– А что мы сделали? – удивилась Даша, вспомнив милицейский взгляд лейтенанта.
Лихоносов подумал о Чихае. Даша, вглядевшись в его лицо, вспомнила последнюю свою "гастроль", "рэмбо-гастроль". И погрустнела.
– Надо уезжать отсюда... – вздохнул Лихоносов. – Мы совсем забыли о Чихае.
"И о горе трупов, которую ты оставила в Болшево", – добавил он мысленно.
– Ты думаешь, он прорежется? – отложила вилку Даша.
– Он может прорезаться. Если неприятность может случиться, то она случается, – говорил один известный физик.
Лихоносов посмотрел на Дашу, и в который раз был смятен ее красотой. "Красивая женщина – это миг, подрубающий вечность", – вспомнил он японскую пословицу, не находя сил отвести от нее глаз.
На этот раз привел его в себя профессионализм. "Надо бы ей осанку подправить", – подумал Хирург, и все стало на свои места.
– Да, надо уезжать... – покивала Даша. – Но куда? У нас мало денег... Не на панель же идти?
– На панель нельзя, попадешь к бандитам, – усмехнулся Лихоносов.
"А ведь она – вампир, стала вампиром, – подумал он мельком. – Красота ее есть вампир. Она входит в человека, в мужчину, входит через широко раскрытые глаза и выедает все изнутри. Сладостно выедает человеческое. И упоительно-божественным духом занимает освободившееся место.
– Так что же делать? – спросила Даша, улыбнувшись мыслям любовника. Она давно их читала. Это было легко. Он никогда не играл и не пытался ничего скрыть. Скрывают только глупость и зло. А их у него не было.
– Что делать? Спонсора надо искать... – почернела душа Лихоносова. Он говорил то, что подсказывали ему глаза Даши.
– С ним же придется спать?
– Естественно. У красивых женщин на сон уходит большая часть рабочего времени.
– А что если...
– Что если?
– Ну, давай я найду...
Оба они вспомнили Лору.
– Еще одну Лидию Сапрыкину?
– Да. Пойми, у нас дилемма. Или я ухожу в свет, попадаю там к какому-нибудь финансово-экономическому воротиле, и он делает меня кинематографической дивой, или ты засучиваешь рукава и берешь в руки пилу и скальпель.
– На пилу нужна лицензия...
– Никакой лицензии не нужно. Пока не нужно. После праздников я поеду в Москву, найду в Интернете или в дорогих журналах богатую старуху...
– И я тюкну ее топором?
– Нет, ты будешь резать ее скальпелем. Сделаешь ее сорокалетней Мэрилин Монро, получишь деньги, откроешь клинику, а я буду сидеть дома и...
– И рожать мне детей?
Прежде чем ответить, Даша сделала емкую паузу. Лихоносов успел подумать: "Во всех красавицах, которых я знал, была какая-то слабина, от которой можно было оттолкнуться. Или зацепиться, чтобы не упасть на колени. Хищный взгляд, глупость, самоуверенность, надлом какой-то или картинность. А в ней ничего этого нет. И я падаю, падаю на колени, но никак не упаду, потому что стоит она не на земле..."
– Да, – ответила Даша. В ее глазах играли искорки. Она была довольна впечатлением, которое производит.
– Я же тебе рассказывал...
– Что рассказывал?
– Ну, что вдохновение нужно. А то получится пшик. Или оба уха на одной стороне. Да черт с ними, с ушами и вдохновением, нужен стартовый капитал.
– Старуха будет богатой. – Даша вспомнила безобразную старуху-соседку, ходившую в коротких платьях и ездившую на голубом "Оппеле".
– Знаешь, сейчас так: если ты не обманываешь, то тебя обманывают. Если мы начнем честное дело, точно обманут и посадят... Эти старухи деньги не розничной продажей окороков заработали. Их черта с два обманешь.
– Ты предлагаешь менять красоту на квартиру и дачу?
– Да ничего я не предполагаю! Найти вторую такую женщину, которая отдаст дачу с квартирой за живописный носик? Это невозможно.
– Ты как-то говорил, что неуверенность во всем – это свойство разума, способного вообразить почти все. Так вот, я гораздо менее тебя разумна и потому уверенности во мне больше. Поверь, я смогу найти богатую женщину, готовую на все ради заинтересованного мужского взгляда. Давай, ты доверишься мне?
– А что ты просишь? Ты просто прикажи. Я как посмотрю на тебя, так готов на все, чтобы смотреть и смотреть...
– Нет, ты не... не...
– Не мужчина?
– Мужчина, мужчина... Я просто хотела сказать, что ты не знаешь женщин. С нами нельзя так раскисать.
– Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей?
– Да, – взъерошила Даша волосы Лихоносову. Тот обиженно отстранился и сказал:
– Знаешь, я сейчас увидел один из вариантов твоего будущего. Представь, кругом все блестит и пахнет, все постылы, все в тебя страстно влюблены, а один, мускулистый, торичеллиевой пустотой плотно надутый, смотрит на тебя как на остывшую курицу, и ты бесишься, безумно желаешь, чтобы и он видел тебя горячей и аппетитной.
– Мне неприятны эти слова. Ты их произнес, чтобы сделать мне больно.
– Извини. Я смотрю на тебя и вижу, что ты – не моя ... Ну и правильно – красота принадлежит избранным.
– Витя, ты дурачок! Я же люблю тебя, и сплю с тобой, с удовольствием сплю. И кормлю тебя завтраками. Тоже с удовольствием. А ты хочешь, чтобы это было всегда. Чтобы это продолжалось сорок лет. А ведь жизнь нам предлагает другое. Через год-два мы надоедим друг другу. И что тогда?
– И что же ты предлагаешь мне взамен сорока лет?
– Я предлагаю контракт.
– Какой еще контракт?
– Контракт на год. Мы пообещаем друг другу, что год мы будем верно любить друг друга и будем жить ради друг друга и скрепим обещания подписями. Через год контракт можно будет расторгнуть или продолжить.
– Чепуха это. Я буду любить тебя всю жизнь.
– Да, будешь! Потому что собираешься всю жизнь просидеть в этой халупе. Просидеть, ничего не делая и глядя на меня влюбленными глазами. А если ты начнешь двигаться, начнешь что-то делать, то все перевернется! Понимаешь, все перевернется, ты сам когда-то об этом говорил! Уже я буду ревновать тебя, уже я буду бояться тебя потерять, уже я буду просить тебя сидеть дома и ничего не делать. По сути, у меня нет никаких шансов удержать тебя, потому что я просто красива. А ты талантлив, ты умен, ты бог! Ты через неделю можешь сделать из меня ничто, сделать, появившись передо мной с новой своей Галатеей, перед которой я буду выглядеть гадким утенком!
– Нет, это не возможно. Я не вижу красоты совершеннее твоей.
– Не видишь, потому что смотришь на меня одну. Я знаю, стоит тебе посмотреть на другую женщину, как тут же у тебя в голове загорятся идеи. И знаешь, не стану таиться, я все это тебе говорю и контракт предлагаю с расчетом, что ты возьмешься за ум, бросишь пить и попытаешься стать для меня замечательным мужем...
"Как говорит! – повеселел Хирург. – В ля-ля-тополя она мне не уступит! Может, в проповедницы ее переквалифицировать?". И сказал примирительно:
– Ну, ладно, седьмого ноября я удалю из тебя железо, восьмого-девятого выходные, а десятого дам тебе волю и благословлю на заработки. А теперь... а теперь давай составлять контракт.
67. Авдеев из Счетной палаты.
Седьмого ноября Даша встала не крыло. До воскресного вечера Хирург учил ее ходить и преуспел в этом – когда утором десятого Даша уходила от калитки, за которой стоял Лихоносов, последний не мог отвести от нее глаз.
"Головка королевы, шаг от бедра, ягодицы играют, – подумал он, чувствуя, как его сердце падает к Земному ядру. – Такая может и не вернуться".
"А я ведь могу не вернуться, – подумала Даша, поймав недоуменно-восторженный взгляд прохожего "Откуда здесь такая красавица!?". Обернувшись, она помахала Хирургу рукой в старенькой перчатке. Поворачивая в переулок, ведущий к автобусной остановке, думала, сама себе улыбаясь: "Надо в случае чего сыграть Золушку. Он спросит:
– Вы, такая совершенная, и в этих... в этой одежде? Вас ограбили?
А я отвечу простодушно:
– Что вы! Это лучшие мои одежды, и других у меня не было. Папа говорил, что они мне идут...
На автобусной остановке Даша стояла недолго. Проехавший мимо новенький черный "Мерседес" остановился в десяти метрах от остановки, сдал назад, из него вышел среднего роста плотный человек с лицом генерала. Просто улыбнувшись, он сказал:
– Счастлив буду вас подвезти.
– Нет, что вы, я с незнакомыми людьми, да еще за городом, не езжу!
– Так давайте познакомимся. Вот мои документы.
Мужчина, на вид чуть больше сорока, с приятной полунасмешливой полуулыбкой, то и дело осенявшей его лицо – такой никогда не станет канючить "Ты меня бросишь, ты меня бросишь", достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, вынул из него удостоверение и протянул Даше.
Удостоверение руководителя одного из известных подразделений Счетной палаты было выдано на имя Авдеева Николая Федоровича. Даша нарочито серьезно сверила фотографию с лицом мужчины, и согласилась ехать.
Села она спереди. Узнав, что машина едет в Москву, попросила довезти до ближайшей станции метро.
Ехали молча. Даша молчала, всем своим видом показывая, что один из руководителей Счетной палаты для нее всего лишь водитель попутной машины. А один из руководителей Счетной палаты молчал, посматривая на женщину оценивающим взглядом, точнее взглядом человека, уже решившего приобрести вещь, но продолжающего выискивать в ней качества, которые позволят ему счесть цену разумной или даже низкой.
Проехав Орехово-Зуево, Авдеев остановился у придорожного ресторана и сказал, что у него побаливает желудок, и ему необходимо питаться по часам.
– Может быть, пообедаем вместе? – предложил он, просительно глядя.
Даша сто лет не была в ресторанах и согласилась, невзирая на свой пролетарский вид. Ведь она Золушка, что ей стесняться?
Тем не менее, поднимаясь по ступеням, она спросила:
– Мой вид вас не шокирует?
– Да что вы, напротив! Есть в вас что-то исконное, то, чего мне не хватает. А если, извините за скромность, государственному деятелю не хватает исконного, то плохи его дела.
– Так это вы в народ ко мне пошли, – рассмеялась Даша.
– Если хотите, – улыбнулся государственный деятель.
Авдеев не пожадничал, заказал все самое лучшее, в том числе и любимый Дашей брусничный "Абсолют", и она напилась.
Это был ее первый выход в свет. Первый раз она была в центре внимания, первый раз была королева. Первый раз она могла посмотреть королевским взглядом в глаза хотя бы тому симпатичному мальчику с такими темными от страсти глазами, посмотреть так, что тот неминуемо почувствует желание сделать все, что она попросит.
Авдеев выпил тоже. Глаза его сделались масляными. Он стал говорить, что давно не живет с женой, и всю жизнь мечтал встретить такую женщину как Дарья Павловна.
– Вы только посмотрите на меня по особенному, мягко, обещающе посмотрите, и мы сейчас же поедем с вами в Москву, и я отведу вас в Банк реконструкции и развития, и вас сделают пресс-секретарем с окладом десять тысяч долларов. Или поедемте на телевидение и поговорим там о вашей собственной программе. Вы хотите иметь собственную телепрограмму? Да, хотите, я вижу по вашим глазам. Но более вас этого хотят миллионы российских мужчин и женщин. Потому что вы – это не вы, – Даша усмехнулась, вспомнив Козлова с его "Матрицей", – вы – это национальное достояние, и каждый российский гражданин имеет прямое конституционное право видеть вас хотя бы на телеэкране...
– Ну хорошо, отведете вы меня сегодня в банк своей реконструкции или на телевидение, – скептически посмотрела Даша на преждевременно явившегося Деда Мороза. – И что мы там увидим? Мы там увидим такого же, как вы, человека. И он тоже будет смотреть на меня вашими глазами и обещать райские кущи...
– Ну, почему обещать...
– Будет, будет. Будет обещать полмира за некую маленькую услугу с моей стороны. И как вы меня делить станете?
– Нет, делить я вас не стану... Они и так сделают все, что я скажу.
Даша не ответила, и Авдеев, поев ее глазами, продолжил:
– Послушайте, Дарья Павловна! Мы же взрослые люди. Я видный и небедный мужчина, вы – красивейшая в мире женщина. Этим все сказано. Я предлагаю вам контракт – вы становитесь моей женой, а я устраиваю вам молниеносную карьеру...
Даша посмотрела скептически. Дед Мороз, не привыкший, видимо, к таким взглядам, переменился лицом и сказал неожиданно зло:
– Знаете, что, милая? Я должен вам кое-что сказать. Я должен вам сказать, что, на мой взгляд, вы глубоко заблуждаетесь, Вы думаете, красоты вам хватит, чтобы выбраться из ваших стоптанных сторублевых туфелек и этого платья? Да, хватит, но деньги на расходы вам будет давать не муж, а клиенты. И не прямо, а через сутенера.
У стола возник симпатичный мальчик с темными от страсти глазами.
– Девушка, – обратился он к Даше. – Если вам нехорошо, скажите мне, и я сделаю вам свежий воздух.
– Нет, нет, все в порядке, спасибо, – светло улыбнулась Даша. – И бога ради извините, у меня с этим господином деловой разговор. Вы настоящий рыцарь, всего вам доброго.
Мальчик попрощался офицерским кивком и не посмотрев на Авдеева, пошел к своему столику.
– Ну вот, вы видите, если бы не я, вы попали бы в руки этого торговца наркотиками, – глядя ему вслед, уже спокойно проговорил один из руководителей Счетной палаты. – Он, дабы навечно оставить вас при себе, посадил бы вас на иглу. И кончили бы вы на Ярославском вокзале, и цена вам была бы бутылка водки.
– Иногда вы так говорите, что мне по-женски вас жаль. Почему вы так жестоки и... и неблагородны?
Авдеев не обиделся.
– Работа такая... – помолчав, посмотрел он виновато. – Хотя нет, не в этом дело. Мне просто кажется, что отпусти я вас, то все у меня кончится. Все. Даже то, что называют жизнью...
– Вот так бы и говорили, а то бутылка водки, бутылка водки... Один мой знакомый как-то заметил, что не надо все осуществлять, надо хоть что-нибудь оставлять втуне, про запас. Это вожделение, этот запас счастья, он как фундамент, как взлетная полоса, которые всегда при тебе... Давайте и наши отношения так построим. Пусть они останутся нереализованными, пока останутся. Представьте, вы завтра утром просыпаетесь, вспоминаете меня, и вам становится хорошо. Хорошо, потому что вы не сделали мне ничего дурного, и хорошо, оттого, что вы почувствуете, что я когда-нибудь позвоню вам и скажу: "Коля, мне сейчас плохо, очень плохо, я вспомнила вас, и мне показалось, что вы сможете, вы захотите мне помочь"...
Да, вам будет хорошо, и мне тоже... Вечером я вернусь в свое скромное пустынное жилище, сварю чашечку кофе, утону в кресле и буду вас вспоминать... Буду вспоминать ваши мужские глаза, вашу совсем мальчишескую нервозность, буду сидеть и представлять себя пресс-секретарем очень крупного банка с огромным зимним садом, потом увижу себя на телеэкране, увижу, как восторженно статисты смотрят на меня... И мне станет немножечко грустно и я чуточку пожалею, что не умчалась с вами в самый центр Москвы...
– Вы действительно одиноки? – спросил Авдеев.
– Да, у меня никого нет, даже соседей. И на работу еще не устроилась...
– Об этом вы можете не беспокоиться, – махнул рукой Авдеев, думая о чем-то своем. – Ну, что, вперед, на Москву?
Она кивнула.
– Да, конечно, я уже опаздываю.
Один из руководителей Счетной палаты подозвал официанта, стал рассчитываться. Даша тем временем сходила в дамскую комнату. Вернулась она счастливой. Вернулась счастливой, увидев себя в большом, от пола до потолка зеркале в котором все ее лохмотья выглядели творениями Версаччи. Они с Авдеевым вышли, сели в машину. У первой же рощицы Авдеев резко свернул и на полной скорости покатил к ней.
Даша поняла, что жизнь для нее кончилась. И бросилась с кулаками на будущего своего убийцу.
Тот брызнул ей в лицо из баллончика. Даша обмякла.