Она провела его в дом. Справа открытая дверь вела в пристройку — спальню близнецов, где было довольно уютно, хотя и не очень чисто, а вот в главной комнате дома царил невероятный беспорядок. На обеденном столе были птичьи клетки, ореховая скорлупа, огрызки яблок, какие-то кусочки меха, дырявые варежки, большая надкусанная зелёная груша, две большие грязные тарелки и огромная серебряная ваза: в вазе лежало несколько довольно уродливых печеньиц (учить близнецов приготовлению еды было явно некому) и почему-то небольшая книга в синем переплёте.
— Где же лембас?.. — спросила себя девушка.
— Я даже боюсь предположить, — ответил Натрон.
— Может, в печке? Или… Элурин! Элурин, ты белую коробку с красным верхом никуда не перекладывал? — Она взяла из вазы книжку, с безнадёжным видом перетряхнула листы, как будто надеясь найти хлеб под обложкой, потом подняла птичью клетку, заглянула под стол, пошарила на окне, потом полезла на полку над столом. Раздался грохот, и Натрон едва успел перехватить большой ржавый железный фонарь и что-то вроде тёрки.
— Да что ты волнуешься, — сказал он, — не надо. Охотник я хороший, и так до дома дойду, добуду что-нибудь по пути.
— Ну так же нельзя… — Девушка машинально надела кольцо Эола на палец, чтобы оно не мешало искать. Она снова полезла в печку и вытащила корзину, полную лесных орехов. — Вот! — радостно воскликнула она. — Возьми на дорогу. Извини… не знаю, почему так выходит, — она смущённо оглядела комнату.
— Да ничего, — сказал Натрон, — я и сам такой. Рад был встретить вас.
Тем не менее, Натрон постарался отойти от дома Элуреда и Элурина как можно дальше и как можно быстрее.
«Надеюсь, я смогу сдержать слово, — вздохнул он про себя. — Да, смогу. Лютиэн, конечно, обидела Майрона, спору нет, но её уже нет на свете, и её внуки, думаю, интересуют Майрона меньше всего — с них нечего взять. Сильмарилл сейчас у их сестры Эльвинг, и Майрон не захотел его забрать даже когда мог… А эта девушка и правда чем-то похожа на меня — страшно вспомнить, что у меня в комнате творилось, пока не появился Гватрен… да, вот и он».
Натрон, наконец, добрался до условленного места встречи: Гватрен уже ждал его. На поляне стояло два коня: второй был предназначен для Натрона, но Натрон знал, что Гватрен и приехал тоже не один.
— Так значит, всё-таки Майрон поручил это тебе, — сказал Натрон. — Этот план мне не нравится. Ты подвергаешь свою жизнь опасности. Лучше бы это сделал я. И вообще — стоит ли так рисковать из-за пряди волос этой проклятой Мириэль?
— Дело не в Мириэль, — сказал Гватрен. — Прядь волос и всё остальное — это мелочи. Дело в том самом самоубийстве в Фаласе — ты же про это слышал. — Натрон кивнул. — Она… та женщина на корабле… это не может не быть связано с убийством Финвэ. Да, я знаю, это риск, но сейчас, при всём, что нам известно — это единственный способ что-то узнать. Кирдан солгал, назвав это несчастным случаем, и…
— Гватрен, — прервал его Натрон. — Пойми одну вещь. — Он замолчал; Гватрен тоже замер. Золотоволосому эльфу показалось, что всё кругом затихло. — Гватрен, Кирдан не может лгать. Я… как тебе сказать… я знаю его. Он или сам был обманут, или… Или просто не хотел причинять кому-то лишнюю боль.
— В любом случае это означает одно, — мрачно сказал Гватрен, — в Валиноре произошло нечто омерзительное.
Карантир так и не смог сказать кузену, как звали его — её — возлюбленного, но тот разговор он помнил так отчётливо, что мог в любую минуту снова пережить его.
…Была зима, но в пещере было сыро и относительно тепло. Под двумя их шерстяными плащами — местами даже жарко. Он положил руку на низ её живота, потом опустил ещё ниже; ему показалось, что её тело становится всё горячее; он улыбнулся, прижался к ней — да, они оба хотели ещё. Он поцеловал её грудь, она вздрогнула — под плащ попал холодный воздух, он снова обнял её.
— Ладно, не хочешь говорить, как тебя зовут — не говори, — сказал он. — У меня и без того есть множество имён для тебя, — и он зашептал ей на ухо то, что она никогда и никому не смогла бы повторить.
— Я тоже не буду спрашивать, как тебя зовут, — сказала она.
— Это не тайна, — он пожал плечами и сказал ей своё имя.
— Почему тебя так странно назвали? — удивилась она.
— Там, где я жил, на самом берегу северного моря, из-за океана были видны дальние отсветы сияния деревьев Валинора. Потом они погасли, и мы остались во тьме. Это случилось как раз за пару месяцев до моего рождения. Поэтому родители меня так и назвали — «тот, что в тени». Имя звучит зловеще, так что я не в обиде на тех, кто не любит обращаться ко мне по имени.
— А я тебя люблю, как бы тебя не звали, — она положила руку ему на бедро, погладила и прошептала, — Гватрен…
Комментарий к Глава 30. Невидимая жена Это могла бы быть 3 глава “Женщины в красном”, но судьба героев здесь в итоге несколько иная, и страж Дориата получил свою роль в сюжете :)
Глава немножко изменилась после чтения бета-ридером, так что тут могут быть ошибки. Спасибо большое читателям за исправления в предыдущей главе!
====== Глава 31. Невидимая жена (2): “Твой... или твоя?” ======
Маглор и Нариэндил накрыли стол в своей палатке. Келебримбор почти ничего не ел и не выпускал руку отца, который выглядел сонным и измученным.
— Ох, не надо мне этого, — устало отмахнулся Куруфин от куска хлеба с сыром, который протянул ему Маглор, — не понимаю, как можно есть сыр с маслом.
Улыбнулась даже Финдуилас: это было так знакомо! В обществе Куруфин никогда и никак не отзывался о еде, считая это ниже своего достоинства, но члены семьи знали, что некоторые блюда он просто ненавидит.
— Майтимо, — спросил Куруфин старшего брата, — может быть, расскажешь, что случилось с Турко?.. Я же тогда видел, что он побежал в лес. Надеялся, что спас его.
— Теперь он — прислужник Моргота, — кратко ответил Майтимо. — Считай, что его больше нет.
— Когда это случилось?.. — спросил Куруфин. Маэдрос понял, что «когда» относится не к моменту, когда брат покинул их, а когда он начал служить Морготу.
— Не знаю, Курво, — сказал старший. — Предполагаю, что ещё до нападения до Дориат. А что ты об этом знаешь? Вы же всё время были вместе.
— Он иногда куда-то пропадал. Надолго. Но я и подумать не мог… Майтимо, это, должно быть, ошибка… Почему?.. Не верю… — Куруфин замолчал.
— Я уверен, что дядя Туркафинвэ хотел, как лучше, — поддержал отца Келебримбор.
Маэдрос помрачнел. Он любил Куруфина, но был абсолютно уверен, что если бы с Келегормом что-то случилось в отсутствие Куруфина, то Куруфин начал бы осыпать других братьев попрёками, стал бы выяснять, кто разрешил Келегорму уехать, почему они не связали его и не заставили силой отказаться от данного Морготу слова — если слово действительно было дано.
— Почему-почему, — фыркнул Амрод. — Келегорм с юности считал, что он особенный потому, что у него волосы, как у папиной мамы и что поэтому отец любит его больше всех. Считал, что ему всё можно. Потом он сдвинулся на почве своей дружбы с вала Оромэ, цвет волос Мириэль уже был недостаточно хорош, и он стал прекрасным златовласым всадником с прекрасной собакой в свите столь же прекрасного владыки Алдарона. Воображал уже, видно, что он айну, а не дитя Илуватара.
Злобный тон Амрода удивил даже Финдуилас; ей, видимо, хотелось как-то разрядить обстановку, и она спросила:
— Разве у Келегорма серебристые волосы? Я всегда видела его золотоволосым; он был почти как отец или дядя Финрод. Я ещё всегда удивлялась, потому что папа говорил, что у него и Финрода ваньярский цвет, от бабушки Индис, но Келегорм-то…
— А, ну ты же никогда не видела волосы Мириэль, — сказал Маглор. — Вот посмотри.
Маглор достал небольшую шкатулку, в которой хранил памятные вещи, вещи, от которых остальные братья уже давно отказались, — или потому, что они были безразличны им, или потому, что хотелось забыть о них, потому что смотреть на них было всё тяжелее и тяжелее с каждой зимой и с каждым летом. Он достал круглый серебряный медальон с невероятно тонкими узорами-веточками; даже в этом холодном материале переплетение листьев и цветов казалось светлым и тёплым. Маглор открыл его.
Медальон был разделен на две части: и справа, и слева лежало по пряди серебристых, сияющих волос: слева — чуть более тёмные и упругие, справа — тонкие, белоснежные и тусклые; они были сплетены в уложенную кольцом косичку. Он показал медальон Финдуилас.
— Слева — волосы Тьелко, — объяснил Маглор. — Это ему было шесть лет, и такой у него на самом деле цвет волос. А справа — волосы Мириэль. Отец сделал этот медальон, когда понял, что у Тьелко такие же волосы, как у его матери.
— Можно?.. — Куруфин потянулся к медальону.
— Да, Курво, если хочешь, возьми себе, хоть память будет, — сказал Маглор.
— Не нужно, — сказал Майтимо. — Пусть всё будет у тебя.
Маглор лишь махнул рукой.
— Майтимо, даже мне уже всё равно. Их обоих нет с нами. Лучше забыть. — И он протянул медальон Куруфину.
— Тебе не может быть всё равно, — сказал Аргон. — Просто ты слишком устал. Прости, что вмешиваюсь, но ведь наверняка здесь есть что-то, с чем ты никогда не сможешь расстаться.
— Да, — ответил Маглор.
Он нажал на что-то на дне ларца, и снизу выехал маленький круглый потайной ящичек — выехал наполовину. В том его полукружии, что они увидели первым, было кольцо.
— Как красиво! — выдохнул Аргон. — Это сделал дядя Феанор?
— Конечно, — это же мамино кольцо, — сказал Амрод. — Отец подарил маме перед свадьбой.
Майтимо в задумчивости взял кольцо на ладонь: он очень давно не видел его. Кольцо было сделано из сплава золота и какого-то другого металла: материал был бледнее, чем обычное золото. В невероятном переплетении молний, линий, звёзд, где металл, истончаясь и разбрызгиваясь крошечными точками, будто рассеивался в туман, сияли два огонька — жёлто-оранжевые цирконы; казалось, они крутятся, плывут вокруг невидимой точки.
— Насколько я себе представляю, в то время отец ещё не был способен сделать что-то подобное, — сухо сказал Майтимо.
— Может быть, — сказал Маглор. Он повернул ящичек дальше.
Дно второй ячейки было закрыто какой-то плотной тканью; Маглор поднял её, и они увидели что-то похожее на осколок зеркала или раковины. Оно переливалось злым радужным светом; рука Маглора чуть сдвинула ящик-полочку — и цвет стал меняться, загораясь фиолетовым и голубым сиянием.
— Это ведь кусок оболочки?.. — спросил Майтимо. Он не стал уточнять — оболочки чего. Финдуилас вопросительно посмотрела на Амрода — она никогда не видела Сильмарилла, но ничего не сказала: видимо, догадалась.
— Да, — сказал Маглор.
— Почему он у тебя? — сказал Амрод.
— Потому что он мой, — ответил Маглор. — Это я его нашёл. К сожалению. — Он резким движением захлопнул ящичек.
Через несколько часов Майтимо проснулся, почувствовав, что его толкают кулаком в бок.
— Нельо, — прошептал Амрод, — он куда-то ушёл. Пойдём, я хочу посмотреть, но только с тобой.
Майтимо встал, накинул тёплый серый кафтан и взял длинный кинжал.
— Ты уверен, что хочешь… что я тоже должен?
— Мы настолько не верим друг другу сейчас, — сказал Амрод, — что если я услышу или увижу что-то один или тем более с Фаэливрин, остальные… сам понимаешь.
Майтимо кивнул. Они, нагнувшись, прошли между низкими ветвями сосны, и тут Майтимо почувствовал мягкое прикосновение к своей руке.
— Майтимо, ты куда? — с беспокойством спросил Карантир.
— Хочешь, идём с нами, — ответил старший.
Карантир молча последовал за ними. Далеко за деревьями они увидели голубоватый огонёк фонаря, который держал в руке Куруфин. Они приблизились, тихо ступая по сосновым иглам; сжимая в руке фонарь, Куруфин беспокойно оглядывался по сторонам. Его единственный глаз жутковато поблескивал: казалось, фонарь в его руке — второй глаз, который он сам достал из глазницы.
Наконец, в подлеске послышалось какое-то шуршание и шипение; ветви низкого кустарника приподнялись и на тропинку вышел тощий чернобородый гном, одетый в простой коричневый кафтан и бордовые штаны.
Куруфин заговорил с ним, тот ответил — и Майтимо понял, что ничего не понимает: Куруфин говорил с гномом на кхуздуле. Старший сын Феанора знал отдельные слова и даже фразы, но в быстром разговоре не мог понять почти ни слова; раньше они в своих делах с гномами всецело полагались на Куруфина, который дружил с ними и знал их язык.
— С ума сошли, столько брать за депозит, — проворчал Карантир, — разве что это что-то невероятно дорогое… Честно говоря, я бы даже за Сильмарилл сбил бы цену процентов на пятнадцать.
— Морьо, ты их понимаешь?! — спросил Майтимо.
— Конечно; я просто не считаю нужным говорить на этом их ужасном языке, а если их не понимать, с ними просто нельзя иметь дело…
— Какой депозит? — спросил Амрод, ткнув Карантира в бок.
— Курво оставил у них на хранение что-то ценное за плату и теперь хочет получить обратно… он заплатил им заранее за двадцать лет, но теперь срок уже прошёл, он должен доплатить с процентами за то время, которое оно пролежало у них свыше договорного срока… Он хочет заплатить только за лишнее время… гном говорит, штраф не такой большой, только четыре процента от годовой платы… да, но он должен уплатить эти четыре процента за год, который ещё не кончился… тьфу! Уж я бы их заставил считать помесячно. Да, он согласен заплатить. Гном говорит, что ещё должна быть плата за заключение сделки, новый договорный срок — новая сделка… что-что? Он что, спятил?!
Куруфин закатал рукав на правой руке и что-то показал гному; тот закивал, Куруфин опустил рукав и стал доставать плату из кошеля на поясе.
— Отец бы с ума сошёл, — упавшим голосом сказал Карантир. — Курво говорит, они приняли его в род и поставили племенной знак на руку, поэтому он, как полноправный член рода Черновласых, не должен платить отдельно за заключение сделки. Вообще, конечно, это очень выгодно… в итоге должна получиться большая экономия… Я и не знал, что так можно… но стать одним из них?!
— Хоть нормальное племя выбрал, — прошептал Амрод, сдерживая нервный смех, — а то мог бы и в Жесткобороды какие-нибудь податься!
Это окончательно убедило Майтимо в том, что тот, кто сейчас говорит с гномом — не его брат. Теперь он понял, какой смысл был в его появлении здесь. Подручный Саурона или сам Саурон мог принять облик и имитировать манеры Куруфина, но у гномов, безусловно, были свои способы проверить подлинность татуировки на руке. Именно поэтому нужно было во что бы то ни стало задействовать в этом настоящее тело Куруфина. Декорация, в сущности, была довольно грубой и явно рассчитана не на них, а на гномов: они, сыновья Феанора, сами были частью декорации, призванной убедить гномов в том, что тот, кого они вроде бы согласны считать своим братом — действительно Куруфин.
— Теперь гном хочет плату за посредничество; ну это вроде личной платы тому, кто заключает сделку от имени рода, у них такое принято… Курво говорит, что заплатит, если то, что ему нужно, сохранилось в целости. Это довольно оскорбительно… странно, что он так сказал.
Гном передал Куруфину тёмный свёрток; Куруфин развернул тёмно-алую ткань и достал чёрную шкатулку, открыл её, перебрал бумаги и несколько драгоценностей, потом достал и осмотрел что-то, зашитое в кожаный конверт, кивнул гному и отдал ему со своей руки большой золотой перстень с опалом. Гном поблагодарил Куруфина, они распрощались и гном исчез. Куруфин закрыл шкатулку и спрятал её у себя на груди.
— Что же там такое? — спросил со страхом Карантир.
— Я знаю, — Амрод помрачнел. — Догадываюсь. Фаэливрин же рассказывала. Ородрет, её отец, ненавидел Куруфина и терпел присутствие наших братьев в Нарготронде только потому, что Куруфин чем-то его запугал. Какой-то вещью или документом…
— Ну что же, — вздохнул Майтимо, — видимо, мне придётся прочесть этот документ.
Они последовали за Куруфином; он только успел зайти в свою палатку, как Майтимо заглянул туда вслед за ним и вытащил брата наружу. Келебримбор вскочил и выбежал за ним. Маглор и Нариэндил тоже проснулись; Финдуилас вышла на улицу, но не осмелилась присоединиться к ним. Аракано растерянно мялся у своей палатки.