Однажды после обеда Келегорм, не прощаясь, покинул покои Маэглина, и хотя Элеммакил испытал некоторое облегчение — их отношения всё ещё оставались натянутыми — на третий день он стал тревожиться. Рингил только раз осмелился спросить, где отец, но Элеммакил чувствовал, что мальчик скучает и тоже боится за Келегорма.
Рингил заснул рядом с ним; их разбудили чьи-то крики и шум.
Элеммакил выбежал на лестницу, где из маленького окошка можно было увидеть часть двора, куда въезжали всадники. Келегорм, высокий, прямой, как сосна, был на огромном чёрном коне; алые отблески факелов, чадивших на холодном предутреннем ветру, отражались в чёрных доспехах, золотом и серебром отливали его белые волосы. Его окружал отряд одетых в чёрное воинов, в основном эдайн. Келегорм махнул рукой, приказал что-то: Элеммакил увидел, что ему повинуются беспрекословно.
Элеммакил побежал к себе и отослал сына в другую комнату. Через несколько минут в комнату вошёл Келегорм и нерешительно остановился.
— Наверное, мне лучше снять это в мастерской…
— Ничего, я помогу, — сказал Элеммакил и стал расстёгивать доспехи. Он вздрогнул, увидев, что на его пальцах остаются кровавые пятна.
— Это не моя кровь, — несколько высокомерно сказал Келегорм. — Не бойся. Я… ездил по поручению Владыки, — он высвободился из рук Элеммакила и присел, снимая сапоги.
— И что там? — спросил зачем-то Элеммакил, хотя совсем не хотел знать.
— Ещё прошлой зимой мне поручили казнить истерлингского жреца, который отказывался считать Владыку богом. У него остались последователи. Я расправился с ними. К сожалению, его сыну удалось бежать, его пока не нашли. Но это уже дело не моё, а сыщиков Майрона. Я лягу?… — спросил он тихо.
— Конечно, — ответил Элеммакил.
Когда утром Келегорм не встал с постели, Элеммакил сначала не обратил на это внимания. Потом, уже ближе к вечеру, он осознал, что тот всё ещё лежит. Элеммакил посмотрел на Келегорма. Тот был одет в простую серую рубашку; волосы он подвязал шнурком в толстый серебристый «хвост» и сейчас казался совсем невинным и беспомощным — таким похожим на Рингила.
Келегорм молча смотрел в стену; подойдя к нему, Элеммакил увидел, как он бледен; его лоб и руки были влажными.
— Туркафин… Тьелко, — Сейчас Элеммакил в первый раз назвал его так, хотя, конечно, в былые времена называл сыновей Феанора материнскими именами. — Ты сам точно не ранен? — Элеммакил вспомнил, что вчера мельком видел на его теле шрамы от сравнительно недавних, серьёзных, но уже заживших ран, видимо, полученных несколько лет назад в Дориате, но свежих ран он не заметил.
— Нет, — ответил тот. — Тебе что-то нужно?
— Просто… просто волнуюсь за тебя, — сказал Элеммакил.
Келегорм недоверчиво посмотрел на него.
— Не о чем беспокоиться, — ответил он. — Я полежу и приду в себя. Просто мне немножко больно. Я устал.
Элеммакил вышел из комнаты, и через несколько минут вернулся с Эолетом. За ними маячил Маэглин. Тому всё это было очень любопытно: если работать в кузнице Маэглина заставляли с детства, то знаниями о целебных травах Эол даже с сыном делился очень неохотно.
— Что у тебя болит? — спросил тот.
— Ничего. Тебя не касается, — сказал Келегорм.
Эолет бесцеремонно сорвал с него одеяло; Келегорм не успел опомниться, как тоненькие, но сильные руки подростка обвели всё его тело, коснувшись горла, глаз, надавив на сердце, другие основные жизненные органы; он подсунул ладонь под его спину и ощупал позвоночник и крестец.
— У тебя переломана спина и есть другие внутренние повреждения, — сказал Эолет. — Как ты ходишь?
— Владыка помогает мне, — ответил Келегорм.
— Лучше бы помог тебе срастить кости, — фыркнул Эолет. — Келегорм, ты ведь понимаешь, чем это может кончиться?
— Об этом-то Владыку лучше не просить, у него такое не особо получается. Он… — влез, как всегда, не вовремя Маэглин.
— Заткнись, — прорычал, приподнявшись на локтях, Келегорм.
— Заткнись и принеси мне синюю бутылку из шкафчика, — сказал Эолет.
Маэглин послушно принёс обезболивающее; Эолет объяснил Элеммакилу, как Келегорм должен принимать его, и тот заставил больного выпить. Келегорм остался в постели и всё время молчал. Ночью, когда Элеммакил лёг рядом с ним, Келегорм посмотрел на него с такой благодарностью, что Элеммакилу захотелось плакать.
— Послушай… — обратился Элеммакил к Келегорму. Он понимал, что, наверное, не стоит спрашивать такие вещи, но не смог удержаться: всё это время ему очень хотелось знать. - Ты, наверное, не хотел тогда быть со мной?.. Тебе тогда сказали, что хотят, чтобы у нас родился ребёнок?
— Да, меня заставили, — ответил Келегорм. — Прости меня. Я должен выполнять все приказы Владыки. У меня не было выбора.
Келегорм был готов к тому, что ему придётся убивать, убивать невинных, безоружных, может быть, даже убивать женщин и детей, но к такому он не был готов. Он просто не был способен на такое. Келегорм смотрел на распростёртое перед ним тело, пережившее недели мучений и издевательств; тело, которое вскрыли в самом тайном месте, чтобы превратить его в женское. У Келегорма была хорошая память: он, наверное, мог бы, подумав, узнать пленника по рукам, очертаниям фигуры, ног — но он запретил себе вспоминать; не хотелось знать, кем было раньше несчастное двуполое существо. Тем более теперь, когда он сам должен был стать ещё одним орудием пытки.
— Я не могу, — хрипло сказал он. Его тошнило; несмотря на то, что Мелькор поднял его с постели, боль от ран и переломов не проходила. Первые часы восторга после нескольких месяцев беспомощной неподвижности («Неужели я снова хожу? Неужели я могу пойти, пойти куда угодно?!») сменились мутным, утомительным, бесконечным страданием.
— Тебе приказано, — холодно сказал Натрон.
— Я не могу, — повторил Келегорм.
— Сможешь, красавец, — насмешливо ответил Натрон. — Первый раз, что ли?
— Конечно, — сдавленно ответил Келегорм. — Ты думал иначе?.. Я… Я не могу так. Зачем рождать это дитя… Я не могу. А он… он же тоже не захочет…
— Он согласен, — сказал Натрон. — Ему обещали прекратить пытки, и он согласился. У него нет другого выхода.
Келегорм молчал.
— Если я это сделаю, его действительно больше не будут мучить? — спросил он, наконец.
— Надеюсь, что да. Помоги ему, — тихо сказал Натрон. — Он ни в чём не виноват.
— Я… я попытаюсь, — сказал Келегорм. — Но я не уверен, что смогу.
— Выпей, — сказал Натрон. — Выпей побольше. Легче будет.
Когда его вернули домой, к братьям, он был так болен, что некоторое время даже надеялся умереть. Этого не случилось, но он каждый день думал о своём первом и единственном возлюбленном.
— Я вроде как… — продолжил Келегорм. Он сознавал, что говорить этого, наверно, не надо, понимал, что несёт чушь, но ему хотелось хоть как-то оправдаться. — У меня ведь получилось. Я-то хоть знаю, что к чему. В отличие от остальных братьев. Мне-то отец рассказал, как всё бывает… ну, в браке.
— Правда? — с любопытством спросил Элеммакил. — А почему именно тебе?
Элеммакил был не только кузеном Тургона и Фингона, но и близким другом Фингона. Хотя Фингон с ним не откровенничал, он понимал, что Маэдрос для Фингона не просто друг, и Элеммакил невольно подумал, что Маэдрос вряд ли уж совсем не знает, что к чему, но вслух ничего не сказал. Сам он всегда был одинок, никаких личных планов у него не было, и его представления о супружестве исчерпывались несколькими откровенными разговорами с любимой сестрой, замужество которой было совсем коротким и закончилось очень печально.
— Ну понимаешь, я одно время собирался жениться на Аредэль.
— Да, до меня такие слухи доходили, — осторожно сказал Элеммакил.
— Вроде как даже помолвку хотел заключить. Попросил отца мне всё рассказать, как обычно делают уже после помолвки. Мы с отцом очень долго беседовали, не один раз. А я потом решил, что не надо. Побоялся как-то. Подумал, что не смогу… не смогу быть хорошим мужем. Не понравлюсь ей, — он слегка покраснел. — Одно дело дружба, а другое — супружество… Может, я и не годился.
— А как же ты… — Элеммакил замолчал; он решил, что не стоит поднимать болезненную для Келегорма тему о Лютиэн, но тот всё-таки ответил.
— Да не знаю я, — сказал он. — Я её полюбил. Всё вместе как-то: и влюбился, и думал, что должен жениться, чтобы стать наследником Тингола… и лестно было, что у неё мать — майа, а не просто квенди… Я просто очень хотел, чтобы жена у меня была самая лучшая, такая, которой ни у кого нет. Но это-то, я думаю, на самом деле даже к худшему; это я теперь только понял.
— А почему к худшему? — спросил Элеммакил.
— Ну как же: майар — существа разумные, но некоторые, как балроги, например, или как Унголианта, не разумнее нас, и живут поодиночке; кто к какому вала или валиэ прибьётся, то так и живут, как те их научат. Семей у них нет, дети — уж не знаю, может, у кого из них есть. Ну чему такая мать, как эта Мелиан, может научить, ты сам подумай? Разве она к семейной жизни может подготовить? Ну представь, если бы Саурон мне объяснял, как жить с женой, что бы из этого хорошего вышло?
Элеммакил согласился: да, ничего хорошего.
— Про него, конечно, ничего плохого не скажу, — Элеммакил понял, что он имеет в виду Берена, — сына воспитал; вон у того у самого двое сыновей… было.
Келегорм смешался и замолчал. Действительно, странно было бы ему хвалить Диора, которого он, как говорили, убил, за наличие сыновей, которые опять же благодаря ему пропали без вести.
— В любом случае, — сказал Келегорм, — айнур же не как мы: они ведь могут и бросить мужа или жену.
— Почему ты так думаешь? — удивился Элеммакил.
— Меня всегда интересовала суть брачных отношений, — сказал Келегорм. — Я об этом прочёл всё, что только можно; даже просмотрел несколько сочинений, написанных людьми. Ты подумай, ведь людям, чтобы повзрослеть, достаточно пятнадцати-двадцати лет; нам нужно пятьдесят. Сколько же нужно айнур? Ведь когда айнур пришли в Арду, они были, можно сказать, новорожденными: да, они существовали предвечно, но в новый мир они пришли, как маленькие дети… Я не уверен, что в тот момент они были способны на сознательный выбор спутника или спутницы жизни…
Он вздохнул, и Элеммакил увидел, что Келегорм засыпает.
— Понимаешь… — сонно сказал Келегорм, — я всегда представлял себе… Ещё когда был совсем мальчиком, когда мужчины ещё и не думают о семье… так мечтал, как у меня будет жена, добрый, светлый дом… что у меня будут свои… и…
«И ничего не вышло, — с болью подумал Элеммакил. — И ты получил меня. Бедный».
Элеммакил взял Келегорма за руку, и тот уснул, прижав его пальцы к своей щеке.
Келегорм был прав в том, что Саурон обязательно найдёт сына истерлингского жреца.
Звали этого юношу Белемир, и сейчас он стоял в кабинете Саурона — в том кабинете, что располагался внизу, в подвале для пыток и грубых экспериментов.
— Я тебя ждал, Белемир; ты мой желанный гость, — сказал Саурон.
— Спасибо, — с достоинством ответил молодой человек. Он выпрямился, засунув руку за широкий ремень, которым была подпоясана его простая серая рубаха; на поясе висел большой вышитый перьями, камушками и жёлтыми зубами зверей красный кошель.
— Вот, — Саурон показал на стол, где лежало истерзанное тело эльфа-синда — окровавленное лицо, вырванные с кусками кожи волосы, изрезанные, переломанные пальцы… — Как тебе это нравится?
— Нравится, — ответил Белемир. — Как раз.
Он подошёл к столу и протянул руку к кошелю; достал оттуда немного красноватого порошка, пощёлкал пальцами над белым лбом погибшего.
— Ты понимаешь, что порошок на самом деле не нужен? — спросил Саурон.
— Отчасти нужен, — сказал человек — и стал издавать какие-то совсем нечеловеческие звуки, которые будто одновременно вылетали из рта и носа.
Из горла эльфа вырвался крик; он присел, скорчился, прижимая искалеченные пальцы к глазам, которых не было.
— Где я? Где? Что это такое? Я опять ничего не вижу! — простонал он. — Я опять ничего не вижу! Прекратите!
— Прекратить? — спросил Белемир.
Саурон молча сделал жест кончиками пальцев. Белемир сделал такой же жест пальцами, чуть более широкий; пылинки алого порошка просыпались на лежавший на столе рядом безжизненный ком чёрных перьев. Большая чёрная птица встрепенулась и закричала.
Саурон подошёл и сжал отчаянно трепетавшую птицу в руках.
— Теперь ты снова хорошо видишь, не так ли? Интересно, только как? Когда я превращаюсь в птицу, я вижу так же, как вижу я обычно, а что видишь ты? Придётся тебе, эльф, научиться говорить хотя бы в этом виде, раз, когда ты был разумным существом, ты предпочёл молчать. Прекрасно, — сказал он, обращаясь к Белемиру, — жаль было бы терять такой талант, как у тебя. Говоришь, что уже твой отец пробовал заниматься такими делами, а?
— Пробовал, — ответил Белемир, — Ты забыл на Тол-ин-Гаурхот пару своих книг; мой отец купил их за большие деньги. Он использовал меня, как посредника, при вызывании духов: во многих обрядах требуется присутствие невинного маленького мальчика. Но я сам начал делать то же самое — и у меня получается лучше. Намного лучше.
— Ладно, — кивнул Саурон. — Теперь, пока ты работаешь на меня, будешь в безопасности. Но тебе лучше не покидать моих покоев без моего разрешения.
— Хорошо, — сказал Белемир. — Мне и незачем. Здесь есть всё, что мне нужно.
Через три месяца Саурон позволил Белемиру спуститься в другой подвал — в тот, куда вела лестница из его кабинета, где располагались лаборатории и операционные, где за стеклом хранились застывшие тела странных животных.
Белемир слушал объяснения Натрона, который давал ему инструкции; он машинально кивал, запоминал, но при этом не отрывал глаз от огромной витрины, где лежало — теперь уже поддельное — тело Аракано, сына Финголфина, и заключённое в лёд тело женщины. Краем глаза он видел и другую витрину — ряд ящиков с телами замёрзших нолдор. Он старался не смотреть туда, но его сердце колотилось — быстро, беспрерывно, как у мыши.
«Наконец, — думал он, — наконец я здесь. Я сделаю это. Ради своих родичей. Другого выхода нет».
====== Глава 28. Ученик чародея (1): Отлетевшая душа ======
Комментарий к Глава 28. Ученик чародея (1): Отлетевшая душа Никак не могли решить, резать эту главу надвое или нет – двое из трёх читателей были против:) Наконец, я её порезала чисто условно – выкладываю одновременно.
Большое-пребольшое спасибо Janew Daens и Adunithil anNair за обсуждение отдельных моментов в этой, честно скажу, сложной главе <3 – пристегните ремни))
В холодном подземелье тускло горел, мерцая, лишь один голубой светильник. Но Белемир уже знал дорогу. Дойдя до конца зала, он встал на колени и зажёг зелёную лампу, которую принёс с собой. Юноша легко поднял каменную крышку и заглянул внутрь. Когда Саурон запер Андвира здесь, в своём холодильнике, судьба оказалась милостива к истерлингу: в отчаянии пытаясь выбраться, он ударился головой об крышку, и, когда жизнь оставляла его, был без сознания.
— Дядя Андвир, — прошептал Белемир. — Значит, он и правда здесь.
Дела у обитавших в северном Хитлуме родичей Белемира шли неважно, и гибель его отца Андрога стала лишь последним ударом. От дома Ульфанга теперь остался лишь он один. Все остальные погибли в междоусобицах, были убиты собственными рабами или наложницами или умерли от пьянства; в распрях из-за остатков королевства Фингона и Финголфина не щадили даже маленьких детей, не говоря уж о женщинах. Другие князья тоже погибли, почти не оставив потомства: Бродда был убит Турином Турамбаром, хитрого Лоргана и его старших сыновей отравила молодая жена. Саурон, возможно, навёл бы порядок среди истерлингов, но Мелькор открыто выразил своё неодобрение по этому поводу: они были его любимцами, и ему казалось, что чем больше среди них зла и убийств, тем сильнее страдает и народ Хитлума. Отчасти это было так, но после Битвы Бессчётных слёз успело пройти уже два людских поколения: родилось много детей от насильных, горестных, но всё-таки смешанных браков.