– Боже мой, Долли! Неужели ты всерьёз думаешь, что сможешь кого-то одолеть, имея за голенищем охотничий нож? Это даже смешно обсуждать. Не понимаю, о чём думает Опекушина, разрешая тебе выезжать одной! Придётся мне с ней поговорить.
Перспектива расстроить добрейшую Марью Ивановну княжну совсем не обрадовала. Надо было, пока не поздно, сгладить размолвку.
– Крёстный, пожалуйста, не нужно никого беспокоить, – попросила Долли. – Я обещаю, что стану брать с собой пистолеты Алексея. Я ведь отлично фехтую, да и стреляю метко. Пожалуйста, пойдёмте в сад, и я покажу, на что годна. Вы ведь никому ещё не подарили свои пистолеты?
Барон с трудом удержал улыбку: хитрости его любимицы были шиты белыми нитками.
– Пистолеты заперты в ящике, – подтвердил Александр Николаевич, но, вспомнив о воспитательных моментах, закончил строго: – Только ты, как видно, хочешь обвести меня вокруг пальца. Уверяю тебя, что ничего не выйдет! Мы не пойдем стрелять – это совсем не к лицу девушке твоего возраста. Если женихи узнают, как ты обращаешься с оружием, они все испугаются и разбегутся, а ты останешься старой девой.
Крёстный сам дал повод заговорить на нужную тему, и Долли пошла ва-банк:
– Зачем мне жених-трус? Вы ведь сами – душеприказчик моих отца и бабушки и знаете, что с их наследством мне нет нужды выходить замуж. Я хочу остаться свободной. Жить в Ратманове и разводить лошадей. Пожалуйста, достаньте пистолеты, и я покажу вам, каких успехов достигла! Может, вы ещё станете мной гордиться.
Смиряясь с неизбежным, барон вздохнул и достал из ящика стола потёртую шкатулку розового дерева с парой дуэльных пистолетов.
– Пойдём покажешь свои достижения. Но хочу напомнить: родные оставили тебе деньги, чтобы ты смогла выйти замуж по зову сердца, «хоть за нищего», как говорила твоя бабушка.
Тальзит распахнул дверь на террасу и, пропустив вперёд крестницу, направился в сад. Как все старые холостяки, он считал разведение цветов «дамскими нежностями», и его сад, лет двадцать назад ещё имевший регулярный облик, теперь совершенно одичал и этим нравился Долли ещё больше. Барон помог крестнице пробраться среди огромных кустов жасмина и сирени, захвативших то, что прежде было дорожками, и подвёл к старому кряжистому вязу, росшему у самой ограды.
– Вон видишь толстую ветку? Она растёт над землей почти горизонтально, и листьев на ней мало. Попадёшь в неё с двадцати пяти шагов, подарю тебе эти пистолеты, – предложил Тальзит и, не выдержав, улыбнулся, – а в придачу седельную кобуру. Ты ведь хочешь получить пистолеты с того самого дня, как только впервые их увидела.
– Да, это правда, – подтвердила Долли, – не знаю, как вы догадались, но отрицать не стану.
Пока барон отмерял двадцать пять шагов, княжна внимательно осмотрела оружие. Долли зарядила оба пистолета и, подойдя к черте, процарапанной крёстным в пыли, прицелилась, а потом выстрелила – сначала из одного, а следом – из другого. Ветка обломилась и рухнула на землю.
Тальзит подошёл к вязу и осмотрел место слома. Долли попала в ветку дважды: первая пуля расщепила древесину, а вторая, угодив в ту же трещину, окончательно разорвала её.
– У меня просто нет слов! – восхитился Тальзит. – Забирай пистолеты…
Он обнял Долли, и они, смеясь, направились в дом. В дополнение к шкатулке с оружием барон вручил крестнице и седельную кобуру из кордовской кожи. Провожая Долли, он уже больше не вспоминал о прежних сомнениях…
Княжна оказалась права: внучатые племянницы приехали к барону ровно через неделю и, конечно же, никакого письма уже получить не могли. Барышни сразу же отправились с визитом в Ратманово, где их восторженно встретили Долли, Лиза и Ольга Черкасские, и теперь этот озорной девичий табор то и дело кочевал между двумя поместьями, безмерно осложняя Тальзиту жизнь.
Конец сентября в новом поместье выдался таким жарким, что Островский просто не мог нарадоваться. В Курляндии дождь моросил добрую половину лета, а в сентябре и вовсе лил по трое суток подряд, и при этом резко холодало. Здесь же тёплый ветерок ласково шелестел листьями ещё зеленых деревьев, а солнце грело так сильно, что под сюртуком у Лаврентия плавилась спина.
Накануне вечером Островский решил взять себе в помощницы Анфису. Строго-настрого запретив рассказывать обо всём хозяйке, он поручил рыжей пройдохе вызнать у дворовых, есть ли в округе богатые невесты. Сегодня после завтрака, как только Илария ушла в сад, Анфиса подошла к барину и зашептала:
– На рынке в Троицком приказчикова дочь болтала, что светлейшие княжны Черкасские – самые богатые невесты губернии, а может, и всей России. За каждой одного приданого дают по сто пятьдесят тысяч, а потом их ещё ждёт хорошее наследство. Только у княжон есть опекун – их старший брат. Сейчас тот воюет, а барышни живут в Ратманове с тётками. Самая старшая из княжон в прошлом году уехала из дома и с тех пор так и не вернулась. Да ей уже девятнадцать, верно, замуж вышла. Второй сестре – семнадцать, она считается невестой, а две другие – ещё маленькие.
Опасаясь, что хозяйка застукает её рядом с пасынком, Анфиса отошла. Лаврентий не стал её задерживать – главное служанка уже сказала. Оставалось только всё хорошенько взвесить. Он велел оседлать донского жеребца – единственного в конюшне покойного дяди – и поскакал вдоль полей в надежде собраться с мыслями.
Чутье Островского не подвело: милейшая Дарья Николаевна оказалась очень даже непростой барышней. Хотя загадка была не из мудреных – достаточно было оценить английского скакуна, да и весь облик барышни. Уездная принцесса. Богатая невеста сама шла в руки, оставалось только не упустить её. Значит, самое время представиться официально.
До сих пор Островский всячески избегал знакомства с соседями. Он боялся, что, если начнёт ездить с визитами, кто-нибудь из ответной любезности может заглянуть и к нему. Не дай бог, такой визитёр увидит блаженную улыбку Иларии или заприметит её отсутствующий взгляд. Что тогда подумают об Островских? Мачеха висела на ногах Лаврентия пудовыми веригами, но он не находил в себе сил разорвать эти путы. Глядя на Иларию, всё такую же молодую и яркую, он не мог поверить, что ей тридцать семь. Островский всё оттягивал неизбежное: ещё денёк, а потом ещё один… Но теперь время вышло.
«Деньги за каждой из Черкасских дают немереные, – размышлял Лаврентий. – Афанасьево стоит двенадцать тысяч. На приданое можно купить два-три больших поместья, восстановить это, и ещё куча денег останется. Да к тому же наследство. Всё, что проиграл отец, не тянет даже на четверть того, что дают за милейшей Дарьей Николаевной. Надо бы поспешить, пока этот кусок не утащили прямо из-под носа».
Может, по-свойски (соседи, мол!) заехать к барону Тальзиту? Старик явно дружит с Черкасскими, значит, сможет представить новичка княжескому семейству.
«Так и сделаю», – решил Лаврентий и вздохнул: до намеченного визита к барону ему предстояло пережить главное – решиться на разговор с Иларией.
Солнышко припекало, сквозь шёлк траурного платья нежило теплом плечи Иларии. Это оказалось так приятно… Накопав на лугу ромашек и васильков, Островская рассаживала цветы по клумбам. Сердце её пело – ведь Малыш был рядом. Наконец-то их быт устроился. Теперь самая пора наслаждаться жизнью. Высадив последний цветок, Илария поднялась с колен, отряхнула руки в кожаных перчатках и отдала Анфисе совок, а потом маленькую лейку.
– Хорошо, что мы именно сюда переехали. Климат здесь прекрасный, земля – чудо какая плодородная. Я устрою здесь восхитительный сад…
Илария не договорила. Услышав стук копыт, она радостно встрепенулась и поспешила навстречу пасынку. Женщина так давно обожала смуглого красавца брюнета, что уже не вспоминала, что мужчин было двое – в её сознании Валерьян и Лаврентий слились в образ одного великолепного самца. И сейчас, при виде любовника, её сердце забилось чаще. Она просунула руку под локоть Лаврентия и потянула его к новым посадкам.
– Мой дорогой, глянь сюда. Правда, красиво? Одна клумба – из ромашек, а другая – из васильков. Вот только мне кажется, что в нашем саду не хватает благородных цветов. Что ты об этом думаешь?
– Милочка, делай по своему желанию, – угодливо улыбнулся Лаврентий. Пытаясь оценить, осмыслен ли взгляд мачехи, он заглянул в лицо Иларии. Не поймёшь! Глаза чёрные – непроницаемые. Так в уме она нынче или нет? Но отступать всё равно было некуда, и Лаврентий решился на разговор: – Послушай, нам нужно побеседовать.
– Хорошо, дорогой, только ты дай мне свой альбом, я хочу выбрать цветы для нашего сада, – попросила Илария и плотно прижалась грудью к боку пасынка.
Ну, надо же! Женщина сама подсказала нужные аргументы. Теперь Лаврентий знал, как её убедить.
– Пойдём, я достану альбом и расскажу, какой у меня созрел план насчёт имения, – заявил он и увлёк мачеху в дом.
Что ж, можно считать, что гонка за приданым началась. К началу октября Илария уедет из Афанасьева.
Глава седьмая. Предупреждение
Октябрь принес в Ратманово утреннюю прохладу, но дни ещё оставались тёплыми, обласканными нежным, бархатистым солнцем. Природа поражала буйством красок – так щедро рассыпались вокруг багрянец и золото. Вот уж и впрямь: очей очарованье. Лучше и не скажешь.
Жители уезда обожали эти благодатные деньки, когда урожай уже собран и можно больше не пластаться на полях. Хлеба в этом году уродились на диво, да и сады не подвели, так что довольные хозяева считали доходы, а в имениях началась череда весёлых осенних гуляний. Первым по традиции гостей принимало Троицкое.
Барон Тальзит не мудрствуя лукаво поступал всегда одинаково: для съезжавшихся со всех концов мужиков и баб на площади у церкви расставляли столы с угощением, а для «благородных» накрывали на большой лужайке в барском саду. Наспех перекусив, дворянская молодежь убегала в село, а старшее поколение отправлялось в дом, где на зелёном сукне ломберных столов поблескивали атласными боками футляры нераспечатанных колод. Здесь же искушали страждущих (коих всегда хватало) графины со столовым вином, наливками и настойками. Почитая это наиважнейшим делом, барон лично следил за приготовлением горячительного, а уж своей анисовой – двойной перегонки да заквашенной на пиве – откровенно гордился.
Приём в Троицком был назначен назавтра. Княжны Черкасские и внучатые племянницы самого барона сбились с ног. Они уже нарезали из цветной бумаги множество гирлянд и украсили ими деревья в саду, изрядно проредив цветники в Ратманове, составили множество букетов. Убранные с прошлого года скатерти перегладили, посуду перетёрли, а всё дворовые девки под строгим надзором Долли уже с неделю оттирали дом до зеркального блеска. Накануне праздника княжна в последний раз прошлась по дому и вынесла свой вердикт:
– Отлично!..
Горы хлебов и кулебяк заняли все столы на кухне. Пивоварня в имении работала без устали уже второй месяц, и ряды бочонков с ячменным пивом закрывали большую часть её кирпичных стен. Только что в село отправили бычка и баранов, их завтра собирались зажарить на большом костре в центре площади. Для соседей-помещиков Долли с крёстным выбрали заливное, жареных цыплят, расстегаи и рыбу, а для молодежи – пирожные. Всё шло по плану, и княжна с лёгким сердцем отпустила сестёр и подруг в село – посмотреть на закладку костров. Крёстный обещал, что сам привезёт барышень обратно.
Стук колес на подъездной аллее возвестил об их возвращении. Солнце било Долли в глаза, и ей пришлось приложить руку ко лбу, чтобы разглядеть хоть что-то. В экипаже рядом со старой треуголкой барона виднелись яркие девичьи шляпки. Но почему коляску сопровождает верховой? Долли с раздражением узнала во всаднике своего тайного знакомого Лаврентия Островского. Вот так сюрприз! Причем неприятный.
«Ох! Если он сейчас хоть чем-нибудь намекнёт, что встречался со мной в лесу, придётся объясняться и с крёстным, и Марьей Ивановной», – расстроилась Долли. Её хорошее настроение мгновенно улетучилось.
Александр Николаевич вышел первым и по очереди подал руку всем четырём своим подопечным. Барышни окружили Долли.
– Ну, как костёр? – спросила она, чем вызвала шквал восторженных откликов.
Однако барона не так-то легко было сбить с толку. Мягко оттеснив болтушек от Долли, он привлёк её внимание к гостю:
– Дорогая, позволь представить тебе нашего нового соседа. Господин Островский недавно унаследовал Афанасьево от покойного Ивана Ивановича. – Тальзит улыбнулся гостю и представил ему крестницу: – Прошу любить и жаловать! Светлейшая княжна Дарья Николаевна Черкасская.
Долли кивнула, но руки Островскому не подала, надеясь, что он правильно поймёт её намёк.
– Добрый день…
Гость поклонился:
– Счастлив познакомиться! Меня уже представили остальным дамам и даже пригласили на завтрашний праздник. Надеюсь, как хозяйка бала, вы не станете возражать?
– Мы – провинциалы и балов не даём, с нас и гуляний достаточно. Если вас это заинтересует, милости просим, – сухо заметила княжна и обратилась к Тальзиту: – Крёстный, я проверила, всё уже готово, и мы с сёстрами можем ехать домой. Если вы отпустите к нам в гости Мари и Натали, то завтра часам к десяти мы все вместе вернёмся.
– Дядюшка, пожалуйста, можно нам поехать? – в унисон заныли Мари и Натали, повиснув с двух сторон на руках барона.
Тот сразу же согласился:
– Ну хорошо, поезжайте. Я сейчас распоряжусь, чтобы Савва проводил вас до Ратманова.
– Окажите эту честь мне – позвольте сопровождать барышень, – вмешался Островский. – Я буду счастлив.
Барон расцвёл улыбкой:
– Буду премного обязан! А вас жду завтра к нам на праздник. В два часа пополудни, милости прошу.
Лаврентий поблагодарил хозяина и, встав у дверцы экипажа, по очереди подал руку двум младшим княжнам и племянницам Тальзита. Долли уже вскочила на приведённого конюхом Лиса. Барон закрыл дверцу коляски, пришпоренный наездницей конь рванул вперед, а Лаврентий поехал вслед за экипажем, ведь строптивая Долли прозрачно намекнула, что лучше пока держаться от неё подальше.
Через полчаса вся компания прибыла в Ратманово. На крыльцо вышла Опекушина. Стайкой райских птичек окружили её барышни, защебетали о славно проведённом вечере, но твердый голос Долли перебил их:
– Тётя, позвольте вам представить господина Островского, он – наш новый сосед, а сегодня любезно проводил нас домой.
Марья Ивановна протянула Лаврентию руку, которую тот почтительно поцеловал, и поблагодарила его. На этом разговор закончился.
Пришлось Островскому откланяться. На обратном пути он всё время пытался понять, как вести себя дальше. С чего это Долли напустила на себя такой холод? В чём он ошибся? Уже на подъезде к Афанасьеву Лаврентий наконец-то пришел к выводу, что к княжне нужно подбираться через её близких. Не подпустила сразу? Да и ладно – в конце концов, он тоже не мальчик, и для него не секрет, что прежде чем попасть в спальню женщины, надобно втереться в доверие к её родне.
Сразу же после ужина барышни собралась в спальне Долли. Ольга лежала на кровати, Лиза, Мари и Натали расселись на диване и стульях, а сама хозяйка комнаты устроилась на банкетке у туалетного столика.
– Боже, до чего же Лаврентий импозантный, – с ужимками взрослой дамы сообщила тринадцатилетняя Натали.
– Да, очень! – эхом откликнулась её ровесница Ольга.
– Ну и чем же он так импозантен? – скептически поинтересовалась Долли. Она не отрицала, что Островский красив, но её идеалом был брат Алексей, и хотя новый сосед оказался таким же высоким и темноволосым, как князь Черкасский, на этом сходство заканчивалось. Во всём облике брата с ранней юности проступала мощь его личности, а Островский был самым обыкновенным, но объяснять это сёстрам и подругам Долли не собиралась. Впрочем, этого и не потребовалось, ноту осуждения внесла Лиза:
– А мне этот Островский совсем не понравился. – Лизины щёки слегка порозовели от волнения. – Он подал мне руку, и я почувствовала холод и угрозу, и ещё он почему-то вспоминал о красной розе.
Опять сестре что-то мерещится. Ну что за наказание?! Долли расстроилась и из чувства противоречия выпалила: