Однако способности Кобзаря не ограничивались лишь легкостью в овладении разными науками. Его рост и умение мыслить, быстро принимать решения стали настоящей находкой для учителя физкультуры Павла Анатольевича, с класса седьмого все настойчивее привлекавшего Лешу в баскетбольную секцию. И нужно сказать, не зря. Парень и здесь целиком и полностью оправдал все возложенные на него надежды: начиная с десятого класса, он уже систематически играл за взрослую баскетбольную сборную района, где, скажем прямо, задних не пас.
И вообще Алексей иллюстрировал как раз тот уникальный случай, когда становятся отличником не потому, что папа и мама – глубокоуважаемые местными жителями, в том числе и школьными учителями, врачи. Абсолютно нет. Это тот случай, когда все, довольно-таки разносторонние, школьные предметы даются одинаково легко и непринужденно, а склад ума и родительские гены помогают полученные на уроках знания легко переварить, отбросить «шелуху», а необходимое аккуратненько разложить в нужных отсеках головного мозга.
Конечно, порою он мог пойти на поводу у своих более ушлых одноклассников-шалопаев, но только если результат в той или иной степени просчитывался и не ударял по его же собственному имиджу. Оно и понятно. Одно дело учиться с шалопаями и разгильдяями в одном классе, а другое – жить рядом, что означает общаться, проводить время вне школы. Причем жить по совершенно другим, прямо противоположным школьным, законам, которые к тому же частенько перестают быть законами и смахивают на обыкновенное беззаконие.
А иначе нельзя. Не получается иначе. У улицы свои законы, и их тоже нужно уважать. И все же явно сомнительных мероприятий, замышлявшихся время от времени все теми же его шаловливыми школьными друзьями под предводительством Бессонова, Лешка старался избегать, всегда умея найти повод, помогающий как-то незаметно и, главное, вовремя уйти в сторону, не запятнав себя чем-нибудь неправильным, так сказать, бьющим по заслуженному авторитету. Возможно, поэтому дымить за мастерской, несмотря на то, что круг школьных курильщиков после каникул вырос почти вдвое, он так и не стал, и, что немаловажно, даже не проявил к этому пагубному занятию ни малейшего интереса, хотя на самих перекурах, считая их вполне нормальной процедурой, присутствовал почти регулярно.
Именно такие явные противоречия в характере Кобзаря и послужили причиной того, что Гаврикина безобидная шалость с ежиком была воспринята им абсолютно без должного чувства юмора. А потому, еще больше ссутулившись и глубже засунув руки в карманы брюк, он резюмировал:
– У тебя, Гаврик, детство в жопе играет.
– Ч-е-г-о-о-о? – протянул Витька, явно не ожидавший на фоне всеобщей поддержки услышать в свой адрес подобное оскорбление.
– Детство, говорю, у тебя в жопе играет, – беспристрастно повторил Алексей.
Наступила пауза – время, ушедшее на ожидание того, каковым же окажется продолжение начавшейся перебранки. Гаврик подбирал необходимые слова.
– А тебя… тебя вообще не спрашивают, – не найдя ничего, более достойного, бросил он. – Понял, да?
– Как раз меня и спрашивали, – сохраняя полное спокойствие, парировал Лешка.
Это обстоятельство еще больше разозлило Витю.
– А я говорю, не твоего ума дело, – сверкнул он глазами. – Стой и дуй в сопилку!
– Я и так стою.
– И заглохни, а то по шнобелю получишь!
– Серьезно?
Именно последние слова Алексея сыграли роковую роль. Скорее, подчинившись какому-то сиюминутному азарту, но уж никак не из уверенности в себе (Лешка-то все-таки был на полголовы выше да и физически посильнее одноклассника), Гаврик в доли секунды резко махнул рукой – его кулак, как в центре мишени, отпечатался на носу Кобзаря, лицо которого сразу побелело. Ничего себе! Явно не ожидавший от Гаврика столь решительных действий, Алексей даже руки из карманов не успел вытащить. И лишь когда из его носа потекла тонкая струйка крови, он еще больше ссутулился, согнулся, закрыл руками нос и присел на корточки.
Гаврик и сам, видать, не ожидал от себя такой прыти, потому что сразу после удара отскочил, приняв несуразную, в его понимании, боксерскую стойку, но, видя, что ответного удара именно сейчас не последует, тревожно начал оглядываться по сторонам, на стоящих рядом ребят, ощупывать кулак, в общем, выказывать чувство беспокойства.
В это время уборщица, обходившая территорию школы, где-то поодаль начала сотрясать воздух видавшим виды бронзовым звонком, в силу своего возраста, наверно, сзывавший на уроки еще мам и пап нынешних школьников. Нужно было бежать на урок, но пацаны, ошарашенные как ударом Витьки, так и кровью Кобзаря, просто остолбенели. Они застыли, раскрыв рты, поочередно поглядывая то на Гаврика с его бегающими туда-сюда глазками, то на присевшего на корточки с опущенной головой Алексея.
Напряжение снял Ленька Бессонов, выступивший в середину круга, который образовали девятиклассники и другие присоединившиеся к их компании ребята, и почему-то радостно, как-то даже задорно выкрикнувший:
– Э-э-э, так дело не пойдет! Леха, если ты это так просто оставишь, ты мне не друг! Клянусь! Как хочешь, но я тебя вообще мужиком считать перестану!
Сейчас Алексею было точно не до его попранного мужского достоинства: кровь продолжала течь, нос из белого стал красным, переносица болела. Продолжая сидеть на корточках, он как-то неуверенно поднял голову, ища глазами Леньку. С ним-то Кобзарю отношений уж точно портить не хотелось. Вытирая поданным кем-то из ребят платком нос, он буркнул невнятно «Ладно, еще поговорим» и отвернулся.
Однако Бессонову этих слов оказалось вполне достаточно: еще больше развеселившись, он резво подхватил:
– Вот это правильно! Я бы таких вещей никогда и никому не простил! Мы же мужики! Короче, после уроков в «колизее». Я секундант Лехи. А ты, – притянул он сконфузившегося Гаврика за грудки, – только попробуй куда-нибудь смойся после шестого урока. Будешь иметь дело со мной! Я понятно изъясняюсь?
В принципе, все было понятно. В данном случае из уст Бессонова звучали слова вовсе не о попранных чести и мужском достоинстве Алексея. Просто Леньке захотелось зрелищ, и он решил во что бы то ни стало насытить нахлынувшую страсть. И в общем-то, никто из ребят, ставших свидетелями ссоры Лешки и Вити, даже не сомневался, что именно так и будет.
Среднего роста, шустрый, подвижный и дерзкий, Ленька Бессонов не только для своих ровесников в райцентре, но и для старших ребят был не просто Ленькой, а Ленькой-Бесом. Именно Ленькой-Бесом. На первых порах, в классе шестом, когда его семья лишь переехала в райцентр откуда-то из Белоруссии, в разговорах его сверстников еще можно было услышать вопрос «Какой еще Ленька?», на что следовало уточнение «Ну, Ленька, Бес. Знаешь?». Через каких-нибудь пару месяцев после его появления в городке это уточнение уже вызывало одобрительное кивание головами: «А Ленька-Бес! Ну как же, как же. Знаем!». А еще спустя какое-то время иначе как Ленькой-Бесом его уже никто не называл.
И это приложение «Бес» стало, скорее всего, даже не следствием созвучности с его фамилией, а именно отражением его противоречивого характера и несколько искаженного восприятия окружающего мира. Казалось, это и был тот самый персонаж из народных поверий, на время отбросивший шерсть, рожки, крылья, хвост и перевоплотившийся в обыкновенного человека. В Бессонове и вправду было нечто бесовское: кипело постоянное желание подчинить себе кого-то, лишить его силы, толкнуть на грехи и пороки. Он умело пользовался чьими-нибудь промахами, порою не гнушался достичь своей цели обманом, а иногда без зазрения совести мог выступить этаким подстрекателем к каким-нибудь гадким делишкам, из которых сам, как правило, выходил без особых последствий. «Вот бесенок», – порою в детстве могла охарактеризовать его собственная мать, не придавая, впрочем, этим словам какого-то глубокого смысла.
В силу своей чертовской изворотливости, Ленька-Бес в несколько минут становился душой любой, конечно же, не самой интеллектуальной, компании, довольно легко завоевывал успех у определенного типа девчонок, хорошо дрался и водил знакомства с такими же сорвиголовами из других школ. Поэтому знакомство, расположение, а еще лучше дружба с Бессоновым внушали одноклассникам уверенность при любых обстоятельствах: с ним-то уж точно никто не приклеится на танцах по банальной причине «дай закурить», а наоборот в «корешах» будут решительные, смелые, отчаянные ребята, многим из которых, что говорится, море по колено.
Скорее всего, и Лешка именно по этой же причине не стал перечить своему однокласснику, хотя всегда являл собой образец непротивления злу насилием. А уж Гаврик, тот прекрасно понимал, что сразу же после уроков ему от жизни ничего хорошего ждать не придется. Тем более, что Бессонов занял сторону Кобзаря и начатое дело все равно доведет до конца: чувство превосходства и особое положение Леньки-Беса в определенных кругах с каждым днем все больше укрепляли в нем дух победителя, а порой и вершителя чужих судьбишек. Тем более, что он уже поставил в этом вопросе все точки над «і», безапелляционно заявив:
– Короче, решено: после шестого в «колизее»!
Глава 5
Из кафе доносились голоса. Музыка затихла еще минут двадцать назад. В широких окнах просматривались несколько силуэтов.
Шнур начал всматриваться в темноту, туда, где в шагах пятнадцати-двадцати от него и Амбала, на противоположной стороне площадки перед кафе, должен был находиться Гуря, одновременно наблюдавший и за улицей. Но в ту же минуту за их спинами затрещали ветки. Шнур резко обернулся и увидел перед собой долговязое худое лицо односельчанина.
– Амбал, думаю, пора, – прошептал Гуря и, не услышав ответа, тут же добавил:
– На улице тихо.
– Угу, – протянул Амбал и только сейчас повернул голову к своим напарникам. – Все помнят, что я говорил? Действовать быстро, никакой жалости, кликухи не называть.
– Да нормально, – как-то спокойно, даже задорно ответил Гуря и перевел взгляд на Шнура.
Тот молча кивнул.
– Маски, – тихо скомандовал Амбал, накатывая на лицо черную вязаную шапочку с прорезями для глаз и рта.
Его подельники сделали то же самое.
– Ну что, вперед!
Вожак резко раздвинул руками кусты и ринулся в направлении дверей кафе, держа в правой руке обрез. Гуря и Шнур бросились за ним. Несколько крупных шагов – и Амбал, распахнув дверь, чуть не столкнулся со столпившимися у дверей шумными молодыми людьми. Их было несколько: то ли четверо, то ли пятеро, но сейчас это уже не имело никакого значения.
– Назад! – закричал Амбал, держа перед собой обрез и со всей силы ударив в грудь свободной рукой оказавшегося перед ним светловолосого парня в черном пальто нараспашку и торчащем из-под него шарфе. Лицо парня изобразило сначала недоумение, а затем испуг. Приняв удар, он не удержался на ногах и, расставив руки, повалился на стоявших за ним друзей, оторопевших от неожиданного появления человека в маске и с оружием в руках. В кафе сразу же стало тихо.
– Эй, мужики, что за дела! – закричал из-за спин столпившихся у двери людей охранник, по-видимому, выпроваживавший их из кафе и еще не понявший, что происходит. В два-три гребка руками он ловко пробрался сквозь частокол плеч и оказался глаза в глаза перед Амбалом.
– Эй…, – скорее всего, еще по инерции, но уже без должного энтузиазма заметно притихшим голосом начал было охранник, пытаясь отступить назад, но тут же получил в лицо удар обрезом, от которого глаза его закатились и ноги подкосились. Он сполз по рукам стоявших за ним людей на пол.
Посетители кафе, в основном мужчины, у которых, казалось, мгновенно выветрился хмель, попятились назад. Теперь все они видели перед собой лишь одну картину: наглые, злобно сверкающие глаза человека в маске и дуло обреза, направленного на них.
– Под прилавок, падлы, и на корточки! Головы вниз! – негромко, но тоном, не терпящим возражений, командовал Амбал. Оттолкнув ногой охранника и переступив через него, он со всего маху ударил несколько раз прикладом обреза замешкавшегося парня в синей куртке. Парень тут же упал на колени и начал отползать, закрывая руками голову. Подскочивший с другой стороны образовавшейся толпы Гуря принялся яростно толкать остальных к барной стойке, ударами палицы заставляя их присесть, а после наблюдая за тем, чтобы никто из сидящих не подымал головы.
– Быстро все из карманов! – при этом злобно скомандовал налетчик.
Наступило время Шнура. Он мгновенно заскочил за прилавок, сразу же оказавшись рядом с юной барменшей, которая испуганно смотрела на долговязого бандита и лишь безмолвно шевелила губами, не в силах что-либо произнести. Человек в маске схватил ее рукой за волосы и, с силой притянув к кассе, закричал:
– Все бабки сюда, сука!
Девушка взвыла от боли, на ее глазах выступили слезы. Она суматошно пыталась открыть кассу, но дрожавшие руки не слушались ее и, словно в потемках, шарили по металлическому каркасу кассового аппарата. Тихий сдавленный стон и всхлипы вырывались из ее груди.
– В темпе! – еще злобнее зашипел Шнур, схватив другой рукой с полки бутылку и замахнувшись ею на девушку. – Урою!
Та инстинктивно попыталась закрыться руками. Это разозлило Шнура еще больше. Он чувствовал, как под вязаной шапочкой на лбу, щеках, шее мгновенно выступила испарина, а по спине предательски потекли струйки пота. Пот заходил в глаза, застилая их и неприятно щипля, отчего Шнуру приходилось часто моргать. Наконец сообразив, что барменша не может справиться с кассой не только потому, что окончательно запугана, но и просто-напросто скована в движениях, он отпустил ее волосы, тут же смахнув рукавом пот с глаз.
– Ну!
Девушка, освободившись от рук Шнура, тут же одним привычным движением повернула ключ, и из кассы плавно выплыл ящик с аккуратно разложенными по ячейкам купюрами. Шнур сразу же оттолкнул ее в сторону с такой силой, что она ударилась затылком о край полки и присела, обхватив голову руками. Но это уже нисколько не волновало его. Он хватал из ячеек стопочки купюр и бросал их в заранее заготовленный целлофановый пакет. Деньги скользили в перчатках, несколько купюр упали на пол. Шнур быстро упал на колени, чтобы собрать их, но они, словно завороженные, выскальзывали из его рук. В ярости он схватил зубами пальцы перчатки и стянул ее с руки, затем, сминая, начал подбирать с пола разлетевшиеся купюры.
Поднявшись, он еще раз бросил взгляд на опустевшую кассу, ощупал пакет, показавшийся ему недостаточно полным, схватил девушку и потянул ее за руку.
– Где остальные деньги?
Барменша привстала, опершись рукой на барную стойку. Ее покачивало, она смотрела на человека в маске непонимающим, отсутствующим взглядом.
– Где остальные деньги, сука? – снова закричал Шнур, замахнувшись рукой на девушку.
– Это… это все, – закрываясь рукой и запинаясь, ответила она. – Честное слово… все.
Шнур бесцеремонно сунул руку в карман ее фартука, но тот оказался пуст. Он снова оттолкнул девушку и, присев, принялся шарить руками по полкам под прилавком.
Конец ознакомительного фрагмента.