Здесь я понял происхождение братства между людьми. Мы стали братьями в своей борьбе против фашистов и фашизма; это был тот узел, который связывал людей разных национальностей, разных стран, разных убеждений в единый узел.
Ни Людмилу, ни Берга я у доктора не встречал. Но поручения мне доктор давал регулярно. Значит, были незаметные тайные каналы связи.
Неожиданные гости
В годовщину смерти Михаила Михайловича приехали неожиданные гости: пожилой мужчина с родственником. Невысокого роста, черноглазый, круглолицый, с шапкой седых кудрявых волос, незнакомец был весьма обаятельным, общительным и располагающим к себе человеком. Несмотря на возраст, его глаза были детски чисты и наивны.
– Зеников Андрей Григорьевич, – представился он. Приветливая улыбка осветила его лицо. – Я хотел бы видеть Михаила Михайловича.
– Простите, Михаила Михайловича нет, – сказал Роман.
– Вы, очевидно, сын Михаила Михайловича? Отец вам ничего про меня не рассказывал?
– Нет. Я не знаю вас.
– Мы встречались с вашим отцом на прииске Фролыч на Колыме в тысяча девятьсот тридцать восьмом – тридцать девятом годах. А потом наши пути разошлись. Я пишу книгу о Колыме, и мне очень хотелось поговорить с ним. События того времени принадлежат истории, очень интересны и, я бы сказал, необыкновенны.
– Его нет.
– А где он?
– Он умер год тому назад.
– О, простите.
Зеников смотрел виновато и сочувствующе. Но уходить не собирался.
– Может быть, вы всё-таки уделите мне немного времени? Мы с племянником так далеко ехали…
– Да, конечно, проходите.
Роман обратил внимание на племянника. Он был совершенно не похож на своего дядю.
Высокий, худой и жилистый мужчина около сорока лет, глаза серые, почти стальные, и ни тени улыбки на суровом лице. В отличие от дяди он всё время молчал.
Гостей радушно приняли, усадили за стол, накормили. За ужином Андрей Григорьевич говорил о далёком прииске Фролыч.
– Вы себе не представляете жизнь на этом прииске. Отец когда-нибудь рассказывал о своей жизни на Колыме?
– Нет, он не любил рассказывать про лагерь. Просто мы знали, что он был осуждён в тридцать восьмом и попал на Колыму. Вы тоже были осуждены?
– Нет, меня с женой угораздило завербоваться. Я работал в правлении прииска. Жизнь на Севере трудна, поэтому, наверное, ваш отец и не рассказывал о своих странствиях.
– Он рассказывал про тундру, про шамана, который его с другом спас от смерти.
– Вот видите, это же необыкновенно интересно. А какие-нибудь записи он не оставлял?
– Нет! Мой отец всю сознательную жизнь был занят только одним – своей работой. Он ведь медик. И я тоже медик. Вот на эти темы мы больше всего и говорили. Извините, сейчас уже поздно. Нам надо уложить детей. Нина, ты иди к детям. Где вы остановились, Андрей Григорьевич?
– Боже мой, мы не подумали о ночлеге! Торопились к вам попасть, поговорить с вашим отцом. Я ни о чём не мог думать, предстоящая встреча меня очень волновала. Надо скорее идти в гостиницу. Вы можете нам посоветовать, где лучше остановиться?
– Боюсь, что в это время попасть в городскую гостиницу в номер будет трудно. В ТНЦ[1] какой-то симпозиум. У нас свободна комната отца. Вы можете отдохнуть в ней, если вас устроит. А каковы ваши планы на завтра?
– Безусловно, устроит комната. Спасибо. После ужина выходить опять на мороз не хочется. Завтра мы, очевидно, уедем домой в Москву. У меня договор с издательством. Время поджимает, – ответил Зеников с достоинством.
– Спокойной ночи, – пожелала Нина гостям. – Желаю хорошо отдохнуть.
Роман проводил гостей в свободную комнату. Достал из комода комплект чистого постельного белья и положил его на диван.
– Вот вам постель. Располагайтесь, пожалуйста, на диване. Пройдите в ванну, примите душ. После длинной дороги не мешает освежиться. Кровать отца мы пока не трогаем. Раскладывайте диван. Он достаточно широк. Спокойной ночи.
– Большое спасибо. Мы с дороги устали. Будем спать как убитые, – ответил Зеников.
Роман вернулся в прихожую и хотел позвонить. Но телефон молчал. «Интересное кино: телефон молчит. Надо обязательно завтра отремонтировать», – подумал он и пошёл спать. День был трудным. Он устал. О давнем предупреждении следователя он не вспомнил.
Неожиданно легко гости оказались в нужной комнате. Они огляделись.
– Ты, офуярок, че притащил меня сюда? Хрена тут шурудить? Нищета!
– Брось ругаться, Копчёный. Хочешь разговаривать, говори человеческим языком, не оскорбляй меня. К тому же я по фене не ботаю. Тебе доктор объяснял. Объяснял тебе доктор?
– Ладно, хрен с тобой.
Всем своим видом Зеников показывал, как он доволен. Он улыбался, потирал довольно руки.
– Ну, че ты лыбишься? Чего шары вытаращил? Можно подумать, клад нашёл.
Зеников перестал улыбаться. Оглядел бедные стены уважаемого медика: кровать с металлическими спинками, над ней древний немудрящий ковёр, письменный стол, потёртое кресло, старый деревянный секретер, платяной шкаф, в углу громоздкий раскладной диван. На полках книги в основном по медицине и стопка старых медицинских журналов. Радостное возбуждение сменилось недоумением.
– Куда-то же делось это богатство? Я сам видел четыре больших шкатулки с золотыми самородками и изделиями. Близинский делал кольца, серьги, браслеты, колье. Берг разделил всё на четыре части и каждому выделил долю. Себе взял две и удрал в Америку перед самой войной. Близинский тоже жил вроде не очень богато. А как тряхнули, золотишко и даже камушки посыпались. И шкатулка та колымская была жива. Жива шкатулка!
– Но он же шмуль и ювелир. А у этого жида вы не спрашивали, когда пытали, про его подельника?
– Конечно, спрашивали. Он сказал, что Берг всё своё увёз с собой: две шкатулки и ящики с золотыми самородками. Шкатулка Романова в самолёте осталась. Романов был ранен пограничниками при входе в самолёт и упал за борт, а друг его Близинский выпрыгнул вслед за ним из самолёта. Выпрыгнул вслед за Романовым из самолёта, понимаешь! Вход быстро закрылся, самолёт взлетел под носом у пограничников. Пока пограничники смотрели на улетающий самолёт, друзей забрали чукчи, которые в это время мчались на собаках через поляну. Пограничники сразу и не врубились. Видел кто-то мельком, что что-то выпало из самолёта. А что или кто, не разглядели. Только потом, когда самолёт улетел, осмотрели место и разглядели след от нартов. Чукчи сказали пограничникам, что они подобрали два трупа и похоронили их в яме. Даже яму показали и кровь на снегу.
– Ну, так и что ты шухер поднял? И откуда ты про всё это знаешь? Как будто там был.
– Близинский рассказал. Да не верю я в это! Я видел в щелку в стене, как они складывали свои шкатулки в рюкзак. А он был за плечами. Сам посуди, он же не мог в дверях снять этот рюкзак, пока не прошёл по салону самолёта.
– Отчего же ты, старый мудак, больше тридцати лет молчал?
– Я же не был с ними рядом, когда самолёт взлетал. А доктор узнал от пограничников, что эти двое закончили свой земной путь.
– Закончили свой земной путь! – передразнил Копчёный. – Интеллигент вшивый! Ну а на том месте, где они закончили свой путь, вы с доктором не могли шмон устроить?
– Конечно, не могли. Пограничники сказали доктору, что мимо мчались чукчи на собаках. Они их подобрали и умчались в тундру. Доктор очень переживал. Но у чукчей не пойдёшь спрашивать шкатулки с золотыми самородками. Пограничникам эти два трупа были до лампы. Тем более зэки. Пограничники вроде проверяли, ходили к чукчам. Шаман сказал, что они их похоронили. И даже яму им показали. Я же тебе только что рассказал!
– А как ты узнал, что они живы?
– Я случайно в Москве год тому назад встретил этого ювелира и узнал его сразу, хотя много лет прошло.
– Ну а он, он узнал тебя?
– Да как он узнает? Я же на него в щелочку смотрел, когда наблюдал за ними по поручению доктора. А он меня, почитай, ни разу и не видал. Я его и выследил. Узнал, где и как живёт. А на следующий день мы ему помогли освободиться окончательно от того колымского груза. Естественно, ещё кое-что прихватили. Хорошо, что мне письмо на глаза попалось.
– Какое письмо?
– Письмо из Томска от Романова. Не врубаешься, что ли? От старика, который умер. В этой комнате жил. Адрес этот я взял там.
– Так надо было сразу, в тот же день заявиться, по горячим следам.
– В тот же день из Москвы в Томск? По горячим следам нас здесь менты могли сразу изжарить. В Москве они нас чуть за пятки не схватили. Я вернулся взять письма, на них мои пальчики остались. А там уже менты. Выждать надо было. По этому адресу они нас в первую очередь ожидали. Ожидали они нас по этому адресу в первую очередь, – сказал Зеников раздельно. – А я не догадался взять эти письма с собой сразу. Увидел адрес и обрадовался. Взял один конверт и только потом сообразил, что оставил ниточку ментам.
– Ну а сейчас? Не будет ли нам хреново?
– Да забыли они давно. Думаешь, целый год помнить будут? У них других дел невпроворот.
– Роман сказал, что это комната его отца. Давай шмонать пол и стены. Может быть, есть тайник?
Они плотно прикрыли дверь и включили свет, огляделись.
– Начнём со стен. Пол надо простукивать, а стены можно тщательно осмотреть.
– Кудряш, тайник может быть за картиной или за ковром. Лезь, снимай картину. Будем шнырить.
– Погоди, надень перчатки, и я надену. Наследить нельзя. Я целый год носа не высовывал, потому что на письмах мои пальчики остались. Лезь ты. Я не достану, высоко висит.
Они надели перчатки и принялись искать тайник. Копчёный поднял картину. Но никакого тайника не обнаружил. Залезли на кровать и стали поднимать ковёр.
– Есть! – чуть не закричал Зеников.
– Тихо, ты, падла! Разбудишь хозяев.
Сейф был закрыт, и им пришлось повозиться, прежде чем его крышка открылась.
– Смотри, какая-то папка. А шкатулки нет. Но если есть сейф, значит, в нём что-то было серьёзнее бумаг.
Кудряш посмотрел на Копчёного торжествующим взглядом.
– Чего лыбишься, как будто уже всё дело в шляпе?
– Придётся здорово тряхнуть этого Романа. И делать это надо сейчас, пока мы здесь и нас не попросили оставить этот дом. Иди, тащи его сюда. Вырубишь, скрутишь его и заклеишь рот.
– Не учи. Сам знаю.
– Давай договоримся. Сначала разговариваем мирно. Если не поймёт, тогда применим всё остальное. Ты, конечно, спец своего дела. Но надо понимать, он не должен отдать концы прежде, чем мы получим нужный ответ. И он не должен орать от боли. В наших интересах, чтобы жена и дети спали. Шума меньше. Да и соседи могут услышать.
– Ладно. Ты пока старший. Но помни, что нам шеф приказал, свидетелей не оставлять, – ответил Копчёный.
Кудряш остался на месте, а Копчёный через минуту притащил Романа. Усадил его в кресло. Прикрутил руки и ноги изолентой. Заклеил рот пластырем. Сел, довольный своей работой, напротив.
– Подождём, пока очухается.
– Долго ждать?
– Да минут пять или меньше.
Роман очнулся от сильной боли в шее. Потрогать рукой заболевшее неизвестно почему место не удалось, рука не слушалась. К тому же почему-то горел яркий свет. Роман открыл глаза и увидел себя сидящим в отцовском кресле со связанными и прикрученными к креслу руками и ногами. Хотел спросить, в чём дело. Но рот был заклеен. «Да, здорово я попался, – подумал Роман. – Отец не зря предупреждал. И следователь говорил, чтоб непременно позвонил. Шляпа!»
– Ну, вот и очухался. А теперь слухай сюда. Твоя шмара и дети спят. Будешь кричать, недоносок, разбудишь, им плохо будет. Поэтому сиди смирно и не рыпайся. Отвечай на поставленные вопросы. Я сейчас открою хавальник. Разевай его, только когда спросят.
Копчёный сдёрнул липкую ленту со рта.
– Спрашивай, Кудряш.
– В стене под ковром мы нашли сейф. Он почему-то пустой. Вернее, там была какая-то папка с бумагами. Но если был сейф, значит, в нём что-то было более существенное, чем эта папка с трухлявыми бумагами. Что там было?
– А вы почему шаритесь по комнате? Вас положили отдыхать, а вы сейфы ищете.
– Слышь, Кудряш, он не понимает. Дай я ему объясню.
Копчёный подошёл к Роману особой мягкой походкой блатного кота, картинно взял его за подбородок.
– Подожди, Копчёный! Слушай, Роман, мы пришли не затем, чтобы отдыхать в комнате твоего отца. Мы пришли за шкатулкой. Ты знаешь, за какой шкатулкой.
– Никакой шкатулки я у своего отца не видал. Тем более, не знаю ни о каком сейфе. Вы что-то путаете. Где вы видите здесь сейф?
– Копчёный, покажи ему.
Копченый встал ногами на кровать и содрал ковёр.
– Теперь видишь?
Роман воззрился на сейф, как будто впервые его увидел.
– Отец перед смертью ничего тебе не передавал?
– Нет.
– Ты дурочку не валяй, – вмешался Копчёный. – От нас не отвертишься.
Копчёный стал медленно доставать из чемодана орудия пытки. Последней вытащил финку. Зеников повторил вопрос:
– Ну, так что было в сейфе? Учти, ты не один. У тебя жена и дети рядом. Мы из тебя вытянем всё, что нам надо. Или ты хочешь, чтоб твоей жене паяльником личико подправили?
Роман похолодел. На волоске жизнь не только его, но и семьи. Что бы ни было в той шкатулке, провались она пропадом, а рисковать семьёй он не намерен.
– Я скажу вам то, что знаю. Но вы должны мне поклясться, что семью не тронете. Обещаете?
– Обещаем, – сказал Зеников.
– Нет. Не так. Вот сначала ты. – Роман кивнул на Копчёного. – Говори: Христом Богом клянусь, что не трону семью, если узнаю правду о том, что было в сейфе. Повтори.
– С чего я тебе должен клясться, интеллигент паршивый? – Дальше последовало выражение, очевидно, выражавшее отношение Копчёного к предложению Романа.
– Поклянись, Копчёный, что тебе стоит? Быстрее всё узнаем, – постарался убедить Кудряш.
– Так он же требует Христом Богом поклясться!
– Ну и что? Ты же всё равно неверующий.
– Это как посмотреть. Ну да ладно, семью можно и не трогать при случае, если он скажет правду. Только он тоже должен поклясться Христом Богом.
– Я поклянусь и скажу, если вы поклянётесь. А нарушите клятву, Бог накажет. Это уж точно.
Копчёный произнес клятву.
– Ну, это… Христом клянусь, не трону твою семью, если скажешь правду о шкатулке. Всё. Понял.
Роману было важно, чтобы бандиты поверили ему. А серьёзное отношение к такой клятве Копчёного утвердило его в правильности своих действий. Но теперь Кудряш вызывал у него недоверие. И он ясно вспомнил предупреждение следователя о том, что подозреваемый им человек не вызывает отрицательных эмоций. «Шляпа!» – обругал он себя ещё раз.
– А теперь ты, – сказал Роман Зеникову.
Зеников повторил:
– Я клянусь, Христом Богом клянусь, что не трону семью, если узнаю правду о том, что было в сейфе.
Наступила очередь Романа.
– Я клянусь, Христом Богом клянусь, что говорю правду. Я не знаю, что было у отца в сейфе. Я знаю только то, что там действительно была шкатулка. Я ее не открывал. Отец просил перед смертью её спрятать, и я спрятал.
– Где? – спросили гости хором.
– Сейчас её не найти. Я спрятал её на даче, зарыл в землю. Причём не на своей, а на соседской, заброшенной. Отец велел спрятать надёжно. Сейчас зима. Здесь Сибирь. Морозы в этом году жестокие. Земля промёрзла на полтора метра. Шкатулку откопать можно только весной, когда сойдёт снег.
Такой неожиданный ответ выбивал почву из-под ног бандитов. Убить хозяина не выходило. Оставлять в живых было нельзя.
– А твоя жена знает об этом?
– Нет. Отец мне сказал, чтобы я ей ничего не говорил. Меньше знает, спокойней спит.
– Это точно. Только вряд ли ей придётся спать спокойно. Пиши ей письмо и пойдёшь с нами, – распорядился Кудряш.
– Не вмешивайте её. Вы мне обещали.
Копчёный загоготал.
– Ишь, как заботится о своей бабе! Если я поклялся, значит, не трону.
– Тихо, ты! Пусть она спит. Тревожиться будет, когда наступит утро. А мы к тому времени будем далеко, – сказал Кудряш.
– Как я буду писать со связанными руками?
– Копчёный, развяжи ему руки. Я покараулю.