживания в находящейся во дворе частного дома времянке. Условия, конечно, не ахти: будет тесновато, зимой придется топить печь, но все остальное вполне устраивает. Так что оставалось еще раз встретиться с земляками, переговорить с хозяйкой и смело вселяться.
Все это он и поведал Саше, когда они остались одни. Гавриленко абсолютно не был против подобной перспективы, наоборот обрадовался предложению и предоставил Фомину право действовать по своему усмотрению.
Вечером, без пятнадцати шесть, они уже стояли возле общежития, ожидая Ирину. Собственно, Фомину пришлось приложить некоторые усилия, чтобы все-таки упросить Сашу пойти на прогулку вместе с ним и его подругой. «Да причем там я, – отнекивался Гавриленко, – ты идешь к своей возлюбленной на свидание, это вполне нормально. А я что? И вообще, дружище, третий – лишний». Однако Ленька и слушать не хотел:
– Никакого свидания. Поверь, дружище, на свидание я тебя точно звать не буду. А сегодня, я же сказал, отметим начало нашей студенческой жизни, погуляем. Ближе познакомимся. Короче, давай, не дергайся.
После недолгих уговоров Саня уступил. Уступил, потому что не мог обидеть своего нового товарища, потому что делать особо было нечего, и просто потому, что отказывался только ради приличия, а, в общем-то, сам был совершенно не против побыть в компании Леньки и особенно Ирины, чем-то задевшей задремавшие было после двухлетней армейской службы струны его души.