Верховный Жрец терпеливо подождал пока зал устанет беситься, а затем продолжил:
— По поводу такого, что он уже пару раз нам Герой, и, без понтов, еще хрен его сколько может совершить подвигов с последующим присвоением звания… Конечно, в связи с юбилеем, а не просто так. В общем, сходняк Совета министров кинул мне маляву, в смысле издал Указ — установить возле того куста, где родился товарищ Ы-Гаго на всякий случай сразу два его памятника, хотя пока Генсеку положено полтора. То, что он через год опять станет Герой, так в этом может сомневаться только явный агент империализма. Зато когда товарищ Ы-Гаго примерит деревянный макинтош, так вы уже знаете, под куда его потом девать… Молчать! Я вам, мудаки, похлопаю в ладоши! Так хлопну, что жопы вспухнут лакать мою огненную воду трое сутков… То-то же. А теперь прошу затащить до сцены аманинника!
Четверо засрундийцев притарабанили с черного хода носилки, на которых сидел товарищ Ы-Гаго при таком виде, с понтом он при жизни решил стать экспонатом пока еще недостроенного мавзолея.
Носилки с Генеральным секретарем ЦК поставили у подножья трона Верховного Жреца, который тут же скомандовал:
— Ладно, так и быть, разрешаю вам опять выразить свои чувства любви и уважения до обожаемого Ы-Гаги! Уря! Товарищ Генсек, подымите свой зад доверху и махайте руками навстречу народу. Ты что, в натуре, оглох, пень обрыганный, тебе уже народ воет, а ты, как тухлая мумия, застыл?
Товарищ Ы-Гаго с ходу начал приветствовать народ стоя, выражая тем самым повальную любовь до всех и каждого.
— Так, а ну позатыкались! Прошу подняться на трибуну для вручения высшей награды Родины и речи Председателя Верховного Совета Хупу! — легко справлялся с ролью тамады Таран.
Поправив банку на голове и кольцо в носу, Хупа важно влез на сцену, оттолкнувшись от стоящего на четвереньках госсекретаря, и пришурупил до львиной шкуры именинника очередную Звезду.
— Под знаменем родины, руководством партии и лично дорогого товарища Ы-Гаго — к новым победам! — рявкнул Хупа таким голосом, словно запугивал носорога.
Зал взорвался аплодисментами. Таран Неторопливо взмахнул рукой, и засрундийцы успокоились еще быстрее, чем если бы их перекосили пулеметчики Верховного Жреца.
— Слово имеет сказать председатель Академии социалистических и прочих не таких важных наук, академик… Как там тебя? Давай сюда по-быстрому, чмо лохматая…
Председатель академии, важно тряся перьями какаду над ушами, поведал всему залу: только благодаря личному вкладу товарища Ы-Гаго в науку она пошла вперед такими шагами, что теперь за Засрундией едва поспевают Куба, Северная Корея и другие братские страны, давным-давно перегнавшие загнивающий капитализм. В общем, дорогой товарищ, немного притормози: твой гений чересчур разбушевался, а заграничные братья по классу не должны отставать. Кроме всего — ты уже самый почетный академик среди остальных, молол выдающийся ученый, почесывая зад от сильного волнения, а в честь своего юбилея Академия социалистических наук выпустила очередное полное собрание твоих сочинений на пальмовых листах теперь уже на языке народов лунгов, тунгов и мунгов, которые мечтают брать пример с Засрундии.
— Очень приятно, — ответил за млеющего от счастья Ы-Гаго Верховный Жрец. — Так, а ну сюда по-быстрому секретаря Союза писателей Ка-Ку. Так, Хупа, иди в жопу, то есть в зал… Ы-Гаго, товарищ, ты, в натуре, отложи свою палку со змеей на конце, у тебя для подарков двух лап с трудом хватит. На носилки свою библиотеку складируй и не вздумай ее зажевать на ужин.
Секретарь Союза писателей еще не успел раскрыть рот, как именинник поскакал до Верховного Жреца и стал что-то назойливо шептать в его ухо. Услышав просьбу товарища Ы-Гаго, господин Гринберг опасливо покосился на Генерального секретаря и отодвинулся поближе к охране.
— Даже не думай, козел старый, — тихо цедил сквозь зубы, улыбаясь залу, Верховный Жрец. — Никаких исключений по поводу шестидесятилетних рождений. Мало ли чего, ишь, понравилось. Да, беленький, да, жирненький… Ты кто, мудак? Ты вождь пролетариата, а человечиной питаются исключительно акулы империализма, как завещал волосатый Карл Маркс. Чего? Пошел по-быстрому вниз, поц малохольный, вместо мяса спасибой перекусишь…
Товарищ Ы-Гаго с явным разочарованием спустился до подножия трона и выслушал пламенную поздравительную речь делегата Союза писателей. Когда родился наш любимый товарищ Ы-Гаго, заливался какаду посланник творческого союза, жабы перестали квакать в болоте, слоны захлопали себя ушами по морде и даже баобабы заделались стройнее, а кокосы слаще. Товарищ Ы-Гаго неустанно ведет народ по пути процветания, и пишет не одни научные труды за пользу бармилона; сочинил не только философский трактат «Революция и поллюция», который изучают во всем мире, но и написал воспоминания за свое героическое прошлое, вскарабкавшись до самой вершины мировой литературы. И только теперь Союз писателей окончательно понимает, у кого ему надо учиться глубине мысли и литературному мастерству.
Ка-Ка, лупя себя в грудь, кололся: творческий союз завален бутылками из океана, внутри которых лежат письма из разных стран. С одной-единственной просьбой: вышлите нам поскорее знаменитую трилогию великого писателя Ы-Гаго «Земля от Баобаба до Большой Воды», «Вожделение джунглей» и «Пробитая целина», чтобы ей зачитывалось все прогрессивное человечество.
— Кстати, о птичках! — рявкнул со своего — возвышения Таран. — То есть за литературные труды нашего любимого. Так вот, ему знаете что?
Зал снова притих.
— Сашка, сделай рыло, — шепнул Таран и заорал на всю Хижину Съездов, тыкая пальцем в слегка побледневшего адвоката:
— Вот еще один подарок!
Именинник начал судорожно глотать слюну, однако Таран вовсе не собирался скармливать ему господина Гринберга и слегка снизил настроение товарища Ы-Гаго приятной новостью:
— Этот мен привез радостную весть. Хотя пока мы не запихали книжки Генерального секретаря до пустых бутылок, так мир уже врубился, какие они хорошие, даже не читая ни разу. Заочно приговор вынесли! А потому товарищу Ы-Гаго присвоена литературная премия имени Феди Мосластого!
Зал дружно взорвался аплодисментами и не смолкал до тех пор, пока Верховный Жрец не погнал поздравлять юбиляра министра внутренних дел Ваппу и председателя Комитета Государственной Безопасности Крю-Ка. Пока Ваппа целовался взасос с товарищем Ы-Гаго, Крю-Ка ждал своей очереди, ковыряя в носу левой рукой, потому что в правой сжимал копье ручной сборки с надписью «Любимому Генеральному секретарю товарищу Ы-Гаго от обожающего его народа Засрундии».
Пользуясь тем, что Ваппа и Крю-Ка, нацеловавшись изо всех сил, стали, перебивая друг друга, рассказывать за высокий вклад именинника в обороноспособность родины, господин Гринберг спросил у Тарана:
— А кто такой Федя Мослатый?
— Слесарь такой был — не хер делать, — поведал Таран. — Меня тогда чуть менты за революционерство не упекли, загремел на завод… Целый месяц там пропарился без приговора, но замки научился ковырять… Если бы не Федя, скажу честно, хрен бы я один сейф когда открыл…
— А какое это имеет отношение к литературе? — недоуменно спросил адвокат.
— Ты совсем, Сашка, попух. Разве Ы-Гаго ни один хер, думаешь, он, кроме Мосластого, подозревает за других писателей? И потом, в натуре, ты отстал от жизни… Пушкинскую снишь сам себе, а кто такой Макар Посмитный, помнишь?
— Конечно, — спокойно ответил господин Гринберг. — Председатель колхоза, дважды Герой…
— О, видишь, а товарищ Ы-Гаго уже Герой три раза! Не в том понт. Сегодня есть литературная премия имени Посмитного, врубился? Так он колхозник. Зато Федя Мослатый — рабочий. Усекаешь? Да здравствует союз рабочих и крестьян имени литературы…
— Пургу гонишь! — высказался господин Гринберг.
— Ах ты жирная морда, — взбеленился Таран. — Чтобы я не ответил за свое воровское слово и лечил тебя, собственного доктора? Хоть на толковище ртом забожусь: читал собственными шнифтами, мамой отвечаю, падло буду: есть такая партия… тьфу, премия. Именно литературная…
— Представляю себе эту колхозную литературу, — прошептал адвокат.
— Гонишь, — в свою очередь упрекнул его Верховный Жрец. — Ты себе такого представить не можешь. Это надо видеть в газете своими зыркалами на морде… Так, вяжи базар. Сейчас я еще пару слов брякну.
— Братва! Товарищи! — заорал Таран. — Важное правительственное сообщение! В честь юбилея товарища Ы-Гаго и по многочисленным народным просьбам решено переименовать Тропу Независимости в Тропу Ы-Гаго. Потому что наш любимый знает, куда ему ходить, а вы все дружно — за ним… Слово имеет представитель комсомольской организации имени товарища Ы-Гаго, победитель слонов и тараканов нарком Чича!
— Весь засрундийский народ несказанно рад, что тропу Независимости переименовали в тропу Ы-Гаго, — понес комсомольский вожак, — и так все знают, какие мы независимые, а имя товарища Генерального секретаря — само по себе гарант свободы и процветания…
— Слушай, Тимур, этот бенефис надолго? — спросил Гринберг.
— Не манди, Шапиро! Тебе сны снятся, а мне нет. Врубился? Опять же поеду в Англию, там такой театр воспоминаний даже королева не сорганизует.
— А что с этими будет? — кивнул в сторону млеющего от восторга зала адвокат Верховного Жреца.
— Как что? С этими останется счастливая жизнь. Подумаешь, буду слегка подгонять сюда консервов, шмурдяка и прочего, тоже еще событие. Или мы мало намолотили на ихнем бармилоне…
Господин Гринберг пристально посмотрел на Тарана и невинным голоском заметил:
— К тому же всегда будет куда вернуться, ударь тебе в голову очередная блажь.
— Полегче, Сашка, не залупайся. Ты просто недооцениваешь стремления народа до вечных ценностей. И моего, в натуре, переживания за простых людей… Во, смотри, хор на сцену выкарачился. Имени Девяносто Девятого съезда партии.
— Что-то у вас этих съездов многовато…
Таран одарил адвоката царственным взглядом и пояснил:
— А как ты хотел? Или без съездов партии можно строить счастье народа?… Мы их раз в три дня проводим, когда мне телевизор смотреть тошнит или дожди начинаются…
Хор имени Девяносто Девятого съезда социалистической партии дружно запел под монотонные удары барабанов ансамбля ударных инструментов Краснознаменного коллектива песни и пляски, поголовно состоящего из народных артистов. В свое время Верховный Жрец решил побороться с алкоголизмом. Вместо дополнительных жизненных благ в виде огненной воды он присваивал налево и направо высокие звания артистам, попутно наградив товарища Хупу почетной грамотой как лучшего рационализатора и изобретателя вместо спецпайка «Плейбой», положенного номенклатурному работнику.
Генеральный секретарь Центрального комитета социалистической партии независимой Засрундии внимал песне, изредка косясь плотоядным взглядом в сторону сидящего рядом с Верховным Жрецом господина Гринберга. Под мощными бамбуковыми сводами Хижины Съездов гремела специально написанная по поводу торжества песня, за которую композитор Ax-Мяу получил премию имени выдающегося музыканта современности товарища Ы-Гаго:
— А знаешь, Тимур, я вроде бы что-то наподобие уже слышал, — высказался господин Гринберг.
— Вот именно, что наподобие, — недовольно буркнул Верховный Жрец. — Только у нас социализм с человеческим яйцом… или лицом? В общем, неважно, зато при полной демократизации, усек? Во, слушай…
Перед последним куплетом барабаны забили с максимальной торжественностью, и хор грохнул от всего сердца изо всех легких:
Глава двадцать третья
После возвращения кассет доктору Нахманову репутация «Парацельса» укрепилась настолько, что это совместное предприятие могло бы спокойно торговать самым настоящим говном в прозрачной упаковке под видом гербалайфа. Однако вместо по-прежнему кидать бабки на дальнейшее развитие медицины в виде телевизионной и газетной рекламы, Барон по-быстрому нарастил производство слегка по другому, и «Парацельс» в очередной раз взял в банке краткосрочный кредит под закупку громадной партии ультрасовременного лекарства «раттомрехс».
Банкир получил наличманом свои десять процентов до того, как чернила высохли на договоре. Он тоже хотел благотворительности для народа, а потому решил помочь медицинской фирме за всего лишь семьдесят процентов годовых.
Барон мог с легкостью подписаться и на семьсот процентов, но, в отличие от банкира, он относился до своих служебных обязанностей куда серьезнее этого не так выдающегося экономиста, как теперь уже потенциального клиента для очередной автоматной очереди.
Через день после того, как ведущие специалисты фирмы «Парацельс» получили приглашение на всемирный конгресс медиков в Баден-Баден, господин Орлов дал самую настоящую пресс-конференцию перед таким банкетом, что попасть в конференц-зал фирмы посчитали своим долгом самые независимые журналисты.
Григорий Орлов, слегка подчеркнув заслуги «Парацельса» перед мировым сообществом, стал гневаться на явных аферистов, лезущих на его родимый рынок с сомнительными препаратами, которые, кроме вреда людям, не дают никакой пользы. Журналисты стали усиленно потеть в предчувствии сенсации и задавать Барону явно провокационные вопросы: а какие конкретно проходимцы, кроме тех, что всем давно известны, орудуют на наших рынках?
Дворянин, слегка помявшись, решился действовать на благо общества и стал сыпать в микрофоны сильные разоблачения, потрясая всякими бумагами, с понтом он возглавлял комиссию Государственной Думы по защите прав потребителей и ихнего рынка от зарубежных поползновений.
Оказывается, Национальная Академия питания США заваливает рынки Эссенговии всяким залежалым товаром, половина из которых ведет не столько до повального здоровья, как ко всяким старомодным чахоткам и новейшим аллергиям. Переведя дух, господин Орлов принялся добавлять таких подробностей, что диктофоны прессы едва успевали вслед за его обвинительных речей.
Вы только посмотрите на их так называемый «Суперсжигатель жира», пропагандировал Барон, чего он там палит, кроме бабок потребителей? Вот возьмите проверьте, если не верите мне и прочим ученым с мировыми именами: похудел от ихних препаратов хоть один человек, больше похожий на гиппопотама, чем на обезьяну, от которой произошел? Вот именно! Из-за их гнойных методов и вредных пилюль люди вовсе не доходят до повальной дистрофии, как мечтают, а совсем до других последствий.
Наша лаборатория специально скармливала этот сжигатель подопытной обезьяне, так, кроме отвалившегося хвоста, никаких похудений на ее организме не замечено. Ну, разве шкура местами облезла, и только от этого слегка снизился вес подопытного животного, которого мы теперь тянем с того света своими наученными достижениями.
После сенсационного сообщения газетчики потирали руки не менее радостно, чем капитан Немо и отец Михаил, стоявшие у истоков разработки дезинформации. Будь на их месте специалисты менее высокого класса, они бы действовали проще, что за гораздо большие бабки вряд ли бы дало нужный Тарану результат. А так чего проще: незаслуженно обвиненная Бароном во всех смертных грехах Национальная Академия питания США, отмываясь от чернухи, залепленной господином Орловым, не могла не задаться извечным вопросом имени гражданина Паниковского: «А ты кто такой?»
Менты, заявившиеся в Москву через неделю после отбытия Барона и его команды, могли бы помочь ответить на этот вопрос: Григорий Орлов не кто иной, как сам господин Розенберг, и где он в следующий раз начнет делать людей счастливыми — это науке, в отличие есть ли жизнь на Марсе, пока неизвестно.