– Александр Константинович, – Барсуков заметно понизил голос и посмотрел прямо в карие зрачки своенравного гостя. – Я думаю, меня хотят убить.
Некоторое время граф внимательно изучал лицо Барсукова. Оно выглядело озабоченным и немного испуганным. Вместе с тем, ощущалась какая-то фальшь, что-то неуловимое и загадочное сквозило в барсуковских глазах.
– С чего вы взяли?
– Наследство. Я оставляю после себя огромное наследство, Александр Константинович. Моё здоровье уже не такое, как прежде, и больше года я пытаюсь понять, кто сможет заменить меня. Мой сын – директор двух прядильных фабрик, у него огромный опыт. Однако, он слишком мягок, слишком воспитан, таких неженок в жестоком мире финансов сминают в одно мгновенье. Он отлично разбирается в делах, хороший тактик, но не стратег. Без необходимой доли жёсткости Миша не сможет увеличить рынка. А вот моя дочь обладает отличной деловой хваткой. Такой, что я могу быть спокойным за дальнейшие расширения фирмы. Но тогда фирма превратится из «Барсуковых» в «Хитрова», а этого я не могу представить в страшном сне.
– И вы думаете, из-за этих мыслей вас убьют?
– Многие знают, что я думаю о наследстве. За полгода я несколько раз переделывал завещание. Они боятся, что будут лишены основного капитала. И мой старший внук меня беспокоит. Он, кажется, вовсе не намерен заниматься текстильным производством.
– Речь идёт о Павле?
– О нём. Он предпочитает предпринимательству адвокатуру. И он – единственный ребёнок у Михаила. Поэтому, если я решу оставить компанию сыну, то её, вполне возможно, будет ждать крах.
– Вы хотите, чтобы я помог вам выбрать наследника, или, наконец-то, назовёте имя предполагаемого убийцы?
– Я не знаю, – сокрушённо покачал головой фабрикант. – Не знаю. Но я чувствую в доме какую-то напряжённость. Хорошо, что людей в доме теперь стало больше. Это дурное предчувствие хоть немного ослабло.
Раздался слабый стук в дверь, и фабрикант замолчал. В библиотеку зашла баронесса Мыслевская.
– Господа, вот вы где. Надеюсь, не помешала?
– Нет-нет, что вы, Марина Николаевна, – миролюбиво произнёс фабрикант.
Александр Константинович поднялся со своего места и предложил даме присесть.
– Благодарю, я ненадолго. Михаил Аристархович, вы обещали показать мне американский граммофон с записями Грига10. Вы ведь не нарушите своего слова?
– Нет-нет, Марина Николаевна. Мы с Александром Константиновичем уже как раз всё обсудили, – фабрикант многозначительно посмотрел на графа.
– Значит, мою служанку переселят? Благодарю, – Соколовский немного подался вперёд.
– Минутку. Как переселят? Кого?
– Мы же только что с вами обсудили: Марфа не может жить вместе с прислугой. Я очень привязан к женщине, воспитавшей меня. И вы только что пообещали поселить её в этом доме.
– Ах, да, – хлопнул себя по лбу Барсуков. – Дам ей комнату в правом крыле. Я понимаю, что значит для вас добрая няня.
– Нет, простите, правое крыло не подойдёт. Она должна всегда находиться рядом со мной.
– Александр Константинович, – с нажимом выдавил из себя фабрикант. – В левом крыле все комнаты заняты. Или вы предлагаете поменять апартаменты моей дочери? Или князю Пулеву?
– Хоть кому, – высокомерно заявил граф и вскинул вверх свой острый нос. – Но Марфа должны находиться рядом со мной!
– Александр Константинович!
Худощавый и осанистый граф приблизился к надувшему щёки Барсукову. Хозяин дома был явно рассержен. Между ними спешно встала стройная фигурка баронессы.
– Господа, я поняла суть вашей проблемы. Михаил Аристархович, – баронесса слегка коснулась лацкана барсуковского пиджака. – Я как раз хотела вас попросить сменить мне комнату. Дело в том, что мои окна выходят на восток, а я так люблю смотреть на закат. Пожалуйста, подготовьте мне комнату в правом крыле, а освободившуюся спальню отдайте няне Александра Константиновича.
– Ну, что же, – недовольно пробурчал Барсуков. – Пусть будет так. Но у меня есть условия Александр Константинович: вы перестанете избегать нашего общества и станете вести себя достойно. Так, как должен вести себя порядочный дворянин.
– Это будет сложно.
– Иначе наша предыдущая договорённость будет расторгнута. И вы можете начинать искать деньги, чтобы вернуть долги, – торжествующе заметил Барсуков.
– Желаю вам насладиться великолепной игрой Грига, – с наигранной улыбкой пожелал граф и покинул комнату. – Чтобы ваш граммофон на винтики рассыпался.
Последние слова он прошипел, будучи уже в гостиной. До позднего вечера графу Соколовскому пришлось сдерживать свои резкие реплики и колкости. Впрочем, говоря начистоту, собравшаяся в барсуковской усадьбе публика была не самого худшего сорта. Единственным лицом, общества которого Александр Константинович упорно избегал, оставался князь Пулев. И эта антипатия обладала взаимным характером. Худой, облачённый в строгий заграничный костюм князь ни разу не пытался заговорить с Соколовским. За столом Фёдор Иванович вёл оживлённую беседу со старшим сыном Барсукова, с самим Барсуковым и госпожой Хитровой. Импозантный светский лев чувствовал себя королём вечера.
За другой половиной стола королевой единогласно была избрана Марина Николаевна Мыслевская. Баронесса, окружённая галантными, образованными, надушенными, ещё не старыми мужчинами, чувствовала себя какой-нибудь знаменитой актрисой. Господин Хитров, врач Торопин, артист Светилин, граф Соколовский и его секретарь Франц Карлович словно соревновались друг с другом в остротах, в умении делать комплименты, в знании литературы и музыки. Господа наперебой рассказывали баронессе о своих успехах и достижениях. Вино ещё больше разжигало в них чувство превосходства над другими и жажду похвалы.
– Я этим летом давал большое представление, – жестами и мимикой Светилин умел полностью поглотить внимание собеседника. – Прямо под открытым небом, на берегу реки, была сооружена сцена, где жителям города была поставлена пьеса «Женитьба» Гоголя. Присутствовал Берс Александр Андреевич, вице-губернатор. Мы имели такой оглушительный успех, что играли пьесу ещё два дня. Хотя это уже не входило в условия контракта. Жители Ельца будут ещё очень долго вспоминать наше представление.
– Это правда, – подтвердил Торопин. – Актёры не только пьесу играли. Господин Светилин ещё и превосходный чревовещатель. Он надел на руку куклу и разговаривал с ней. Все присутствующие поверили в то, что кукла сама разговаривает! А ещё, Марина Николаевна, среди артистов выступала девушка невероятной гибкости. Она свернулась под стулом и, упиравшись скрипкой в колено, играла Паганини, кажется.
– Да что вы говорите?! – театрально охнула баронесса и взмахнула золотистыми волосами с рыжим отливом. – А на чьи же средства был устроен такой праздник?
– Всё финансировал господин Барсуков, – ответил Хитров. – Михаил Аристархович заботится о родном городе и о счастье его жителей.
Граф смерил господина Хитрова долгим изучающим взглядом. Этот человек находился в сильной зависимости от своего тестя и, возможно, от жены тоже. Он производил впечатление слабой и нерешительной личности.
– После этого мне было предложено перебраться в Орёл и вступить в труппу губернского театра, – продолжил свой рассказ Светилин.
– И что же вы?
– Пока думаю. Конечно, это хороший шанс, но мне не хочется покидать родного города.
– Такой шанс не стоит упускать, дорогой Роман Аркадьевич. В Орле вы скорее добьётесь успеха, нежели здесь.
Эти слова произнёс управляющий усадьбой, Отто Германович, про которого все уже успели забыть.
– За здоровье Императора! – громко произнёс князь Пулев и поднялся.
Все присутствующие встали со своих мест и, прозвенев бокалами, выпили за здоровье Императора Александра. Под конец ужина Франц Карлович вздумал рассказать забавную историю, случившуюся с ним пару лет назад, но Михаил Аристархович предложил перейти всем в дом. Соколовский помог Марине Николаевне встать из-за стола. Взявши баронессу под локоть, граф неспешно повёл её к барсуковскому дворцу.
Здесь гости, как и следовало ожидать, разделились на небольшие кружки, соответствующие определённым интересам. Михаил Аристархович предложил графу сразиться в бильярд, и тот дал положительный ответ. В бильярдную с ними спустились сын Барсукова, Отто Германович и актёр. Им прислуживала милая юная девушка. Это была та самая Аня, которую граф Соколовский видел во время амурной встречи с сыном Михаила Михайловича. Рядом находился и розовощёкий лакей, готовый к исполнению любого хозяйского приказания. Остальные гости остались на первом этаже и, кажется, уже приступили к игре в винт. Франц Карлович отчаянно питал надежды отыграться у князя Пулева.
С большим трудом графу удалось выиграть три партии из пяти. Уступив бильярдный стол следующей паре, Соколовский и Барсуков опустились на мягкие кресла, чтобы перевести дух и понаблюдать за игрой молодых людей. Рядом отдыхал окутанный табачным дымом Отто Германович. Барсуков некоторое время ухаживал за толстой дорогой сигарой, раскуривая её по всем правилам, знакомым грамотному курильщику, после чего наконец-то откинулся в кресле и с наслаждением сделал глубокую затяжку.
– Вы обязательно должны посмотреть каменный храм, построенный мною этим летом, – самодовольно заявил фабрикант, попутно осушив стакан виски.
– Вы занимаетесь храмостроительством? Меня это удивляет. По вашим разговорам, образу жизни, вас можно принять за атеиста или за маловерного. Вы сами сказали за ужином, что религия отупляет человека. Как же это можно совместить с помощью Церкви?
– Ваши подозрения верны, – беззастенчиво улыбнулся Барсуков. – Вам я могу честно признаться в этом. И не вижу в этом ничего преступного.
– Для чего же вы строите храмы?
– Дорогой Александр Константинович, храмы строятся для людей, а не для Бога. И люди за это благодарны мне. Я делаю это из-за самого чистого расчёта. Точно из-за такого же расчёта я строю школы для детей рабочих, строю для работников жилые дома, если они работают лучше, то выплачиваю надбавочные. Не из-за христианской любви я ввёл десятичасовой рабочий день, а из-за того, что так предприятие работает эффективнее. Люди меньше устают – меньше поломок – меньше травматизма – меньше несчастных случаев. Работники фирмы «Барсуковы» довольны и не устраивают мне стачек, что случается у моих конкурентов. А они этого не понимают. Ну, не может работник работать с прежней эффективностью в течение двенадцати часов. Русский народ уже сыт кнутом, пора ему и пряника отведать. Но не подумайте, что я так добр из-за любви к нашему народу. Нет, скажу вам честно. Здесь дело в экономической целесообразности.
Александр Константинович откинулся в кресле, стараясь держаться подальше от распространяющегося табачного дыма.
– Это очень хорошо, но какова цель вашей деятельности, вашей жизни?
– Цель моей жизни? – переспросил фабрикант. На его лице впервые появилось недоумение. – Как и вашей: славно погулять, достойно пожить и передать состояние наследнику. Дети – вот цель моей жизни. Я должен дать им хорошую жизнь.
– Дать им хорошую жизнь, – повторил Александр Константинович. – А для чего? Для смерти? Вы их родили, вырастили, ухаживаете за ними для того, чтобы они умерли сытыми и в дорогих костюмах? Вы выращиваете их для смерти. Точно так же, как выращивают на убой свиней.
– Что вы, право? Какая-то чепуха.
– Не-е-т. Это не чепуха, Михаил Аристархович. Это правда. Я верую в жизнь вечную, а вы – в вечную смерть. Умрёте, и прах ваш изгниёт в земле, и по прошествии времени навсегда исчезнет тело фабриканта Барсукова, превратившись в пыль…
– Прямо по Библии говорите, Александр Константинович, – улыбнулся собеседник, думая, что поймал оппонента в силки. – Не так ли сказал Господь Бог Адаму? По смерти своей обратится он в землю, из которой и взят был.
– В землю обратилось его тело, но не душа. Душа неистребима, неуничтожима и бессмертна. И после распятия Иисуса Христа, – при этих словах граф перекрестился. – … душа Адама вознеслась на небеса. Вот так-то. Вы верите, что обратитесь в ничто, а я верю, что душа моя будет существовать вечно.
– Ну, желаю ей не соскучиться. Мне порой невыносимо полчаса сидеть без дела, а вы приготовились вечность блуждать в райских кущах, – засмеялся Барсуков. – Не надоест вам на протяжении сотен веков кричать «Осанна»?
Сидевший рядом Отто Германович улыбнулся.
– Очень смешно, Михаил Аристархович, – с видом неподкупного прокурора произнёс граф. – Я бы посоветовал вам быть разборчивее в высказываниях. А то окажется, что Бог существует, и придётся за свои слова отвечать.
– Ну, хорошо, Александр Константинович. Вы знамениты на пол-империи своей безукоризненной логикой. Смотрите, Господь создал людей из-за своей любви – Адама и Еву. Он создал для них чудесный райский сад и запретил есть с одного-единственного дерева познания добра и зла. Что было дальше, нам всем хорошо известно. Но для меня тут же возникает множество вопросов: христианский Бог является Всемогущим, Всеведущим и знающим будущее мира, но не предусмотрел появления в саду дьявола, вселившегося в змею, не увидел, что дьявол искусит людей. Не таким уж и Всеведущим выглядит христианский Бог уже на первых страницах Библии. Для чего стоило, вообще, сажать это запретное дерево?
– Я понимаю ход ваших мыслей. И понимаю ваши вопросы…
– Странно, что они не возникают у такого логика, как вы.
– Хоть я и не богослов, но попробую ответить. Первые люди были созданы чистыми, они не ведали греха и во всём слушались Господа. Они оставались послушными и праведными, словно маленькие дети. В них не было ни капли хитрости, пронырства и дурных мыслей, они не стеснялись своей наготы. И подобно малым детям Адам и Ева не имели ни малейшего представления о зле. Для этого, я думаю, и было посажено дерево познания добра и зла, для этого и случилось грехопадение, чтобы мы, люди, наделённые свободой мысли, свободой действий, на себе узнали, что такое зло. Чтобы наша любовь Господа, чтобы наш выбор был сознательным, добровольным, чтобы мы поняли какой дрянью, какими злыми мы можем стать, если удалимся от Него. Мы сами, заражённые греховностью и злом, отныне определяем границу дозволенного. Границу между злом и добром. И каждый человек устанавливает эту границу индивидуально. Вот, к примеру, у нас с вами эта граница расположена по-разному.
Михаил Аристархович с плохо скрываемым снисхождением внимал словам графа. Таким взглядом взрослые, умные, люди смотрят на маленьких детей, когда те торопливо болтают какую-то бессмыслицу. Барсуков медленно положил умирающую сигару на край пепельницы и задумчиво-печальным взглядом следил за её медленным угасанием.
– Странные методы у вашего Господа. Выходит, чтобы показать людям, что такое зло, его пагубность, Он устроил всё так, что мы лишились Рая, наполнились греховностью и остались здесь брошенными и растерянными.
– Мы не брошены, – серьёзно заметил граф Соколовский. – И некоторые из нас не растеряны. Михаил Аристархович, у вас двое детей, как и у меня. Вы лично занимались их воспитанием?
– Да. Вместе с супругой, разумеется.
– Разумеется. И скажите мне, какие два метода существуют для объяснения ребёнку любого явления, правила и всего чего угодно?
– Думаю, у вас уже готов ответ, – нахмурившись и уйдя глубже в спинку кресла, ответил Барсуков.
– У ребёнка есть два пути, чтобы усвоить родительские слова: проверить или поверить. Редкие дети верят на слова. Я помню, говорил своему сыну, что нельзя касаться горячего чайника. Вы думаете, он поверил? Пока не обжёгся, он пропускал мои слова мимо ушей. Так была проверена правдивость отцовского слова. Так и весь род человеческий в целом. Не заражённый греховностью, злом, он не имел никакого понятия о том, что такое зло, что такое добро. И вот теперь мы проверяем это на себе. И я думаю, очень немногие понимают, что же такое зло до сих пор.
– Очень интересная история. Но, вы же понимаете, она не является доказательством существования Бога. Для меня не существует никаких убедительных доказательств Его существования.